продолжаю быть довольным ею. У ней больше той физиогномии, о которой я говорю, чем у тебя.
Кланяйся вашим.
На обороте: Switzerland.
Alexandre Herzen fils.
11[11] самобытности (нем.). — Ред.
a Bern.
12. С. ЛАЗАРЕВИЧУ
Начало февраля 1860 г. Фулем.
вы были у меня, и я посещение ваше принял за знак сочувствия вашего к нашему труду, к нашим началам; я и теперь не перестал так думать, а потому решился с вами откровенно объясниться насчет одного обстоятельства, сильно огорчившего нас и заставившего сомневаться в том, чтоб мы понимали друг друга.
На днях, говоря с г. Тхоржевским, я узнал от него, что на пароходе, находящемся под вашим начальством, матросы сильно наказываются линьками. Причем я слышал историю несчастного моряка, хотевшего бежать и схваченного английской полицией (по гнусному закону, делающему из матроса раба).
Здесь невольно возникает вопрос — неужели закон обязывает вас к исполнению свирепых его распоряжений, и какая ответственность лежала бы на вас, если б вы не исполнили требований, естественно противных всякому человеческому чувству? При всей дикой нелепости наших военных и морских постановлений я не помню, чтоб они под строгой ответственностью вменяли в обязанность телесно наказывать без суда; напротив, они стараются ограничить произвол начальнических наказаний, ограничивая число ударов. Остается предположить, что вы делаете эти истязания по убеждению, что они справедливы;
18
но тогда подумайте, что же общего между нами, открытыми врагами всякого деспотизма, насилья и на первом плане телесных наказаний, и вами?
Если это так, как я должен объяснить ваше посещение?
Вам может показаться странным мое письмо — та нравственная сила, которую мы представляем, малоизвестна в России, но к ней надобно приучиться. Гласность будет стоять возле всех злоупотребляющих властью, и если их совесть долго не проснется, наш «Колокол» будет служить будильником.
Дайте нам право надеяться, что вы не приведете нас к жесткой необходимости повторить наш совет печатно, и примите уверение, что Огарев и я — мы душевно были бы рады снова протянуть вам руку, но не можем этого сделать, пока она не бросит линька.
Park House, Fulham.
13. А. А. ГЕРЦЕНУ
13 (1) февраля 1860 г. Фулем.
13 февраля. Park House.
Fulham.
Письмо твое я получил, — повторяю то же, что сказал в прошлом: я верю только тем чувствам, которые зимуют, а потому суждение о будущем — предоставим будущему. Что ты со мною откровенен, это хорошо, но неудивительно — ближе друга у тебя нет.
Вот тебе подарок. Один академик петерб<ургской> академии написал большую картину апотеозы «Полярной звезды» и «Колокола». Мне прислали из Парижа три прескверные фотографа — посылаю тебе один. Говорят, что картина превосходна — русские художники хотят впоследствии поднести ее мне.
Из этого действительно очень лестного признания ты поймешь, как мне должно быть все- таки больно, что «Колокол» — призывающий массы и артиста — мало зовет тебя.
Середняя фигура очень грациозна. Внизу Алекс<андр> II, генералы в масках, попы — и народ, слушающий звон.
14. М. А. МАРКОВИЧ
23 (11) февраля 1860 г. Фулем.
23 февр<аля> 1860. Park House.
Fulham.
Письмо ваше сегодня получил. Так это вы хворали в вашем Гейделберге, — а мы здоровы в нашей трущобе сырости, тумана и мглы. Что это за печальный климат — он ведет к сосредоточенному озлоблению.
19
Перечитал я вашу «Игрушечку», — превосходная вещь, вы ее исправили — и, кроме двух¬трех безделиц да вдвое малороссийских слов, это был бы брильянт чистейшей воды. Я читал ее вслух — и на всех она сделала то же впечатление, как на меня.
В польском Revue, выходящем в Париже, — две длинные (и очень умные) статьи против меня.
