«Былом и думах», которая была в V «Полярной звезде». Она смела по вводу за кулисы революционных движений и поэтому мне очень хочется знать ее действие.
Помнит ли меня Константин Сергеевич? Ему за то надобно меня помнить, что все немецкие борзописцы снова меня Ругают за славянизм и неуважение к Западу.
Будьте так добры и доставьте Астраковым на Девичьем Поле писемцо и книжку (если Каншин сам не свезет).
Р- S. Заметьте переписку Огарева с Брунновым в «Колоколе» № 46.
276
285. А. А. ГЕРЦЕНУ
Вероятно, любезный Саша, ты получишь это письмо в самый день твоего рождения. Двадцать лет! И первое рождение вне дома! Мне это страннее, чем тебе. И будто уж есть 20 лет с тех пор, как Прасковья Андреевна принесла тебя на подушке… Вспомнишь ли ты, что в «Полярной звезде» есть статья о твоем рождении?
Треть или почти треть жизни прошла для тебя; через год — гражданское совершеннолетие. Еще года два — и настанет время деятельности… а для нее надобно быть сильно вооруженным или вперед знать, что останешься в задних рядах. Я не считаю, чтоб раннее развитие было особенно необходимо; человек может много приобрести после школьного учения, но основания и занятий и всего умственного быта складываются в юности.
Из твоих писем я никак не вижу, чтоб ты, сверх занятий по части физиологии и пр., особенно читал что-нибудь дельное. Or doncclxxix[179] без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слога, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века, не так, как в науке, где он берет последний очищенный труд, а как попутчик, вместе шагая и сбиваясь с дороги.
Чтение газет и журналов очень хорошо, но я говорю о книгах, о нескольких книгах, без которых человек не есть полный человек.
Тебе дети и мы готовили разные подарки, но оставили их до твоего приезда, а пока, если нужно, ты можешь взять не в счет жалованья 100 фр. (из присланных Фогтам).
Насчет твоего вопроса о детях я потому ничего не писал, что еще нечего. Ты в «Колоколе» прочтешь всю переписку Огарева с Брунновым. Сатина не пустили, и Натали сама не знает, поедет ли она и когда. Если война примет хороший оборот, то, может, и я побываю в Швейцарии. Впрочем, ты не думай, чтоб немецкий студентский круг был столько же полезен для Наташи, как для тебя. Ей пятнадцатый год, и я, наконец, здесь должен был восстать против немецкой фамильярности Мюллера и Cnie. Благодари Mme Vogt и скажи, что, когда ты приедешь, мы переговорим.
Посылаю тебе из «Daily Telegraph» статью о том, как Александр II не велел меня проклинать. Это до того смешно, что,
277
показавши своим, ты отошли Фогту. — Скажи ему, что здесь, в Лондоне, немцы об нем иначе не говорят, как со скрежетом зубов. Вообще эта война показала, что это за дикие бестии, даже Мюллер.
Ты очень хорошо сделал, что не принял тост за Австрию; да какая же это шельма предложила?
Читал ли ты статейку «На углу»? Это все можно было бы им перевести.
Обнимаю тебя и желаю очень, чтобы ты этот день провел весело, однако вспоминая нас да вспоминая и мамашу… Чем больше я думаю и живу, тем яснее я вижу, что за огромное несчастие вам всем ее смерть.
Прощай.
Ты, вероятно, знаешь, что Мильнер-Гибсон — министром.
286. Ф. БОДЕНШТЕДТУ
28 (16) июня 1859 г. Фулем.
28 juin. Park House.
Fulham.
Cher Monsieur Bodenstedt! Vous me donnez un problème bien lourd — de vous écrire une sentence, un lieu commun — et qui ne soit pas banal n’est-ce pas? Mais nécessairement un lieu commun — écrit par un slave-barbare doit avoir une allusion à son .russicisme ou aux intérêts du moment. Pour ces derniers je n’ai d’autres sentences, sympathies et contradictions que la conviction: «Que le bonapartisme — est la mort, mais que l’Autriche — est la damnation éternelle». Quant à la Russie je vous citerai votre grand poète
Dich stört nicht im Innern
Zu lebendiger Zeit
Unnützes Erinnern
Und vergeblicher Streit!
C’est l’épigraphe de la Russie, si elle saura se défaire des alluvions exotiques, qui la couvrent.
Votre tout dévoué
A.Herzen
На конверте: F. Bodenstedt Esq.
115. Great. Rüssel Street, Bloomsbury Square.
28 июня.
Park House. Фулем.
Дорогой г. Боденштедт!
Вы ставите передо мной очень трудную задачу — написать для вac изречение, общее место — но такое, которое не было
бы банальным, не правда ли? Но общее место, написанное славянином-варваром, должно непременно заключать в себе намек на русское свое происхождение и на то, что интересует нас в данный момент. Что до этого последнего, нет у меня изречений, утверждающих или отрицающих, есть только одно глубокое убеждение: «Пусть бонапартизм — смерть, но Австрия — это вечное проклятие».
А что до России, я процитирую вам слова вашего великого поэта:
Dich stört nicht im Innern
Zu lebendiger Zeit
Unnützes Erinnern
Und vergeblicher Streit!
Вот эпиграф для России, если она сможет сбросить с себя покрывающие ее восточные наслоения.
А. Герцен.
На конверте: F. Bodenstedt Esq.
115. Great Rüssel Street, Bloomsbury Square.
287. M. К. РЕЙХЕЛЬ
29 (17) июня 1859 г. Фулем.
29 июня. Park House. Fulham.
Сейчас получил ваше письмо, я знал, что Кавелин должен быть и жду его с нетерпением, а пока посылаю на ваше имя тот же «Колокол» — если знаете, где он, перешлите ему.
