не в Брюссель, а в Антверпен? Работа Тате будет — жизнь даром…

Отошли же Ольге книжки. Я, может, ей еще одну пришлю.

Прощай.

Отдай Бакунину письмо. Оно пришло распечатанное — оказалось, будто ненарочно распечатал comer24[24] Трюбнера.

Песня хороша.

У нас все здоровы. Ты иногда приписывай ко всем и к Лизе — она всегда ужасно рада.

Которые это Муравьевы — внучаты того, который был повешен (они жили во Флоренции) или нет? Кланяйся Фрикену, Мечникову старшему.

Книги пошлются, когда будет комиссия.

436. Н. А., О. А. ГЕРЦЕН и М. МЕЙЗЕНБУГ 18 (6) февраля 1864 г. Теддингтон.

№ 16 18 февраля 1864.

Elmfield House. Teddington.

Карейшая Тата, отчего же ты можешь думать, что мне неприятно то, что ты веселилась, — Alles hat seine Zeit25[25]. Я не знаю только, хорошо ли это в Риме — когда на карнавальные веселья смотрят с упреком многие из друзей. Владимирова — я помню, он мне показался хорошим молодым человеком. Что его грудь? Я ему советовал читать Gregorovius (Трюбнер ему, т. е. Gregorovius’y, писал).

У нас является новый план — если невозможно будет в Италию, то ехать в конце мая или начале июня — в Антверпен. Вы должны все ваши дела расположить так, чтоб непременно 1¬го июня быть в дороге. Деньги я пришлю. Саша поедет в начале мая сюда — я съезжу один все осмотреть, устроить. Там можно прожить год… а что потом, не знаю. Мне Париж остается противным городом, Лондон невозможен — цены всё подымаются, а типография вся на моих плечах. Жить в Англии вне Лондона скверно для вас (разве в Едимбуре).

24[24] посыльный (англ.);

25[25] всему свое время (нем.). — Ред.

NB. Отчего ты в письмах почти никогда не пишешь двух-трех слов Ага и Natalie — Малвида всегда это делает.

Votre opinion, chère Malvida — votre opinion — en prose ou en vers — (Anvers) — mais toujours avec l’arome classique!26[26]

Ольга, mia сага27[27], твое письмо меня очень обрадовало, и особенно тем, что ты пишешь об охоте к занятиям. Учись и читай — читай и учись, от этого тебе легче будет жить на свете. — Седой локон Линды я получил, я и не знал, что она так стара, что волосы седые — может, это та самая, которая пела в Москве и называлась Linda di Chamounix. Платнауэр еще не был, у него сделался такой cold28[28], что он слег в постель. Он прислал твой альбомчик Лизе — и сказал, что еще что-то есть.

В воскресенье Лиза бегала в гостиной с Тхоржевским и со мной и вдруг упала через диван — и так ушиблась глазом, что все около почернело и до сих пор все черно. А учится она хорошо и вообще умна.

437. Н. А. и О. А. ГЕРЦЕН

24 (12) февраля 1864 г. Теддингтон.

№ 17

24 февраля.

Неж, шноф, шне, снег такой был у нас, как в Вятской губернии. Морозы страшные, и в комнатах холод. У Саффи все дети больны — у нас ничего. Одна горничная слегла. Я с искренним удовольствием читал в письмах Мейзенбуг о твоих успехах. Оттого мне и легче отсрочить и веселее послать деньги. Сверх того, целую тебя и треплю. Ну о чем же помолчал Стюарт? Что умолчал Ножин? Привезли ли Ольге книги, вам журналы и какие — обо всем отпиши. Сегодня минуло 16 лет с тех пор, как была Французская февральская революция. Мы были в Неаполе, ты в Риме с Марией Федоровной. — 16 лет! Какие страшные шесть лет следовали за 48 — потом с 55 — до 61 — время пущей деятельности нашей, затем опять все пошло под гору. Что делается в России — ужасно, общество хуже правительства, журналисты хуже общества. Тургенев не в тюрьме — а выбран вице-президентом общества вспомоществования литераторов. Дядю Natalie в Москве хоронили (народ и общество на свой счет) удивительно, похороны стоили до 240 000 франков, и вообще это была совершенно благородная демонстрация (Тучков был либерал и только наделал дряни с

431

26[26] Ваше мнение, дорогая Мальвида, ваше мнение — в прозе или в стихах (Anvers) — но, как вс пропитанное классическим духом (франц.);

27[27] моя дорогая (итал.);

28[28] насморк (англ.). — Ред.

студентами). Алексей Алексеевич, вероятно, очень огорчен, а Сатина, пожалуй, и не пустят.

Прощай — иду обедать.

Ольга, целую тебя много и обнимаю, ну что Лили?

Пиши Лизе — она очень умна, и девочка очень умна и красива.

Жеоржине поклон.

438. Н. П. ОГАРЕВУ

27 (15) февраля 1864 г. Теддингтон.

№ 1

27 февраля.

Elmfield House. Teddington.

Корректуры нет, все обстоит благополучно. Пришлю (если не будет второго письма) в Putney-post-office. Я, несмотря на воспоминания, не советую оставаться в старом месте — в них вспоминаются и старые привычки. Я, Огарев, думаю — и беспрестанно это думаю — ты решаешь над собой вопрос to be or not to be. В Европе ты не доходил до этого состояния. Где внешние причины? Ты должен спасти себя — уравновесь себя — заметь, что с половины прошлого года ты стал раздражителен до лютости, — я взошел в 1864 с ужасом.

