было.
4 апреля.
Вчера опять была сильная вспышка du vieux malcxiv[114], опять обвинение всех, желание отъезда в Россию — и, наконец, требование окончательного устройства… Я много говорил, кончилось слезами, но не раскаяньем и не пониманьем.
Письмо от 1 пришло сегодня. Жаль, что ты ни разу порядком не отвечал ни о числе писем, ни о числах. Вообще ты пишешь «опять письма, когда тебе некогда и в каком-то вихре. Пришло, да или нет, письмо, — в котором были почтовые марки?
Слог местами в «Колоколе» очень небрежен — а то бы «Смесь» была возможна.
О получении письма пиши сейчас: «Письмо от 4 получил».
Вероятно, 12-го отсюда поеду.
Ге будет на днях в Женеве. Я интригую, чтоб он сделал твой портрет.
67. М. МЕЙЗЕНБУГ 4 апреля (23 марта) 1867 г. Ницца.
Carissime prussophile et florentine. J’ai reçu aujourd’hui votre lettre, j’écrirai demain à Luige, à Berlin pour me faire bis-Martien et à l’instant même pour vous serrer la main.
Oui, le printemps est très lourd — même ici il y a une pression et une tension électrique qui vous accablent et qui donnent des maux de tête même a Holinsky.
78
Je pense partir le 12. Tkhorzevsky a tout arrangé à Genève avec la maison.
Jetez au diable «La Nation» et tâchez de lire un journal sérieux, les temps sont orageux — et la Russie n’aurait pas donné comme simple pourboire les Aléoutes, les Tchouktchis et autres compatriotes avec des noms si doux — pour les beaux yeux de l’Amérique.
Eccolo que… l’imbroglio, — regardez la «Cloche» elle se met .déjà du côté de la Grèce — au milieu du Carême.
Votre incurable Prussien futur et ami.
¿Quels sont les «latest news» sur votre déménagement au 1-er mai — des détails feront un plaisir, les particularités ne seront pas refusées?
4 avril 1867.
Дражайшая пруссофилка и флорентинка! Я получил сегодня ваше письмо. Завтра напишу Луиджу в Берлин, чтобы сделаться bis-Martien, а сейчас пишу, чтобы пожать вам руку.
Да, весна очень тяжелая, даже здесь чувствуется атмосферное давление и скопление электричества, которые угнетают и вызывают головную боль даже у Голынского.
Я полагаю выехать 12-го. В Женеве с домом все устроил Тхоржевский.
Пошлите к черту «La Nation» и старайтесь читать какую-нибудь серьезную газету, времена бурные — и Россия не отдала бы зря как «чаевые» алеутов, чукчей и других наших соотечественников со столь благозвучными именами — из-за пре¬красных глаз Америки.
Eccolocxvf115]… l’imbrogliocxvif116], —обратите внимание на «Колокол»— он уже переходит на сторону Греции — среди поста.
Ваш неизлечимый будущий пруссак и друг.
¿Каковы «latest news»cxvii[117] относительно вашего переезда к: 1 мая на другую квартиру — подробности доставят удовольствия, и частности не будут отвергнуты?
4 апреля 1867.
79
68. Н. П. ОГАРЕВУ
5 апреля (24 марта) 1867 г. Ницца.
Примечание ad usumcxviii[118] Николая Платоновича.
Ответ Аксакову должен быть очень серьезен, и его надобно консертировать, а не с бухты-барахты написать издали. Я прошу напечатать эти строки, а письмо приготовлю к 1 маю. Это очень важный случай — я хочу и Кельсиева оправдать. Бакунин не пишет, да я порядком его адреса не знаю — послал ему второе письмо (одно posta firmacxix[1l9], другое по старому адресу).
Посылайте «Колокол» как можно больше и в редакции и в Москву. Статья о Греции должна быть известна.
69. Н. П. ОГАРЕВУ
Рапортичку твою получил, свидетельствующую, что ты жив, и принимаюсь повествовать анекдот не о Лизе, а о себе. Я нашел здесь старого фотографа, делавшего всех нас в 1852. Он разбогател и имеет свой дом с садом. Повели меня показывать обезьян, — одна из них, в клетке, просунула руку и прямо меня в лицо, оцарапала глаз — и, еще немного, наделала бы бед. Это было в пятницу — и до сих пор глаз красен.
