об одном: «Тьма», повесть в «Современнике», — Женни? Мне чудится, что вы мне писали, что он подписывается «Вадим», а Герцен мне сказал, что он видел эту рукопись у Женни на столе. Искал я в ваших письмах и не нашел, но, несмотря на то, уверен, что эта повесть его. Читал я ее вечером внизу, прочел, пошел к себе наверх, раскрыл мой альбом с фотографиями и поцеловал его портрет. Больше в похвалу ему ничего сказать не могу. Несмотря на некоторые промахи, о которых я ему напишу, если он хочет, тут чрезвычайно симпатичный талант, и я с глубокой радостью даю ему мое благословение.

Вашу статью мы ворочали во все стороны и решились не печатать. Вы сердитесь (т. е. не за это, а на положение дел) и потому впадаете в бранчивый тон, который в русской прессе дозволен цензурой, а в европейской может даже навлечь процесс. У Герцена встречаются вещи и подерзче, а привязаться к ним нельзя; а у вас на каждом шагу можно привязаться. Мы старались поправить, да невозможно; тогда уже ничего не выйдет, потому что тут только гнев-то и симпатичен.

Скажите: куда вам выслать записки Пиотровского; у нас их много экземпляров. Только в настоящее время ничего с рук нейдет — ни книги, ни «Колокола». Теперь с рук идет одна катковщина. Терпенье, старый друг, терпенье и вера! Крепко жму вашу руку.

Я беру из рук Огарева перо только для того, чтобы прибавить от себя, что «Тьма» чудесная вещь, и если в ней есть недостатки, то это — недостатки молодости. Если это писал ваш сын — как мы выдумали сами, — то я поздравляю обеих матерей его, т. е. вас и Россию, с новым талантом.

Надеюсь, что вы были довольны сквозь-строем, которым я провел наше общество в комментариях к письму Гарибальди.

441. Н. П. ОГАРЕВУ

1 марта (18 февраля) 1864 г. Теддингтон.

1 марта.

Elmfield-House. Teddington.

Итак, Огарев, три обморока в такой короткий срок — это и страшнее и красноречивее моих гомелий. Не поберечь ли Землю и Волю в себе — прежде чем в других. — На этот предмет не воротимся.

Приехать я, разумеется, всегда готов, но желал бы прежде яснее поставить затуманенные отношения. Говорю тебе со святой искренностью и сходя внутрь себя бесстрастно — что ты меня в ревности обвинил напрасно. Мне больно вовсе не то, что ты очевидно тяготишься жизнью дома (жизнь эта тяжела в самом деле) — мне больно не то, что ты счастлив — что это было бы за уродство? — но откровенно скажу — я не понимаю твоей удовлетворимости, — даже не понимаю ее и относительно Утина. Мне кажется, что ты дешевишь себя. В моей жизни есть с рождения Лизы что-то безумное, меня страшат последствия, судьба детей, судьба твоя и теперь при новом ударе в старика — судьба Алексея Алексеевича. Меня страшит твоя судьба — и я теряюсь в этом страхе. В последнее время я больше испугался твоего падения в пьянство, чем всего. Я в нем увидел невозможность даже временно жить вместе. А если бы ты совсем остался в Лондоне — что за странная, нелепая жизнь была бы у нас и что за узкая у тебя. Gemach и

Gemach! Ты воспитал в себе целой жизнью великую гуманность и великий эгоизм бессемейника. К этому тебя вело многое и на первом плане бездетство. Ты говоришь о важности личных отношений и готов их ласкать и лелеять — включительно до жертв строю жизни. Так что личные отношения у тебя идут на пристяжке — а в корню ты один. Спроси себя, так ли это. Я тут нахожу ключ к разным событиям твоей жизни. Один ты жить не мог, с семьей вряд ли… Когда я говорил о sui generis33[33] монашестве, о жизни austere34[34] во имя религиозной идеи, то я говорил об одинокой жизни в самом деле — равно исключающей семью и вино, о жизни Маццини, например, — а мы себя на старости веселим. Свое положение я считаю фаталистическим — по сложности, вероятно, я в нем и погибну. Меа culpa…35[35]

Довольно пока. Natalie — у нас, все идет мирно — теперь мечтает день и ночь и хочет писать к тебе о просьбе съездить в Россию на три месяца. Я полагаю, что, может, еще сгоряча и разрешат, — напиши тотчас твое мнение.

Сегодня меня звал обедать Langel — в Ричмонд. Я буду ждать ответа на это письмо и потом приду.

Засим прощай.

Конечно, я ошибся с Темзой — но получил ли ты газеты и письма? Увлеченный твоей орфографией, я написал Wibledon — оно ругательнее, но неверно, пишется Wimbledon.

Гончаров в письме пишет прямо, что он ждет ответа в Константинополь, — пиши и пришли, а я отдам Пораю. Кн. Чарторижский приехал. Он говорит, что Стиглиц был совершенно осмеян в Париже за его ответ и до того сконфузился, что боялся ходить по бульвару.

Тургенев печатает новый роман у Достоевского — «Призраки».

Сейчас получил от Маццини, он на время уехал. В французском сенате Стансфилд был обруган и Маццини. «Express» и «Теймс» — один с мягкостью, другой напротив — повторяют.

Дети цветут. Лиза — моя Consuelo.

9 часов.

Корректуры от тебя нет?

33[33] своего рода (лат.); 34[34] суровой (франц.);

442. H. П. ОГАРЕВУ

1 марта (18 февраля) 1864 г. Теддингтон.

№ 4

2 часа.

