Путнее — отдалялся, она меня не поняла и была так этим огорчена, что я разумеется спешил утешить ее. К тому же я, так давно лишенный всякого теплого женского элемента, не мог не быть глубоко тронут ее братской дружбой. Ты ее хотел; в моей чистой близости с твоей подругой был для меня новый залог нашего trio. Но когда я опять увидел, что она увлекается, я все это считал результатом ее пылкого характера и непривычкой владеть собою — наконец она видит во мне Наташу, защитника ее за гробом, твоего друга, брата и мою симпатию.
63
Мысль, что все это будет тебе больно — не давала мне столько же спать, как мысль о твоей болезни сначала.
Сколько я ни ставил пределов — вы оба ломали их, доверие это я заслужил — смело, чисто стою я перед тобой, Друг моей юности, — но еще шаг, и новая пропасть откроется под ногами.
Я хочу вас сохранить себе, и себя вам — но для этого дай твой совет и твою руку. А главное безусловную веру.
Быть ближе того, как я к Natalie — другу, брату нельзя, всю мою любовь к вам обоим я употреблю на сохранение всего. Нет в мире силы, страсти, которая бы отторгла тебя от меня. — Что Natalie сильно любит меня — это так и быть должно — но известный характер этой любви не приходится мне — но — Друг мой — его элиминировать можно только с чрезвычайной кротостью.
64
1857
49. А. и M. К. РЕЙХЕЛЯМ
1 января 1857 е. (20 декабря 1856 г.). Путней.
1 Januar 1857. Putney.
At M-r Tinkler’s.
Bester Reichel,
Diese Helene soll, wie die Helena von Menelaus, wie die Großfürstin Helena, die Frau von weiland Michael, sein. — Aber wie kommen Sie zu diesem Namen? Überhaupt wie kam das so schnell?
Gratuliere und sehr stark, schreiben Sie mir in ein Paar Tage, ob alles gut gehen wird.
Haben die Russen (Gribovsky et Cnie) keine Bücher gebracht? dann fordern Siexxxiv[34].
Ну поздравляю и обнимаю и рад и все мы.
Прощайте.
А. Герцен.
Пишу теперь о Грановском.
65
50. К. ФОГТУ
2 января 1857 г. (21 декабря 1856 г.). Путней.
2 Janvier 1857. Putney.
At M-r Tinkler’s. Cher Vogt,
M’ayant ordonné de ne pas vous recommander dos dames après le malheureux essai avec Mme Pissovski, je vous adresse un de mes amis — il n’est rien moins que femme.
habet bina ova!
habet, habet — soyez en sûr.
C’est un homme très distingué et ce n’est pas un défaut il’être un de mes amis, son nom est Joseph et son nom de famille Domengé. Il vous d’ra toutes les nouvelles nous concernant — et comment j’ai sauvé ce soir la Patrie-bis.
A vos pieds et
Adieu.
A. Herzen.
Ogareff vous salue.
Je vous écrirai avec plus de détails car j’ai reçu voire lettre aujourd’hui.
Перевод 2 января 1857 г. Putney.
At M-r Tinkler’s.
Дорогой Фогт, получив ваше распоряжение не рекомендовать вам женщин после того злополучною опыта с госпожой Писсовски, направляю вам одного из своих друзей — он отнюдь не женщина.
Papa nova habet bina ova!
habet, habet — будьте в эгом уверены.
Он человек весьма достойный, и это не недостаток, что он один из моих друзей, имя его Жозеф, фамилия — Доманже. Он сообщит вам все новости, касающиеся пас, и то, как я спас сегодня вечером отечество-bis.
У ваших ног и
прощайте.
А. Герцен.
Огарев вам кланяется. Я вам еще напишу подробнее, так как я получил ваше письмо только сегодня.
51. M. МЕЙЗЕНБУГ
8 января 1857 г. (27 декабря 1856 г.). Путней.
Chère Malvida,
Voilà les 3 pages qui vous manquent aux mémoires, demain je peux vous envoyer la dernière feuille. Je voudrais bien savoir l’opinion de Miss Reeve sur l’article qui vous plaît tant, donnez votre exemplaire, je vous donnerai un autre.
Nous avons eu une visite d’un professeur de Heidelberg — qui a été professeur à l’Université de Berlin, avec lequel «nell tempo felice» j’ai bu des lacs de vin et que j’ai arrosé une fois (je crois vous l’avoir raconté) d’eau froide après le dîner.
Il y a paix — l’affaire est arrangée. Vive Stampfli et Gott protège la Swizzera!
Дорогая Мальвида,
вот 3 страницы, которых вам недостает в воспоминаниях, завтра я смогу отослать последний лист. Мне бы очень хотелось знать мнение мисс Рив о статье, которая вам так нравится, отдайте ваш экземпляр, я вам дам другой.
Нас посетил один гейдельбергский профессор — который был профессором Берлинского университета, и с которым «nell tempo felice»xxxv[35] я выпивал винные озера, и которого однажды облил холодной водой после обеда (кажется, я рассказывал вам про это).
Теперь мир — дело уладилось. Да здравствует Штемпфли и да хранит Gott la Swizzera!xxxvi [36]
52. H. M. ЩЕПКИНУ
8 января 1857 г. (27 декабря 1856 е.). Путней.
8 января 1857.
Putney—near London. At M-r Tinkler’s.