Ну — делать нечего — попробую старческие мускулы — и проберу его.
Когда же вы будете? Вы напишите дни за два.
Статьи о Павле я получил.
Будьте же здоровы — кланяйтесь вашим и передайте записочку Т<атьяне> П<етровне>.
Огарев, Нат<алья> Ал<ексеевна> и дети усердно кланяются.
15. Р. ГРИФФИНУ
24 (12) февраля 1860 г. Фулем.
24 fév
Fulham.
Monsieur,
Moins habitué à écrire l’anglais je prends la liberté de vous répondre en français — sur votre bien aimable lettre.
Il y a quelques erreurs dans la petite note. 1° Je suis né en 1812 — le 25 mars. 2° J’ai été exilé pour la première fois en 1834 — l’endroit de mon exil était la ville Perm, ensuite Viatka — cela a duré cinq ans. 3° Le second exil de Pétersbourg à Novgorod — deux années (1841 — 1842) moins quelques mois. 4° Ce n’est pas Louis Philippe — qui m’expulsa de France, mais Louis-Napoléon en 1850. — J’ai quitté sous Louis Ph
A Londres commence une nouvelle partie de mon activité. J’ai organisé en 1853 une imprimerie russe — à Londres et depuis ce temps — nous imprimons continuellement. Jusqu’à la mort de Nicolas — nous avons imprimé à nos frais sans pouvoir vendre un exemplaire. Mais après la mort de Nicolas — les affaires changèrent. Après avoir publié en russe les livres:
1. Lettres sur l’Italie et la France,
2. De l’autre rive,
3. Récits interrompus,
j’ai commencé la revue l’Etoile Polaire — en 1855 et en 1857 — un
20
journal la Cloche (Kolokol) qui paraît tous les 15 jours. Ce journal a acquis une importance immense en Russie — en dévoilant les méfaits des fonctionnaires.
Voilà tout ce que j’ai cru nécessaire de vous communiquer, demain vous recevrez la traduction française de mes mémoires — je vous l’offre en vous priant de lire la Préface — M. Delaveau y raconte beaucoup sur ma carrière passée.
Recevez, Monsieur, mes salutations empressées.
Alexandre Herzen.
На конверте: Mess
Stationer’s Hall Courts.
Перевод 24 февраля 1860. Park House.
Фулем.
мне не столь привычно писать по-английски, и потому я позволяю себе ответить по- французски на ваше любезное письмо.
Есть несколько ошибок в этой маленькой заметке. 1-е. Я родился в 1812 году — 25 марта. 2-е. Я был сослан в первый раз в 1834 — местом ссылки был сначала город Пермь, потом Вятка — это продолжалось пять лет. 3-е. Вторая ссылка из Петербурга в Новгород — два года (1841 — 1842) без нескольких месяцев. 4-е. Из Франции меня выслал не Луи-Филипп, а Луи-Наполеон в 1B5Q году. При Луи-Филиппе я покинул Францию, чтобы совершить путешествие по Италии. После Февральской революции я возвратился, но за мои связи с Прудоном и другими и мое сотрудничество в газете «La Voix du Peuple» меня выслали. Я поехал в Ниццу, оттуда в 1B52 году — в Лондон.
В Лондоне начинается новый период моей деятельности. В 1853 году я организовал русскую типографию в Лондоне, и с тех пор мы непрерывно печатаем. До смерти Николая мы печатали за свой счет, не имея возможности продать хоть один экземпляр. Но после смерти Николая дела изменились. Выпустив на русском языке книги:
1) «Письма из Италии и Франции»,
2) «С того берега»,
3) «Прерванные рассказы»,
я начал издавать журнал «Полярная звезда» в 1855 году, а в 1857 — газету «Колокол», которая выходит каждые две недели. Эта газета приобрела огромное значение в России — разоблачая преступления чиновников.
