быть, английская манера выражаться.
Я не совсем понимаю, чего собственно все вы хотите от отца; он не разрешает, но и не противится, — уж не думаете ли вы, что это его убьет?.. Как мало вы понимаете эгоизм старика, который достаточно владеет собой, чтобы не говорить о письме. Как дипломат, он желает, подобно Понтию Пилату, Умыть руки; он хочет оказаться перед совершавшимся фактом, одним словом, он хочет играть в шахматы, пока над ним
будет производиться мягкое насилие. — Неужели это неясно для вас?
Отцовские права имеют границы. — Мы-то, варвары, в этом отношении несколько
свободнее. Надо идти на уступки, чтобы не испытывать упреков совести, чтобы после не раскаиваться, наконец, просто из любви, — но нельзя жертвовать жизнью ради старческого каприза. Если она вас любит, — а я думаю, что это так, — она не станет с этим считаться. — Я жду вас. Прощайте.
Огарев и Огарева жмут вам руку.
Прощайте.
31. Т. А. АСТРАКОВОЙ
7 ноября (26 октября) 1856 г. Путней.
Мне приходится уже сказать: прощайте, Татьяна Алексеевна; и что это вы все хмуритесь и пишете письма нахохлившись? Неужели вы думаете, что где-нибудь лучше или кому-
нибудь? Затянулся, натянулся иной раз — да и марш с песнею:
Нам ученье ничего,
Впрочем очень тяжело.
Александр.
7 ноября (26 октября).
Лондон.
32. И. С. ТУРГЕНЕВУ
8 ноября (27 октября) 1856 г. Путней.
8 ноября. At M-r Tinkler’s.
Putney (London).
Ваше высокоохотничество, пожалованный в ваши оруженосцы, поспешу в понедельник (или вторник) в Cock Spur Street и о последующем особым письменным зарядом извещу. Охота же покупать ружья, стоящие две ревижские души с бабами в придачу, — ну а как англик (как говорят поляки) — не то ружье даст?
Далее сегодняшнего числа окончил то письмо, которое тебе обещал — на кайенском перце и с West Indian picklesxxiii[23]. Заглавие будет:
«Еще вариация на старую тему (Письмо к И. С.)».
Вот тут-то и вопрос, я нарочно поставил И. С. — может, подумают, что это значит Ипподрому Сухозанету, — но как
47
ты повелишь, так и будет. Печатать еще через два месяца — только напиши.
Разумеется, я рад и благодарен за покушение издать старые вещи мои. Я совершенно в шутку сказал полковнику штаба Писаревскому на его вопрос, может ли издавать мои сочинения — «с величайшей охотой». — Что же мне теперь делать, не можешь ли ты дать знать Колбасину, что я сделал такую глупость, — и чтоб он спросил у того (не говоря о своем предложении, а просто от меня), издаст ли он в нынешнем году или нет. Если же нет — я ему предоставляю все права и прошу только в подарок 10 экземпляров).
А еще лучше печатал бы себе не спрашивая, что же мне за такая собственность грехи молодости. Пожалуйста, уж и этим займись. Писаревский — издатель курса физики.
В понедельник пошлю тебе разбор манифеста — печатный. Пришли что-нибудь в «Полярную звезду». Она выйдет к 1 марта. — Дашкову окончил и том своих записок печатать решился. Что будет, то будет.
В письме к тебе я поблагодарил подлых славян — за оскорбительные намеки, сказав, что они напоминают дерзость лакея, защищенного от палки вышиною запяток.
Что касается до невралгии — я помню, что я в Париже тебя лечил креолкой; у меня у самого были чудеса после твоего отъезда… да с Девилем всё прижгли, ужгли, выжгли — больше приятно как препровождение времени, а у тебя опять пройдет, ты не сумлевайся.
Читал ли Павлова статьи — лучшего я ничего не читал давно.
Фета — в ящике — я получил. Этот новый образ посылки мне нравится, только ящик советую брать свинцовый.
