письмо получил. А ведь Тата мой фаворит, Саша; я знаю, что ты меня за это еще крепче обнимаешь. Ну, addio.

450. H. А. и О. А. ГЕРЦЕН

18 (6) марта 1864 г. Теддингтон.

№ 20 18 марта.

Elmfield House. Teddington.

Милая Тата,

Письмо Мальвиды и портрет Ольги приехали довольно скоро. Лиза очень рада портрету и не показывает его voulant le garder pour elle-meme48[48]. У нас все идет потихоньку — и задача, ехать ли в Брюссель или Милан, стоит возле — как сфинкс.

Русских у вас, кажется, много, сообщи мне, что нового расскажет вам свежий Боткин, если он не опошлел, как Василий Петрович. Впрочем, вы не обязаны верить всякой белиберде, которую они вам будут напевать. Я очень рад, что ты подружилась с русской барышней, — да уж об этом я писал.

47[47] полная свобода (франц.). — Ред.

48[48] желая сохранить его для себя (франц.);

А не пора ли вам перебираться хоть в Флоренцию? По газетам, в Риме после 9 не ходят по улицам, солдаты дерутся с французами и пр. Подумайте хорошенько об этом и мне напишите. Пользуйся русским обществом для Ольги — я прошу тебя об этом, и вообще я желал-бы от тебя тоже получить об ней побольше подробностей. Буду их ждать. Через пять дней пошлю Платенаверу газеты. Они опоздали.

Огарев тебе кланяется и все так же любит тебя не меньше меня, он был очень рад твоему письму.

Затем обнимаю тебя как папа и друг.

И тебя, Ольга.

Ну знаешь, что я тебе скажу. Линда-то не то чтоб очень красива была. У нее, должно быть, голова болела и ей было тошно, когда снимали портрет. Ты ей дай пеперминту.

Прощай, друг мой, и lernen Sie brav russisch!49[49]

448

451. А. А. ГЕРЦЕНУ

25 (13) марта 1864 г. Теддингтон.

25 марта 1864.

Elmfield House. Teddington.

Мысль Сабатье, может, и недурна, но как ее реализовать? Если б нашелся делец, который бы взял у меня северо-американские бумаги по 100 (в Европе они теперь 70—75, а в Америке 110—112), я сейчас решился бы на такую покупку. Отделил бы, например, капитал от 50 т. до 80 и разрешил бы тебе самому на свое имя купить дом или землю. Если большой дом, ты бы мог его купить на имя твое и Таты, и я ей бы отделил часть капитала. О парижском доме и думать нечего — это превосходное помещение. От добра добра не ищут.

Если бы ты мог иметь место хоть в 2000 фр., я был бы рад, это было бы доказательство совершеннолетия. Но, бога ради, не обманывай себя насчет науки — работай и работай. Не верь легким успехам.

Насчет дома и земли спроси совет у Дольфи. Я уверен, что он и знает лучше и скажет основательное мнение.

Здесь идет страшнейшая интрига. Тори хотят непременно затереть и утопить Стансфильда, а с ним и Осипа Ивановича. Дело вовсе не кончено.

Вероятно, ты слышал о том, что через неделю сюда будет Гарибальди. Все это до высшей степени интересно. И мы всё еще сидим у моря и ждем погоды — теперь еще яснее, что до конца мая ничего не узнаешь. Ящики с вещами можно будет оставить у Долгорукова.

Если в самом деле в Риме будет беспокойно, зови Тату переехать в Флоренцию. Прощай. Кланяйся Шиффу, я жду сегодня Саффи.

Р. Б. Читал ли ты, хоть еп gros50[50], об освобождении крестьян с землей в Польше? Если нет, постарайся прочесть. То, что мы годы проповедовали для России, сделано для Польши. Если б они с этого начали, сколько крови было бы спасено… Бедлам, все бедлам!

Я твоих последних писем не показал Огареву — не потому чтоб скрыть тайну какую- нибудь — а потому что все же твоя рарШюпацейность не может не заставить улыбнуться.

Пиши ему. Как Бакунин без денег?

Кельсиев пошел в турецкую службу и посылает через меня письмо от Эбермана, который с ним живет, к Левестаму, — скажи Бакунину.

449

452. М. МЕЙЗЕНБУГ и Н. А. ГЕРЦЕН 31 (19) марта 1864 г. Теддингтон.

№ 21

31 mars 1864. Elmfield House.

Chère Malvida,

Premièrement un reproche, pourquoi donc en me donnant un conseil d’ami, vous prenez des précautions oratoires, vous en avez mille et mille droits et j’écouterai chaque conseil venant de vous — avec sympathie. Nous pouvons différer en certains points — mais je sais très bien votre amitié. Donnez votre main — et dites tout ce que vous voulez et comme vous voulez.