Корректуры нет. Де Роберти есть — и ушел. Не Соллогуб. Франковский будет, может, завтра.

Корректура послана Wimbledon, post office, в воскресенье.

Долгоруков дает по 5 шилл. в фонд за каждый портрет (21) и сверх того плотит за дагерротипный снимок.

Три часа.

Получена корректура.

Лиза в восторге от Valentine.

Она со мной хочет приехать.

Завтра напишу когда.

443. А. А. ГЕРЦЕНУ

2 марта (19 февраля) 1864 г. Теддингтон.

2 марта 1864.

Elmfield House. Teddington.

Если обелиск заказан, делать нечего и поступи как можно деликатнее, даже можешь совсем не говорить, но если нет — то узнай от Даля, говорила ли ему Тата в Риме. Мнение против обелиска очень основательное. Если же кончено, то подпись должна быть с годом рожденья и полным именем:

Наталия Александровна Герцен Род. в Москве 22 октября 1817

ноября

Скон. в Ницце апреля 1852

2 мая

Мне кажется, что ты очень дурно сделал, что перестал ходить к Vieusseux. Расчет мизерный, а затыкать уши и не знать, что делается — zu deutsch36[36]. Например, вероятно, интересно тебе знать, как на Стансфильда нападали в парламенте за Осипа Ивановича.

При первой оказии я пришлю тебе 4 экземпляра медали: одну для Дольфи, одну Mme Mario, у которой прошу портрет такой, как у Мейзенбуг. — Портретов нет, но найду где- нибудь.

Туман страшнейший, вонь, и оттого болит голова. — Главная цель письма моего — об обелиске.

437

Вот и март — а решить дело все еще нельзя. Затем прощай. Лиза очень довольна огромной панкартой, но она умеет уже читать и по писанному (крупное).

Душевно рад, что ты все еще рьяно занимаешься. За микроскопом дело не станет.

На днях явился Платнауэр и Рейхенбах. Последний мрачно смотрит на Америку и советует мне или тебе к осени ехать туда.

Затем обнимаю тебя.

Отношений твоих к Бакунину не понимаю. Где и для чего вы так часто видитесь? Смотри, как бы опять не вышло дрязг. Что он пишет «Записки» и в «Revue des Deux Mondes»?

Спроси мнение американца, Reichenbach говорит, если б кто туда ехал да скупил бы (в Ричмонде) земель — пошло бы, может, выгодно. На Юге Капп не поможет. Может, и придется послать тебя. Вот опыт практического дела для тебя — от науки оно не отстранит, заниматься можно везде. Об этом думай. Житье становится в обрез.

Дом в Лондоне 25 000

Тата и Ольга 10 000

Ты 5 000

40 000

Это le stricte nécessaire37[37]. Ну, теперь все extra, типография, платье etc. должны покрываться 6000 фр. (настолько доход уменьшился) — к этому прибавь половину дохода Огарева, т. е. около 6000 фр. еще, и ты увидишь, что спасать что можно необходимо. Богатства я вам не желаю. Но хотел бы устроить так, чтоб финансовая опора была — а остальное ваше собственное дело.

Что ты видишь свои недостатки и искренно желаешь исправления — верю. Но в успех верить погожу до свиданья. Мне достаточно четырех слов в разных разговорах, чтоб понять, искоренен или нет в тебе тот элемент, который вызывал во мне не желание поправить, не жалость об ошибке, а желание поставить тебя в раму.

Если я в самом деле дойду до уверенности в изменении жестких сторон твоего характера и с тем вместе увижу расширение взгляда, не зацепляющегося за всякую мелочь с ашарнементом, я с глубокой радостью обниму тебя и поздравлю. В этом Тата может тебе служить примером.

Что-то ты очень быстро тратишь деньги. И как твоя поездка от Флоренции до Лондона через Берн может стоить

438

500 фр.? Я пришлю тебе 600 ф. к 1 апреля, до тех пор напиши, нужно ли и сколько нужно на микроскоп.

Кажется, я ошибся: ты слово ему относишь не к Курочкину, а к Стюарту, и он не имеет права на фонд. Но ты ему можешь дать взаймы — это на твой страх.

Новостей много — к Vieusseux ходи и советую следить по «Nord’y». Он перевирает — но факты. Крестьяне в Польше освобождены с землей. В России свобода промыслов и торговли внутри государства.

Прощай.

Маленький здоров, и Чернецкий пестуется с ним. О портрете скажу. Ага уходил на несколько дней в Wimbledon. Я пишу длинную статью в «Revue de Deux Mondes». Дети, кроме мальчика, очень милы.

444. Н. П. ОГАРЕВУ

3 марта (20 февраля) 1864 г. Теддингтон.

3 марта.

Твое прошлое письмо дурно. Дурно оно потому, что ты клеплешь на меня того, чего я не говорил, и не хочешь понимать — что при твоем уме равняется преднамерению.

О необходимости обморока ты мне не говорил — а говорил о ночном страхе. Я действительно был уверен, что ты в Мортлейке пить не перестанешь. — Огарев, неужели ты не дал прав на это сомнение?

Но хуже всего — это намек, что я тебе советую бросить Мери, — ты это повторяешь второй раз, на это не дает права никакая любовь… и писать прописными буквами подлость — акт необузданный, когда он не заслужен. Если б я сказал о Таландье — неужели ему не скучно в его семейной жизни — а он бы мне отвечал: прикажите мне жену отдать в публичный дом, а детей бросить в Темзу, — умно это было бы? И это от тебя.

Совершенно то же об Утине. Мне не нравился тон институтский, саНпепе38[38] его и твоих писем,