Любезнейший Щепкин, я не только не забыл вас, но и не разлюбил—я следил за вами всеми из моего далеко, как говорил Гоголь, и знал о вашей женитьбе и пр. Михаил Семенович был первый русский, посетивший меня после ряда страшнейших несчастий, с какой-то дикой роскошью падавших на мою голову. Я был ему бесконечно рад, хотя все, что он мне сообщил о России, было очень печально. Я не во всем поверил, т. е. не во всем был согласен с Михаилом Семеновичем и все-таки хранил веру (одну, которая у меня пережила все) в Россию и в развитие ее. Ваше письмо совсем иное — у вас столько же веселого и полного надежды, сколько у Михаила
67
Семеновича было безотрадного. Старый скептик, я и тут останавливаюсь.
Я своими глазами видел начало царствования теперичнего папы — и не могу быть подкуплен слабенькими поползновениями к добру Александра II. Первый я готов признать его великим государем — но пусть же он сделает в самом деле что-нибудь. Я понимаю, что можно было всему восхищаться на другой день после смерти такого урода, как Николай.
Анекдоты, которые вы рассказываете (кроме об Анненкове), были в газетах, мы сами радовались им; но ведь от этого до серьезных реформ бесконечно далеко. Он защитил богатых купцов от мерзавца, который их бил по зубам, но отчего же зубы бедных крестьян и мещан предоставлены на битье 14 классам чиновников и офицеров? Неужели вы думаете, что трон не устоит, если запретить бить без суда? Вы живете в стране, где телесная неприкосновенность была рядом с самым подавляющим гнетом. — А зачем же Закревский остается генерал- губернатором?
Ведь это детей утешают в болезнях конфектами — нам нужны операции, горькие лекарства, — не отдадимте нашего негодования, наших стремлений, выстраданных под лапой Николая, за барскую ласку… Ряд статеек, полученных мною из России и напечатанных в 1-й книжке «Голосов», совершенно ложен, и через несколько месяцев л получил совсем иные статьи, практически дельные (II книжки).
Пока не будет шага к освобождению крестьян, к избавлению России от палки и кулака, пока ценсура не заменится судом (хоть как в Пруссии), до тех пор я могу молчать, но хвалить не стану.
Чему радуются у нас амнистии? Кто ею воспользовался, кроме старцев, держать которых в Сибири наконец становилось безобразно? Бакунин и Спешнев разве амнистированы? Что касается до поляков, то это такой дедал разделений подразделений, что на десять человек удостоивается один. Амнистия тощая, скупая, а у вас радуются ей.
Ценсура стала легче, а ценсора «Современника» отставили за Некрасова стихи, перепечатанные из полного издания.
Нет, любезнейший Щепкин, употребимте наши руки, благо их немного развязали, не на аплодисмент, а на работу, на многостороннюю работу в пользу русского дела, каждый по своему обличая недостатки, изыскивая средства. Грозный пример Европы перед нами — избегнемте ее ошибок и ринемтесь вперед, не останавливаясь на слабых успехах.
Я остаюсь при своем станке; как ни говорили прежде, но теперь я больше, нежели когда- нибудь, убедился в важности иметь совершенно свободный орган для русской мысли. С апреля
нынешнего года до конца навигации продано из Лондона русских книг на 10 000 франков.
Частно я теперь живу опять на Покровке или на Маросейке, т. е. с приезда Огарева.
Все наши интересы, вся любовь, вся деятельность, обращены туда, т. е. туда, где Николай Христофорович сидит у Бажанова в кофейной и поучает Ленского драматическому искусству по Шекспиру.
А пуста для меня Москва без Грановского. Это был один из самых больных ударов, ошеломивших меня.
Кланяйтесь Марии Федороровне и Лизавете Богдановне — что же они не пишут? Мария Федоровна как-то на меня, старика, дружески посердилась, и я, вместо ей, Марии Каспаровне отписал об этом. Пожмите им руку и скажите, что дети цветут. Саша ходит уже в анатомию и совсем большой человек, даже с небольшими усами. Да вот что — не забудьте им сказать: вчера сижу, отворяется дверь, и входит— «Боже мой, да это вы?» — «Ja!» — «И не забыли даже по-русски?» — «Niet» — Карл Карлович Гофман. Мы с ним помянули старую жизнь и вином и виски, а сегодня он у меня ест русские блины с икрою. — Он помнит очень всех и кланяется очень Марии Федоровне.
Прощайте. Разумеется, я буду в Лондоне в апреле месяце (Putney — предместье), и все сделаю, что возможно, чтоб вас здесь поместить близко, хорошо и не очень дорого. Адрес мой сверху.
Жму вам руку.
А. Герцен.
Все ли у вас есть из моих книг, русских и французских?
Рукой Н. П. Огарева:
Где же мне быть, любезный мой издатель? Живу, лечусь, здоров как бык, работаю много, пью воду. — Будьте здоровы все и наслаждайтесь моим любимым городом.
53. И. С. ТУРГЕНЕВУ
11 января 1857 г. (30 декабря 1856 г.). Путней.
11 декабря т. е. января 1857 г.
At M-r Tinkler’s. Putney.
Во-первых, очень благодарен тебе за рассказ о Дон-Хуане Комартиновской улицы, — плут какой, деми-манду показывает — это уж не ущерб ли месяца? Отчего же он позвал старых — чтоб твоим сединам и его темной воде не краснеть? А ведь я лаюсь от зависти, уж я бы вам там сослужил службу.
Во-вторых — пришли мне (sous bande недорого стоит) или через Франка и Трюбнера (12 Paternoster-row) «Библиотеку
69
для чтения», где статья Дружинина, — дай мне его затерзать, уязвить за Белинского — если рука подойдет? Что такое журнал консервативный, что у нас con, что у нас — серв? Я с тобой совершенно согласен.
Получил на днях опять письмо от русского, что делать? — тают перед Александром Николаевичем. Уж и то находит геройским подвигом, что Анненков (frater)xxxvii[37] отставлен за то, что в театре избил 1-ой гильдии купца в