В Париже гонение и притом ожесточенное на «Полярную звезду» и «Колокол», и все это происками Тимашева — который в Париже и на днях будет здесь… я ж его!
На Isle of Wight я не собирался, но для Кавелина готов туда ехать. Вы говорите об Isle of Wight как об путешествии — да ведь это 4 часа express train, J/2 часа морем и час в карете — со всеми потерями до южного берега от Ватерло стешен 8 часов; итак, приехать, уехать — ничего не значит.
Марка Вовчка жажду видеть, ее книга такая бесподобная вещь, что я не только себе, но вслух читал Тате и даже советовал переводить на английское.
Фотографию я сделаю и, если возможно, сделаю стереоскоп — но о каком дагерротипе вы говорите — о том, в котором Грановский представлен покойником — или о другом? Пишите тотчас об этом. Помните ли вы, что все другие дурны. Как бюст сладить по фотографу, я не знаю. Мой бюст из мрамора,
279
сделанный для Трюбнера, превосходен. Я вам пришлю с него бюстик — если выйдет так же хорош, как оригинал. Первый опыт дурен.
Тата, которая всегда имела порядочный талант к рисованью, стала делать портреты (пока профили) — очень хорошо.
Скажите Кавелину, если имеете с ним сношения: 1ое, чтоб он мне прислал свой адрес, и 2ое, назначил бы день своего приезда, если он не будет чуфариться, то пусть просто с чемоданом и остатком минеральных вод в желудке — едет ко мне. Если он не вырос с 1847 года, места будет довольно про него.
Помнит ли он, как за неимением водки я у него выпил цитманов декокт?
Что вы толкуете о Фогте? Разве вы не видали, что та же «Аугсбургская газета» и меня выдала за наполеоновского агента. Черт с ними. Исключая Рейхеля — я вам серьезно советую ненавидеть всех немцев.
Рейхеля потому исключаю, что сам Стасов его хвалит и Прудон его называл ame d’archangeclxxx[180], а вы называете мужем.
Кланяйтесь Станкевичу — ну что бы написать или весточек, или так…
Насчет лет Зонненберга и Веры Артамоновны — сомневаюсь: мне 47 — когда Вера Артамоновна стала за мной ходить, ей было не более 30—35 — а потому ей tout au plusclxxxi[181] около 80 — и того нет. А Зонненберг наверное десять лет моложе ее — только дурно пахнет!
Когда Егору Ивановичу будете писать, скажите, что деньги, если получит от Сатина, послать Аксинье Ивановне.
P. S. Не может ли Станкевич как-нибудь помочь Мельгунову? Я дошел донельзя — а он умирает с голода, я возьмусь доставить.
А что вы не сказали ни слова о моей статье «Very dangerous»?
288. А. А. ГЕРЦЕНУ
1 июля. Park House. Fulham.
Ты знаешь, что монополия описывать именины принадлежит Тате, а потому она расскажет тебе, как мы провели 25-е число. Я тебя спрашивал, когда у вас начинаются вакации когда ты приедешь, а ты ничего не отвечаешь.
280
Война поселила такое раздражение, что Мюллер-Стрюбинг постоянно всякое воскресенье ругался со всеми: с Девилем, Боке и пр., защищая немцев. Наконец, 26-го он стал спорить со мной о прусских офицерах, находя, что они — добрые люди. Меня это взорвало, и Мюллер вдруг вскочил из-за стола, грозно объявил: «В этом доме нельзя больше говорить!» и, не прощаясь, вышел, не допив 15 стаканов пива и 5 рюмок вина. Все с молчанием репробации смотрели на этот воинственный поступок, а Боке насупил брови и подумал, что и это — победа Франции. А в милой Франции такой деспотизм, что «Колокола» ни sous bande, ни как нельзя послать. Там теперь Тимашев, начальник тайной полиции в Петербурге, и он упросил взять эти меры.
Если Фогт приехал, ему недурно бы хорошенько обругать своих обвинителей. Я кричал, шумел за него, но немчурки — все Блинды, даже Бухеру не дают слово сказать (кому он предложил в Вюртемберге издавать журнал?). «Аугсбургская газета» усердно перепечатывает. .
2 июля.
Ожидаю Пульского, который писал, что приедет толковать о каком-то деле. Ты, вероятно, знаешь, что Кошут в Пиэмонте. Французы-рефюжье и его выдают за подкупленного…
Кажется, Natalie хочет ехать к морю одна с Лизой, на месяц; полагаю, в Гастингс.
Прощай и будь здоров.
Трюбнер пишет, что ему возвратили все посланное в Швейцарию через Францию; потому я делаю опыт: «Колокол» посылаю через Бельгию, а «Кто виноват?» через Францию.
289. А. А. ГЕРЦЕНУ
4 июля (22 июня) 1859 г. Фулем.
Милая моя Маша!
Рукой Н. А. Герцен:
Очень благодарю тебя за вещицы, которые ты мне прислала с К.
Я снова с ним познакомилась и опять его очень полюбила, он пре милый человек, он мне больше всех русских, которые у нас были, нравится.
Мы с нетерпением ждем Станкевичу! Натали теперь в Ventnor’e с Лизочкой, а у нас покаместь Melle Meysenbug, но скоро и мы поедем в Vent nor.
Саша, должно-быть, уже у тебя, что ты думаешь о нем? Я ему уже писала, чтобы он привез мне ваши портреты и ты напомни ему, пожалуйста.
Прощай, милая Маша, много раз крепко вас всех целую и обнимаю.
Твоя Тата.
Папа обещался свести меня сегодня вечером в новую оперу Маер Бера.
281
Милый Саша! Я только успею тебе несколько слов написать, благодарю тебя сперва за письмо с описанием экскурции, а