Вот все, что я счел необходимым вам сообщить; завтра вы получите французский перевод моих воспоминаний — преподношу
их вам с просьбой прочитать «Предисловие». В нем г. Делаво рассказывает многое о моей прошлой жизни.
Примите, милостивый государь, мой усердный поклон.
Александр Герцен.
На конверте: Г-дам Р. Гриффину и К0.
Stationer’s Hall Courts.
16. А. А. ГЕРЦЕНУ
25 (13) февраля 1860 г. Фулем.
25 февр<аля>. Park House.
Fulham.
Любезный Саша,
писать о финансовых делах — долго; упомяну одно, что со времени, как мое именье под секвестром, казна бережет с него доход, примерно по 7000 фр., след., это составляет в десять лет 70 т<ысяч> и на них по 3%. Дальнейшее — когда-нибудь. Ты потеряешь формальное право через 6 месяцев после 21 года.
Как ты мог думать, что картина в Петерб<урге> — она выставлена у артиста в Париже; он академик, и когда шпион Васильчиков (о чем было в «Колоколе») обходил мастерские, он ее видел.
Наконец, вышло в Париже по-франц<узски> «Былое и думы» — с скверными картинками и с титулом еще сквернее: «Monde russe et la Révolution».
Mselle Meysenbug все еще в Париже, а так как она с Кобденом, то перезнакомилась со всеми гран-французами.
Ex
Кузенем,
Одилон Барро,
Мишле,
а так как Боке и Прев о она прежде знала, то, стало, и остается только познакомиться с Женни в Ницце.
Après veau я вот почему вспомнил. Он, встретясь со мной, объявил, что ты ему остался 21 шилл. должен за уроки и 3 за по чинку куртки, которая с рапирами осталась у него. Так ли?
Рукой Н. А. Герцен;
Милый мой Саша,
я и в этот раз успею только несколько строчек написать тебе. Теперь я уже семь уроков верховой езды взяла, и каждый раз с ужаснейшим нетерпением жду следующий урок. В последний раз я себе натерла кожу под правым коленом и нажила себе маленькую, ничтожную рану, теперь уже почти все прошло, я надеюсь, через два дня совсем пройдет и я опять буду в состоянии ездить.
22
Надеюсь, что ты со мной будешь ездить осенью. Огарев и Тхоржевский уже предлагали мне свои услуги.
Ну, прощай, крепко целую тебя.
Твоя Тата.
Вчера приехал новый молодой русский и привез нам от Панаевых разные подарки. Мне татарские туфли, очень красивые.
17. И. С. АКСАКОВУ
28 (16) февраля 1860 г. Фулем.
Любезнейший Иван Сергеевич,
Тат<ьяна> Петр<овна> писала мне, что я могу через вас послать ей письмо — а потому я и попрошу ей передать.
Мы имели очень интересного гостя, прямо из Петерб<урга> и до сатураций наполнились невскими грязями. Что за хаос!
Брошюру лейпциг<скую> мы задели в «Колок<оле>», который завтра или 2 вам пошлю.
Сегодня писать некогда. Дружески вам кланяюсь. Т<атьяне> Петр<овне> я писал на письме анекдот насчет Ал<ександра> II и «Колокола» — прочтите его.
28 фев<раля>. Весь ваш
Park House. Fulham.
А. Герцен
18. С. ЛАЗАРЕВИЧУ
Февраль (после 15) 1860 г. Фулем.
М<илостивый> г<осударь>,
поверьте, что мне очень больно, что я должен был писать к вам о предмете, неприятном для вас, но вспомните, что вопрос об уничтожении телесных наказаний для нас имеет чрезвычайную важность.
Русский солдат, русский мужик только тогда вздохнут свободно и разовьются во всю ширь своей силы, когда их перестанут бить. Телесное наказание равно растлевает наказуемого и наказывающего, отнимая у одного чувство человеческого достоинства, у другого чувство человеческого сожаления. Посмотрите на результат помещичьего права