A propos — ты перефранкируешь письма, поставил на своем письме 12 су — а стоит оно только 8 (4 пенса). Я буду просить у почты сдачи.
Ты познакомился, кажется, с Пинто. Он очень хороший человек, но откуда у него геймве к России.
Не предается ли Мельгунов слишком шарнельным удовольствиям?
Ну и прощай.
Огарев тебе много и премного кланяется. Он пишет длинную статью, ведь он
Читал Адама Смита
Дети здоровы. Саша в медицинской школе у Девиля, режет прошлое поколение и доволен. Пиши же.
48
33. M. К. РЕЙХЕЛЬ
11 ноября (30 октября) 1856 г. Путней.
11 ноября. At M-r Tinkler’s. Putney.
В какие это Калифорнии вы заехали, ни слуха ни духа, да и пора приехать. Я люблю, чтоб каждая вещь была на своем месте… вы — в Avenue Marbœuf, а то иной раз и написал бы — да думаешь, куда пойдет письмо и пр. А зачем это вы в Пруссии запретили мои Записки, уж там о Зонненберге писать нельзя?
Ну, а это знаете, что в Петербурге хотят печатать повести Искандера — просто уж не то что вверх дном, а совсем без дна.
Когда вы будете писать к Егору Ивановичу, надобно же привести в ясность насчет 1000 francs; да вот бы еще что мне хотелось: как бы узнать, что делает и как живет Прасковья Петровна, и если б как-нибудь изведать ее поделикатнее, можно ли немного попечатать об ней (разумеется, без имени) — я сам бы написал, да уж лучше после. Думаете ли вы, что это возможно? Ну а вздор — так-таки и скажите: «Мели, кривая, грош на полке».
Вы, кажется, и дурных «Голосов из России» не слыхали и разбор манифеста не видали. Приезжайте только, все будет.
Ну что же, как решили, в Ерманию, что ли? О концертах Рейхеля в Берлине мы читали похвалы в газетах.
Дети ничего. Огаревы вам много и искренно кланяются. Рейхеля обнимаю.
Где Марья Федоровна? Объяснили ли вы ей мою неповинность?
Знаете ли, что Головин не только амнистирован, а нанятый писарь в пользу русского правительства? — Что?
Прощайте.
34. И. С. ТУРГЕНЕВУ
13 (1) ноября 1856 г. Путней.
13 ноября. At M-r Tinkler’s. Putney.
Я у ружейника был и, несмотря на то, что потерял твою записку, торжественно начинавшуюся словом «Hereby», думаю, что он мне фузею отдаст без записки, видя мой вид, внушающий доверие и всякого рода приятные чувства. Беречь буду — и если испорчу, застрелюсь — но из другого ружья.
49
Деньги (разумеется, когда придут) снеси просто к Ротшильду и отдай г-ну Schombourg для пересылки мне, а я здесь и получу.
Записку на обороте написал для издания — мне что-то все это кажется сном. Письмо к Илиогабалу Тизенгаузен окончено совсем, но еще долго не напечатается. Получил ли амнистию, т. е. статью, я послал ее третьего дня. Здесь на почте не читают — но беспорядок в ценах; знай вперед, что если попросят прибавки — это плутовство, я всегда всё франкирую, но они этот раз за четыре одинаких пакета взяли разные цены.
Я для большей важности написал в записке Колбасину оное — как-то солиднее выходит.
В Пруссии запретили и обобрали мои записки — вот дружба.
Я окончательно решился печатать еще часть записок, буду с истинным страхом ждать вашего суда. Часть эта мне много стоила и очень дорога. Сладил ли? Вот в чем и вопрос — это годы 38, 39, 40.
Рукой Н. П. Огарева:
Здравствуйте, Тургенев! Чем бы вас утешить? На днях я получил известие, что Глинка говорит, что у него «плохо разрешенный диссонанс производит гонорею». Надеюсь, что это утешительно!
Ну-с, засим жму вам руку и жду сегодня вашего ружья, чтоб насладиться его лицезрением.
Жена вам кланяется.
Что вы пишете? Я весь в прозе.
