бы охотно послал вторые — но не знаю, можно ли: впрочем, если неверна оказия — то вы найдете их и у вас.
Мы готовы посильно помогать всякому хорошему предприятию — в том случае, когда оно не будет противуречить нашей религии. Если увидите Ивана Сергеевича, то напомните.
183
что Кауфман не имел положительного ответа и что одну корреспонденцию он послал.
Напишите мне — приятно ли вам, что я пишу этим путем. Я всячески рекомендовал, но был бы очень рад, если б вы мне подтвердили, что и впредь можно посылать.
181. М. МЕЙЗЕНБУГ
9 июня (28 мая) 1858 г. Путней.
9 juin. Putney. Laurel House.
Parmi les diverses fautes que j’ai commises — pourra aussi être une photographie — faites comme vous voulez.
Comment ne pas aller en Suisse lorsqu’on a une si belle occasion, je vous conseille fortement — et deux mois les meilleurs de l’année.
Il y a longtemps que je n’ai été si accablé d’une profonde douleur comme par le livre de Proudhon — Le monde romain s’en va — c’est une pierre tumulaire, Proudhon se fait statue lui- même comme la femme de Loth. — Après avoir tout compris il aboutit à l’holocauste de l’homme à la famille — et après — et après cela sera le triomphe de la justice. Le troisième volume, à l’exception du chapitre sur le progrès — est triste, triste, triste — c’est un vieillard qui dicte son testament.
Maintenant aidez-moi. J’ai reçu de M-me Hawkes et de M-me Milner Gibson des billets pour le Bazar Italien. Vous en qualité d’omniconspiratrice vous devez savoir ce que l’on peut leur envoyer. Par exemple — une 50-aine de Portraits de Worcell, une 100-aine de ma brochure «La France ou l’Angleterre?», une 100-aine d’une autre?
Demandez M-me Hawkes, ou Stansfield.
Aujourd ‘hùi moi je dîne — chez les Busses. Leur nombre ne diminue pas.
Tout à vous
A. Herzen.
Unsere Trina ist sehr krank — sonst geht alles gut.
Пере вод
9 июня. Путней. Laurel House.
Среди различных ошибок, мной совершенных, может также оказаться и фотография — поступите с ней как хотите.
Как же не поехать в Швейцарию, когда представляется такой прекрасный случай, я вам усиленно советую — эти два месяца лучшие в году.
184
Давно я не был удручен такой глубокой печалью, как при чтении книги Прудона — римский мир умирает, и эта книга — его надгробный камень, Прудон сам себя обращает в статую, подобно жене Лота. — Поняв все, он пришел к тому, что человека принес в жертву семье — а потом — а потом наступит торжество справедливости. Весь третий том, за исключением главы о прогрессе, печален, печален, печален — это старик, диктующий свое завещание.
А теперь помогите мне. Я получил от мадам Гокс и мадам Мильнер-Гибсон билеты на итальянский базар. Будучи всезаговорщицей, вы должны знать, что можно им послать. Например — 50 портретов Ворцеля, 100 экземпляров моей брошюры «Франция или Англия?» и еще 100 другой?
Спросите мадам Гокс или Стансфильд.
Сегодня я обедаю у русских. Их число не уменьшается.
Весь ваш
А. Герцен.
Наша Трина очень больна — все остальное благополучно
182. П. В. АННЕНКОВУ
17 (5) июня 1858 г. Путней.
Рукой Н. П. Огарева:
Милая Полина, когда недавно виделся с человеком, так и хочется продолжать какой-то недосказанный разговор. От этого и писать к тебе до смерти хочется и вместе с тем кажется, что ничего путного не напишешь. Да что и написать путного? Все как-то грустно, грустно; а между тем, назло всему, ищешь поддержать в себе силы бороться насколько есть возможности. Спасибо тебе за твое письмо. Оно было действительно хорошо и освежительно; по крайней мере, в нем чуется не падший духом человек, не струсивший ни перед чем и которому жизнь и правда дороже остального. Я был готов на всякие осцилльяции власти. Но я думаю, что реакция, по силе вещей, не продолжится, снова будет прогресс и снова реакция, пока дойдет до какого-нибудь возможного равновесия. Не жди слишком много от рода человеческого; он продолжение природы, или, лучше, ниже природы. Природа, по количественной категории,
т. е. по математическим законам, движется, чтоб достичь равновесия; в мире человеческом это движение называется — правосудием (justice). Достигнуть этого нельзя, потому что тогда равновесие было бы — косность и все бы замерло. Вся жизнь состоит в этой эквилибрации; но зато и все дело человеческое в том, чтоб приятно качаться на качелях. Когда равновесие не доходят до косности, то оно представляет качели, т. е. качающиеся весы, и в этом жизнь. От этого пароды выдумывали конституционное колебание и европейское равновесие государств. Милая моя Полина, в сущности все это вздор. Для свободы — надо устроить это равновесие в уезде, в селе, может быть, в семье только, и тогда можно будет прийти к этому равномерному колебанию весов, где человек, привыкнув к качелям,
185
может быть счастлив или около счастия. А ведь действительно вся цель — счастие. Раб несчастлив оттого, что господин его совершенно перетягивает. Господин недоволен и врет чепуху оттого, что перетягивание не доставляет наслаждения. Наслаждение только в колебании весов, и к этому равномерному колебанию мы должны стремиться. В России вес правительства, дворянства и чиновничества так велик, что, разумеется, народ должен стремиться прийти с ними в равномерное колебание, хотя бы они от этого совершенно изменились. «Колокол», без сомнения, в этом случае может быть только органом народа, а до нелепого груза дела нет, погибай он себе как хочет. Вся задача в том, чтоб он не перевешивал. А жить будут и те и другие, потому что задача не в косности, а в колебании весов; К каким бы результатам стремление к равновесию, т. е. к равномерному колебанию, ни привело, — главное для «Колокола» — быть искренним, и я думаю, что. искренность для нас важнее всех дипломатических влияний, которыми пренебрегать не следует, если они подходящи.
