Полное собрание сочинений. Том 31. Письма 1867-1868 годов. Александр Иванович Герцен
1 января 1867 е. (20 декабря 1866 г.) Ницца.
1 января 1867,
Nice, 87, Promenade des Anglais.
Ваше письмо меня бесконечно обрадовало. Я уже собирался вам писать из этого города — «солнца и слез», страшных воспоминаний, и гробов, и… моря.
Я здесь проездом во Флоренцию — 10-го, вероятно, уеду; приехал сюда с Натальей Алексеевной и Лизой — она остается здесь на год. Кстати (это по секрету), если поедет кто очень верный в Москву, скажите непременно или напи¬шите, чтоб через Щепкина или Марью Федоровну дали знать H. M. Сатину, что Огарев и я — просим, умоляем, чтоб он ли или его жена, главное она, приехали хоть на короткое время — это необходимо — и, наконец, чтоб он поскорее прислал денег Огареву.
Не забудьте. Но делайте, не говоря посторонним.
Что Егор Иванович? Кланяйтесь, если будете писать. Что все его обещанные вам и Тате наследства?
О переводе в Берн я слышал от Ольги Ивановны. Это хорошо. Я приеду к вам непременно, когда вы устроитесь. В Женеве отвратительно. Это город сплетен, ссор и гадостей.
Уехал бы, право, куда-нибудь в Италию — да «Колокол», да то и се.
Целую Рейхеля и вас всех — итак, до свиданья.
А. Герцен
Говорят, что Ольга сильно выросла — адрес вы их знаете, он же будет и мой:
41, Via S-ta Monaca, 2°р°, Florence.
О «Былом и думах» — приказ отдан.
1 января 1867. Ницца. 87, Promenade des Anglais.
8
2. H. П. ОГАРЕВУ
Ну, как вы встретили и этот Новый год? Я — в своей постели с «Записками» кн. Долгорукова. Не жду ничего путного и в этом году. Есть особенно горькое чувство — вряд тебе известно ли оно — сознание, что жизнь уходит, что человек мог бы и быть светлым и освещать… мог бы жить не только schwärmerischi[1] в фантазии, но деятельно на большой сцене, — знать это и чувствовать, что попал в какую-то мышеловку — и дверь захлопнута. Это может довести до отчаяния — меня доводит до озлобленного бездействия, я безусловно ничего не делаю.
Не думаю никак попасть к 6 во Флоренцию — к тому же со вчерашнего дня и море бурно, что, вероятно, продолжится несколько дней. Ехать бы следовало послезавтра — а окончательно ничего не устроено. Праздники мешали и постоян¬ные разговоры.
Жду писем.
9 утра. Вторник.
В моих печальных экспекторациях ты видишь одну часть — и именно обвинительную — но ты ошибаешься: в ней столько же своей исповеди и покаяния. И если я говорю, что твоя жизнь меня коробит, то я также говорю, что свою жизнь я ненавижу. В одну сторону моя жизнь беднее: ты, как
opiumeater’biii[2], имеешь свой мир медитации и искусства, я — только деятельность и действительный мир. Ты отрешил себя от большей части забот мира сего — на мне лежит забота не только о детях, но и о совершеннолетних. Например, можно было бы думать, что женщина в 37 лет может устроить себе дом с ребенком в 9 — когда на это деньги даются довольно большие — а выходит, что нет. И я решительно не могу с себя снять (совесть не дозволяет) должность вашего общего garde-fouiii[3].
2 января.
Рейхель получил место в Берне. Трубецкой еще здесь — его брак свернет, — жаль. Он не знает, когда едет; словесно передаст Щепкину комиссию. Если у тебя найдется вдруг случай писать к Сатину, пиши, несмотря на записку, которая у меня.
Прощай.
Письмо от 30 получил. «Ас.» значит Астраков; о Щепкине уже сказано. «Ведомостей», если нет ничего резкого, не посылай (да мы же с 12 января их и получать не будем). № с указом пришлю.
P. S. Прошу ругательное письмо прислать сейчас.
3. С. ТХОРЖЕВСКОМУ
4—5 января 1867 г. (23—24 декабря 1866 г.). Ницца.
4 января 1867. 87, Promenade des Anglais. Я думаю, что чемоданы придут в порядке — их в Белгарде вскроют, вот и все. По вашему счету они должны прийти 8-го, я их подожду и поеду в Флоренцию. Visconti хотел сам писать к Георгу, один экземпляр «Колокола» ему можно посылать — но не больше, пока не плотит. Газеты, посланные Огаревым 28-го, пришли 3 янв(аряУ. Впрочем, Огарев упорствует писать адрес в сокращении. Мы живем не в 87 павильоне, а в павильоне дома, дачи, имеющей № 87 на Promenade des Anglais. Все же это не объясняет пяти, даже шести дней.
Насчет кухарки вы сделали превосходно — пусть она идет 1 февраля по вашему письму. Всякую рекомендацию я дам.
5 января.
Сейчас получил письмо Чернецкого. Плохо идут дела типографии— и я не придумаю, что сделать. Если б дело подошло — продать бы машины и печатать где-нибудь. Очень интересно знать, пойдет ли «Былое и думы», когда выйдут оба отделения. Скажите Чернецкому, что я очень благодарю за его письмо — все его распоряжения по фонду очень хороши: когда деньги выйдут, я пришлю.
По собственным правилам, писанным Мерчинским и Серно-Соловьевичем, я не думаю, чтоб он имел право на большее вспоможение, как данное вами (40 фр.). Посоветуйтесь с Огаревым.
Сегодня на дворе хмурится и все не очень здоровы; у меня понос. Здесь, когда нет солнца, — беда.
Прощайте.