2 часа. Ружья еще нет; он обещал принести в 12.
ПРИНЕСЛИ И ЗАПЛАТИЛxxiv[24].
Саффи был налицо (он живет в Оксфорде, где он профессор) — я сообщил твой поклон — он шлет свой. Это единый святой в проклятом Западе.
Краевский просит у меня статей и готов на все кондиции. «Барнума и Ораса» напечатали.
Рукой Н. П. Огарева:
Ружье превосходное: легко и просто. А ведь стоит 100 бутылок Редерера!
Азопсова компенсация.
50
35. M. К. РЕЙХЕЛЬ
30 (18) ноября 1856 е. Путней.
30 ноября. At M-r Tinkler’s.
Putney.
Наконец-то доехали… Шутка — четверть часа до 1 декабря, а уехали я уж и не помню когда. Полагаю весьма, что увидимся с вами в Париже — около мая (до поры до времени не говорите об этом). А потом ведь через Швейцарию вам будет дорога в Дрезден.
У вас, я думаю, нету новостей нашенских — пошлю сегодня же: 1-е. «Голоса» книгу 1 и книгу 2. 2-е. Три экземпляра Огарева стихов новых из будущей «Полярной звезды» — один вам с Сашкой, другой Мельгунову — с страсбуржской женой, третий Тургеневу с его невралгией. Я вам так и буду посылать примеры. Мельгунову я писал вчера и послал 2000 фр., — да Франсуа забыл франкировать письмо — а я написал paidxxv[25], не выйдет ли беспорядка в получении… а барин du bas Rhin и осерчает.
Дети все процветают. Теперь все сошло с ума, приготовляют какие-то чудеса к 5 числу, шепчут, делают заговоры, и даже Оленька говорит мне: «А вот ты не знаешь, а я не скажу…»
Саша последнее время занимался отлично — анатомией и физиологией. Еще сделаем что- нибудь путное.
Здоровье Огарева тоже идет славно — однако на днях операцию делать будут. Мы сжились втроем, будто и век
вековали.
Новости из России и не такие узнаете — да, двигается вперед. В «Современнике» говорят об мне и о Белинском — называют меня: автор «Кто виноват?».
Еще запоем мы с вами «Вниз по матушке, по Москве-реке».
На первый случай чтоб не фатиговать, прощайте.
Рейхеля много обнимаю.
А. Герцен.
Рукой Н. А. Тучковой-Огаревой:
Вы, верно, забыли, как мы вместе зябли в Риме, а я все помню, даже как вы меня баловали, когда я простудилась в Неаполе, как пьявки ставили… И все это как будто чудный сон. — Прощайте, Тата хочет к вам тоже писать, дайте мне вашу руку, может, еще удастся в самом деле пожать ее.
Вся ваша N.
Огарев вам дружески кланяется. Поклонитесь от нас обоих Рейхелю.
51
Рукой Н. А. Герцен:
Милая моя Маша, целую тебя, я не могу много писать, потому что некогда, мы для папы готовим сюрприз.
Поцелуй за меня Рейхеля, Сашу и Меме и Марихен.
Твоя Тата. Оля тебя тоже целует.
36. М. МЕЙЗЕНБУГ
4 декабря (22 ноября) 1856 г. Путней.
4 décembre.
Chère Malvida,
Premièrement ce n’est pas «le centre» — c’est ««l’œuvre» ou ««la vocation». Donc, «fidèle à sa vocation».
Secondement je dis que le Tzar cumule les pouvoirs de… cela et autre chose, enfin «pouvoir du bourreau et de la mère».
Nous vous attendons demain, le temps est indifférent, venez, lorsque vous êtes libre.
Au revoir donc, tout à vous
A. Herzen.
4 декабря.
Дорогая Мальвида,
во-первых, это не «центр», а «творчество» или «призвание». Следовательно, «верна своему призванию».
Во-вторых, я говорю, что царь совмещает в себе власть… того и другого, словом, «власть палача и матери».
Мы ждем вас завтра, в любое