Мой совет — проживи один, но когда я говорю «один», разумеется — не half Mortlake — half Wibledon29[29]. Мой голос никогда не был для тебя строг — а потому верь моему авизу.

Все еще спят. Лиза и дети здоровы.

От Бакста письмо — еще не читал.

439. Н. П. ОГАРЕВУ

28 (16) февраля 1864 г. Теддингтон.

№ 2

28 февраля.

Elmfield House. Teddington.

Письмо пришло — раньше 9 почты в Виблдон не будет, да и то в понедельник. Корректуру посылаю. Средний лист, т. е. цифры, Чернецкий сверил и даже нашел у тебя или в тетради ошибки — печататься будет в понедельник, старайся как можно скорее доставить корректуру. Процесса Маццини мы боялись напрасно, он, т. е. процесс, совершенно

29[29] частью в Мортлейке, частью в Уиблдоне (англ.). — Ред.

хлопнулся в грязь. Даже суд не судил Маццини — все это оказалось полицейской проделкой. Вчера видел нового русского — шулер и плут.

432

Теперь возвращаюсь к твоему письму. Разумеется, и оно на меня, как все почти твои письма последнего времени, действует грустно. Меня ты бранишь за самооправдание — а сам вводишь пьянство в фатум и говоришь об нем как о несчастии, против которого нет апелляции и за которое вина падает не на тебя. Ты даже придумал водяную болезнь в оправдание, я ужаснулся этого.

Вот что я записал в свою книжку 31 декабря 1863: «С 1851 я не переступал в новый год с таким ужасом. Пора. Этот голос меня преследует не всегда громко, но самое ничтожное обстоятельство будит всю его силу. В минуты гесиеШешеп130[30] и в минуты грусти я слышу: пора! Еще шаг, и груша перезреет, будет невкусна. В новом году — я предвижу 2 мая.

Связи, длившиеся всю жизнь — подаются. Мы понижаемся в глазах друг друга — старость что ли? Венки исчезают — остаются старые лица с притязанием на молодость. Гармонии — в семейной жизни нет, задача сложна, эгоизмы развиваются больше — и все рухнет на несовершеннолетних.

В общем — мрак и ужас, мы конфортативами натягиваем себя на призрачные веры.

Не предчувствие ли это конца, примирение с ним, гуманное сар1аЬо benevolentiae31[31] со стороны смерти?»

Последние строки приписаны 8 января.

Не буду длить этот разговор — а скажу только опять и опять (то, что я так тщетно говорил мильон раз ЫаКа^^ — хочешь сделать многое, пожертвовать многим для того, чтоб разрушенным домом не задавило детей, — или нет? Разумеется, хочешь. Ну, тогда вопрос — есть ли силы? Не могу примириться с мыслью, что ты себя выписываешь из фронта — в слабые. В чем же жертва — мне стыдно сказать: в том, чтоб не пьянствовать в 50 лет, да еще втихомолку. Помилуй, Огарев, я истинно краснею писавши. И когда я говорю, что селлюлярный порядок жизни, в которую не заглядывает ни свежее лицо, ни эстетический элемент, никуда не годно, я это всего больше вижу на тебе. Ты даже в Лондоне не окружал себя такой мрачной атмосферой (и не пил так). Две узкие домашние крыши — между ними дорога в пять верст — тут ссоры — и там не может быть шири. Днем — ты не просыпаешься до разговора. Вечер раздражен. И ты, Огарев, скажешь, что это нормально-разумная жизнь? Крупов и тебе отвел бы один из лучших №.

30[30] сосредоточенности (франц.);

Все это меня бесит.

Я шумлю — но действительно у меня радостей не много. Одно преступление или отступление с моей стороны — сгубило

433

частную жизнь. Кроме вестей из Рима и детской игры — у меня ничего нет. Я бы и с этим сладил. Но когда дело идет по минусу — когда я боюсь здесь сцены, страшной встречи Таты — тут паралича. Тогда, когда и в общем я вижу, что единственный человек, который с 1826 шел в унисон со мной или я с ним — теряет масштабы и переносит свои желания на действительность, сердясь, что я вижу, что это желания — а не действительность. — Adde32[32] — историю Саши, ребенка — то я уверяю тебя, Огарев, что есть отчего бежать из полку.

У Natalie мысль просить государя съездить в Россию — с правом возвратиться. Я видел во сне, что Алексей Алексеевич просил после смерти Павла Алексеевича об этом. Может, это и возможно — (окрестивши детей). Подумай. Если же нет — то, может, тебе будет легче пожить совершенно одному в Лондоне, т. е. в июне, а я всех устрою в Амстердаме или в Генуе (мы об ней забыли). — Я готов на все — ты опять будешь толковать о гамлетовщине — рассуди сам, во мне ли дело. Если б я мог сказать: вот треть — в одну сторону, вот треть — в другую, с остальной позвольте мне ехать не знаю куда и приезжать раз в год в гости — я бы сделал. — А тут наша деятельность, «Колокол»… итак, надобно тянуть лямку. Я готов. И прощай — если дашь руку на взаимную поддержку, тем лучше.

От Саши длинное письмо. Лучше, что он занимается. Он встретил М^ Урих у Пульского, она ему учтиво поклонилась. А он чуть не упал в обморок (я видел нечто подобное в Флоренции) — а сам, кажется, влюблен в креолку. Белиберда.

440. Е. В. САЛИАС де ТУРНЕМИР

Февраль 1864 г. Теддингтон.

Рукой Н. П. Огарева:

Добрый мой старый друг, так давно вам не отвечаю, что даже самому стыдно. Простите мне этот грех. Прежде всего хочу вас спросить