Il y a un côté vrai dans l’opinion de Tcherkessoff — et nous avons pensé à cela plus d’une fois. Commençons par le côté où il n’a pas raison. On nous a abandonnés non parce que les desiderata du Kolokol se sont réalisés, mais parce que la lutte avec la Pologne — a réveillé un nationalisme sauvage, impitoyable — le gouvernement n’a pas pu commander l’apothéose de Mouravioff, ni la popularité de Katkoff. De quelle classe civilisatrice parlent ces messieurs… est-ce que toute la noblesse n’a pas partagé toutes les horreurs par ses applaudissements? Soyez sûre — nous avons encore une fois rendu un grand service pour la Russie — nous sommes la preuve vivante de la protestation — contre l’extermination d’une nationalité. Je ne regrette pas du tout. Mais d’un autre

côté je fais le reproche à ces jeunes gens qu’ils n’ont pas apprécié les premiers — que nous leur servons de victimes expiatoires ou au moins épuratoires. Nous et les hommes perdus comme Mikhaïloff, emprisonnés comme Tchernychevsky et Serno-Soloviévitch, nous sommes les seuls qui n’ont pas partagé les taches du sang. Quel est donc ce rôle — de civilisateurs doctrinaires, — est-ce le rôle des petits Pierre les Grands ou le servage par la civilisation? — On peut se taire, écrire des choses telles ou autres. Mais ce rôle de Hohe Priester — je n’en veux pas.

Weiter — une question. Comment se fait-il que ces mêmes jeunes gens qui demeurent at home et abroad n’ont ni force, ni talent, ni amour, ni persistance — pour rédiger un écrit périodique? Nous donnerons des articles, nous donnerons l’imprimerie et Czerniecky. — Eh bien, qu’ils commencent. La stérilité de la littérature russe est surprenante — c’est la stérilité d’un désert. — Dites à Tcherkessoff que nous sommes prêts à coopérer, mais que nous ne prendrons pas la rédaction — (morale et physique) sur nous.

450

J’avais une attaque de ma migraine — au milieu de mon éloquence — passons maintenant à la question individuelle. Je suis presque de l’avis que l’Italie et la Suisse présentent les mêmes chances comme la Belgique. — Je m’abstiens d’une décision définitive — attendons jusqu’au 1 de mai. Si vous saviez la 10ème partie de toutes les intrigues qui se font maintenant ici — vous pourriez juger que rien ne peut être prévu. Ici vous devez me donner un vote de confiance. En principe je pense que vous pouvez lorsqu’il y aura nécessité quitter Rome quand vous voulez et aller à Florence. Très possible qu’au commencement de juin vous verrez Mme Ogareff et les enfants en Suisse, à Nice ou à Gênes. Mais il y a aussi des chances que personne ne bougera — et alors vous viendrez passer au moins un an à Bruxelles ou même Brighton. Je vais après-demain à l’Isle of Wight — pour un rendez-vous chez le vertueux Peter Taylor. En attendant la décision — donnez moi des projets, des conseils — je les accepterai avec la plus grande amitié.

Si vous pensez que c’est utile, lisez la première partie de la lettre à Tcherkessoff. Quant à Tolstoï — c’est un brave obscurantiste, grand ami de l’Impératrice, piétiste, humiste. — Ein gutes Herz, verwirrte Phantasie.

A propos, J. Tourguéneff est à Bade-Bade, il a été présenté à l’Empereur — e sempre bene.

Adieu51[51].

51[51] Дорогая Мальвида, прежде всего, упрек: почему, давая мне дружеский совет, вы прибегаете к ораторс предосторожностям, — вы тысячу раз имеете право советовать мне, и любой ваш сов выслушаю внимательно. Мы можем расходиться в некоторых пунктах — но мне о1

хорошо известна ваша дружба. Дайте мне вашу руку и говорите все, что хотите и хотите.

В мнении Черкесова есть доля истины — и мы не раз об этом думали. Начнем с т в чем он неправ. Нас оставили не потому, что desiderata пожелания «Колоко. осуществились, но потому, что борьба с Польшей пробудила дикий, безжалост национализм, — ведь правительство не могло заказать апофеоз Муравьева популярность Каткова. О каком цивилизаторском классе говорят эти господа… р своим одобрением дворянство не приняло участия во всех ужасах? Будьте уверены — еще раз оказали великую услугу России — мы являемся живым свидетельством прот против истребления целой нации. Я ничуть не жалею об этом. Но, с другой сторон упрекаю этих молодых людей за то, что они не оценили первыми — что мы служим искупительной или по крайней мере очистительной жертвой. Только на нас и на лю загубленных, как Михайлов, заключенных в тюрьму, как Чернышевский и Се] Соловьевич, нет пятен крови. Какова же эта роль — цивилизаторов-доктринерс роль ли маленьких Петров Великих или же рабство через цивилизацию? — Мо молчать, можно писать то или другое. Но роли Hohe Priester верховного жреца — хочу.

Weiter Далее — вопрос. Как получается, что у этих молодых людей, живущих at h дома и abroad за границей, не хватает ни силы, ни таланта, ни любви, настойчивости, чтобы редактировать периодическое издание? Мы дадим статьи, да типографию и Чернецкого. — Что ж, пусть начинают. Бесплодие русской литерат удивительно — это бесплодие пустыни. — Скажите Черкесову, что мы готов сотрудничеству, но что мы не возьмем на себя редакции (моральной и физической).

В разгар моего витийствования у меня начался приступ мигрени — перейдем тепе личному вопросу. Я близок к мнению, что Италия и Швейцария предоставляют те возможности, что и Бельгия. — Воздерживаюсь от окончательного решения — подож до 1 мая. Если б вы знали хотя бы 10-ю долю интриг, которые плетутся здесь согласились бы, что нельзя ничего предугадать. Здесь вы должны дать мне вотум дове’ В принципе я думаю, что вы можете, в случае необходимости, покинуть Рим, когда будет угодно, и отправиться во Флоренцию. Очень возможно, что в начале июня встретитесь с г-жей Огаревой и детьми в