Но перейдем из бемоля в херъер. Кашперов просит у меня либретто русское. Намекни мне хотя на какой-нибудь эпизод из русской истории или на легенду, из чего можно бы составить либретто не нелепое. Что я способен уладить сюжет сценически и музыкально — в этом я сам в себе не сомневаюсь. Но лишь бы он был. Русская история не драма, а плохой эпос от отсутствия свободной женской личности. Из эпоса — драмы и оперы не сделаешь. Но, может, есть моменты удобные… не знаю. Пожалуй, фантастическую легенду дай мне; я ведь тут такой невежда, что просто стыдно. А хотел бы я потрудиться и для Кашперова и потому, что хочется что-нибудь русское в музыке не так, как было доселе. Я думаю, что не нужно в музыке брать один народный песенный мотив; он по натуре своей для целой оперы длинен и скучен. Я хочу только склад русский. Не знаю, как объяснить это, но думаю, что ты поймешь мысль и, может, лучше ее выразишь. А главное — задай мне тему. Если что прочитать для этого нужно — я сыщу в Музее. Но так, сам по себе, я по невежеству ничего не могу придумать. А хотелось бы! Подумай и напиши.
Если все, что я писал, глупо, — прости, но на запрос о либретто — отвечай рассудительно и категорически. Мне это внутренно нужно.
Засим обнимаю тебя. Твоя трубка — мой верный сопутник, и я ее люблю и как трубку и как твое воспоминание.
Письмо это писано с неделю тому назад Огаревым — я не посылал его тебе, не будучи уверен, в Париже ли ты. А тут и вышел анекдот. Корш, отправляясь, сказал, что если я хочу писать, то они две недели пробудут в Париже. Через три дня мне потом сообщил Василий Петрович, что Корш поехал в Швейцарию, — а я написал ему письмо довольно важное в Париж poste restante. Да узнавши — поскорее в Мюних послал письмо — и на нем ошибкой написал Valerien вместо Valentin, — если он близко, извести его. Второе письмо ничтожно — но парижское следует получить.
Твое первое письмо нас сильно обрадовало — в нем много теплого и молодого. Ну а новости (мы получили большое количество их для печати) — отвратительные.
186
Я отнимаю мою протекцию у молодого человека.
Все тебе кланяются. — Василий Петрович — преет от жара и восхищается. Во вторник или середу судят Тхоржевского. — Неужели осудят?
Засим прощай.
Дети кланяются. Саша хочет писать особо — присылай скорее ответ.
Статья моя именно в том роде, какую вам желается. — Печально и твердо.
Пишите.
На конверте: Germany. Monsieur P. Annenkoff.
Kissingen, poste restante R. de Bavière.
183. M. МЕЙЗЕНБУГ 25 (13) июня 1858 г. Путней.
25 Juny. Putney. Laurel House.
Liebe Malvida, wir gehen heute nicht nach Hastings. Ogareff ist nicht ganz wohl. Wir werden also zu Hause bleiben (oder nur etwas spazieren). — Wollen Sie kommen? Niemand und Keiner (sauf des Russes nouvellement arrivés).
Stellen Sie sich vor, daß Trübner mir einen Kasten Champagner geschenkt hat!
Haben Sie so etwas erwartet?
Aus Rußland schlechte Nachrichten, die den Ogareff etwas betrüben.
Ihr A. Herzen.
25 июня. Путней.
Laurel House.
Дорогая Мальвида, мы не отправляемся сегодня в Гастингс. Огарев не вполне здоров. Итак, мы остаемся дома (или немного пройдемся). Не придете ли? Не будет никого (кроме недавно приехавших русских).
Представьте себе, что Трюбнер подарил мне ящик шампанского!
Ожидали ли вы чего-нибудь подобного? Из России плохие вести, которые несколько огорчают Огарева.
Ваш А. Герцен.
187
184. М. К. РЕЙХЕЛЬ
25 (13) июня 1858 г. Путней.
25 июня 1858.
Вот вам еще «Колокол». Письмо ваше получил; из России вести скверные. Видно, надо долго побороться. Сегодня Саше 19 лет… Подумайте, не давно ли, кажется, Прасковья Андреевна ездила во Владимир… Через месяц он будет у вас. Дети здоровы; мы едем дней на пять к морю.
Все ли у вас хорошо? — Прощайте.
185. П. В. АННЕНКОВУ
26 (14) июня 1858 г. Путней.
26 июня. Putney.
Laurel House.
Саул в бешенстве, и во Франкфурте! — Что ты раскричался об книгах? Разве я тебе не говорил, что Трюбнер бы тотчас доставил во всякий немецкий город — «Нет, посылай через Париж» — а там беспрестанно захватывают (на днях и в Риме экземпляров 300 захватили).
А сам — что же отвечал, что ли, о Головнине, Огарев-то просил.
Ах ты, Симбирск! — «Да еще журналы из России и книги неаккуратно… чему дивится — Лондон ближе». — А Мельгунов еще ближе к Франкфурту.
По приложенной записке ты увидишь 2 вещи: 1-е — что ящик а la foi du fin — пошел, 2-е — что другой ящик