От Огарева писем нет, передайте ему приложенный листок.
«Indépendance» и письмо от кн. Петра Владимировича сейчас получил. Завтра буду ему писать. Я пишу статейку о его «Записках» для «Колокола». Что они — идут?
Вчера имел письмо от Лугинина.
87, Promenade des Anglais.
4. H. П. ОГАРЕВУ
Вчера получил твое письмо. Нового ничего — всё так же удушливо тяжело, и всё двигается с такой медленностью, что я не могу назначить дня выезда. Я никак не думал, что твоя статья пойдет в февральский лист. Зачем же в нем два большие leading^iv^] и что же будет в 1 марта? Мы с тобой говорили, что твоя статья послужит продолжением моей, а в 1 апреля была бы опять моя. Набор, впрочем, может полежать. Лучше же поместить «Белый террор» и всякий вздор. Я послал Петру Владимировичу несколько строк о его «Записках» — и их в этот лист. Из чего нам так роскошествовать? «Колокол» надобно поддерживать, как знамя, и потому с некоторой экономией располагать материалом.
Серно-Соловьевич молодец. Что преподобный Мерчинский скажет на это, они же правила поставили. И этот негодяй говорит и признается, что получал не взаем, а в вспоможение от меня. Что, ты помирился, что ли, с Касаткиным? Чернецкий пишет, что дела типографии идут плохо. Пора и ее сдать в архив. Подумай об этом и посоветуйся хоть с Долгоруковым.
Пока, разумеется, надобно посылать сюда. Я поеду 12 или 15 (так пароходы устроены) и во всяком случае напишу за три дня. Отсюда переслать не хитро. Уж разве что особенное, так » прямо во Флоренцию. Пример «Вести» ничего не значит, лучше получать днем позже, чем совсем не получать.
Ты, саго miov[5], пишешь консолации. Я не вижу ни одной светлой точки в будущем — да ведь и ты не видишь. Это так говорится. Кто первый сказал слово черного отчаяния, тому второй говорит слово утешения. Скажи второй — первый начнет утешать. Я говорю о нашей личной жизни. Что касается до cosmos’a, он fara da sevi[6]. Быть наблюдателем — и очищать и мысль и жизнь — это нравственное схимничество может идти. Но для этого надобно покой, а чтоб было покойно — надобно пожертвовать беспокойными… ну, и опять логический круг.
Засим прощайте.
Я стараюсь здесь всё устроить до 1 марта — раньше я не вернусь из Италии; в Женеву, вероятно, после 15 марта, а может и позже, к сдаче квартиры.
11
Лиза хозяйством занимается так: накрывает на стол, чистит ковры и хлопочет. В школу ходит — но уже Natalie недовольна.
5. Н. П. ОГАРЕВУ
8 января.
87, Promenade des Anglais.
Дождь. Здесь дурная погода ко всему другому невыносима. Работать — не могу, много пить — не могу, много спать — стараюсь, и все-таки скука.
Читаешь ли ты процесс о возмущении мальчиков в тюрьме в южной Франции, — если нет, сейчас примись за него. Что же за жизнь развивает такие абнормальности? Главный обвиненный 15 лет etc.
Слышал ли ты о смерти Mme Biggs?
2 часа.
Твое письмо от 5 января. Как же это ты не догадался, что я ошибочно письмо положил в пакет Чернецкого? С какой же стати мне писать через типографию? Или уж не переложил ли их кто другой chemin faisantvii[7]? Меня это и удивило и огорчило. Чернецкий — честнейший человек, но я не хочу, чтоб и он читал, что я к тебе пишу. Это все размягчение мозга.
Сегодня Natalie имеет письма из России — опять ни слова о деньгах. Я сказал, чтоб она непременно написала; присылают пусть сюда, в Ниццу, я переведу — но что-то не верю.
О статьях в «Колокол» я писал твою в март. Двойного не издавать ни под каким видом (разве для помощи Чернецкому). Как можно нам (без читателей) бросать материал? Или я неясно понимаю твой расчет — так напиши.
Думаю ехать в субботу или окончательно во вторник, т. е. ровно через неделю. Только болезнь или какая беда могут остановить.
Natalie сегодня мне объявила, что она летом везет Лизу в Россию, что я со стороны ее врагов (это — ты и Саша).
Слушай: если до марта не будет случая к Сатину, пиши по почте — просто, прямо о семейных делах. Трубецкой знает, что сказать, но verba volantviii[8], какая же опасность — лишь бы было откровенно.
Астраков отчаянно болен.
6. С. ТХОРЖЕВСКОМУ
Прощай.
Любезный Тхоржевский,
куда же деть обеих собак? — Одну еще можно, разумеется. Наталья Алексеевна и Лиза хотят приобрести другую — но что мы будем делать с сучонкой? Я даже не знаю, где мы будем держать и «пса», как вы пишетеix[9].
О Нефтале рад.
О Бабушкине — Долгоруков рад.
Фогтовы деньги — в общий расход, а можно и в фонд, когда недостает — я запишу. Остальное все хорошо; я поеду во Флоренцию или 12 или 15.
По ближайшему расчету пути 30 часов, много 32. Если очень будет скверно, я остановлюсь на 24 часа в Генуе — стало, 14 или 17 я во Флоренции.
7. М. МЕЙЗЕНБУГ и А. А. ГЕРЦЕНУ
9 января 1867 е. (28 декабря 1866 г.), Ницца,
9 janvier 1867. 87, Promenade des Anglais.
Vous êtes très injuste — chère Malvida, — mais comme vous l’êtes par amitié pour moi, je n’ai pas la force de me fâcher. Quelques mots d’explication sont pourtant nécessaires.
Si vous saviez avec quelle douteur j’ai dû renoncer à l’idée