Еду я, если не будет никакой помехи, 14-го в час — это значит 15-го буду в 372 в Женеве (26 часов с минутами train directcxx[120]). Стало, писать обо многом нечего. Natalie не очень здорова (опять больше болит бок) — и не очень в хорошем юмёре. Но я окончательно выбил из головы — до приезда Сатина или его жены — все проекты бегства. Она хочет даже искать женщины со мною — и тут я помогу всеми средствами и связями. Готова в июне ехать за этим в ваши страны, только боится Женевы (в чем и я согласен, мы можем с тобой сговориться, где встретиться) — и потом на зиму в Геную. На этот план я согласен. С Татой хотелось бы, кажется, примириться — но все же «ее простить». «Если б она дала слово, что не выйдет замуж, я поручила б ей Лизу». — «Ты не понимаешь, что говоришь», — и разговор я переменил.
Житье Лизы с Natalie — положительный, очевидный вред,. и вред, пропорциональный огромным умственным способно-
80
стям Лизы. Лиза любит Natalie, но она в доме никого не уважает, кроме меня, — и смотрит на них как на детей.
Я Долгорукову писал и сказал мое мнение об incidentcxxi[121] Гулевич, серьезно и сильно. Au reste, я никогда не писал, что ты письмо к Долгорукову писал под шефе, — это ты выдумал, — я вообще заметил по décousucxxii[122] писем, по их фразам неясным, по их пустоте, что они писаны или под гнетом преоккупаций или под действием преопиваций (к чему ведут и частые обмороки тоже).
Очень бы хотел корректуру своей 1-ой Греции и Аксакова. «Колокол» может опоздать двумя днями. Addio.
Корректура, посланная утром 11, может прийти до отъезда. Во всяком случае, не давай bon à tirercxxiii[123] — не беда, если «выйдет 17.
Большое письмо к Аксакову вполовину готово — мне кажется, что тон хорош и выдержан.
Позже.
И опять белую бумагу в должности письма (с поздравлениям) получил. Скажи мне, если успеешь письменно, за что ты мне упорно не отвечаешь на шесть запросов — получено ли было письмо, в котором внутри были почтовые марки? Газеты, присланные тобою, пришли через шесть дней. Корректура— через день.
Квартирам я рад, но не на юру. Я чувствую почти долгоруковское отвращение от женевских молодцов. В Каруже жить готов.
В 7 № ты всегда можешь остаться. Тхоржевский же можжет ночевать в Hôtels.
Вероятно, больше одного послания не будет.
¿Оставаться ли тебе на веки веков в Женеве? — Тоже to be or not to becxxiv[124], как с квартирой. Одно из главных шкод здесь — свет, так страшно светло и ярко, что без зонтика нельзя ходить. A propos к погоде — я сегодня спал по небрежности горничной с открытым окном и не заметил — с 7 на 8 апреля!
«Голоса», где мое письмо, не получал.
P. S. Корректуру получил в 10 и посылаю в 3 часа сегодня, в понедельник. Статья твоя ясна и хороша.
Рукой Лизы Герцен:
Милый Ага, я ела мароженое в dяdино рожденье. Здесь очень тепло.
81
70. H. П. ОГАРЕВУ
12 апреля (31 марта) 1867 г. Ницца.
12. Пятница.
Итак, если не будет телеграммы или не сяду на дороге, то 15, в понедельник, в 4 буду в Женеве.
Не краткость твоих писем меня немного сердит — а их усталая пустота. Ровно ничего, ни слова ни о статьях, посылаемых мною, ни о чем ином, кроме о недосуге писать. Такая, видно, полоса.
Письмо к Аксакову вчера кончил — по-моему, это sui generis chef- d’œuvrecxxv[125] — но смелый, если ж затормозить — все пропало.
Был с Лизой в театре — она, разумеется, в восхищенье, — давали «Monte- Cristo».
От Бакунина нет ответа.
Natalie нездорова — как нарочно к отъезду, сегодня не вставала и берет ванну.
На дороге думал остановиться в Шамбери, но все это портит время. Сяду здесь — и выйду у вас.
Сейчас был русский — принес 100 фр. в фонд и много рассказывал забавного.
5 часов.
71. А. А. ГЕРЦЕНУ
13 (1) апреля 1867 г. Ницца.
13 апреля 1867. Ницца.
Любезный друг Саша, уезжая сегодня — я пишу на всякий случай эти строки для того, чтоб повторить тебе много раз сказанное. В случае смерти моей — выдать тотчас Лизе ее долю, т. е. двести тысяч франковcxxvi[126]. Если затем Сатин найдет возможным реализовать имение Огарева, то оно снова должно быть — по нашему соглашению — разделено между вами на четыре равные части.
82
Поручаю это тебе, Тате и Ольге, а затем давайте все еще долго жить.
Ал. Герцен.
На конверте: Саше или Тате, в случае моей смерти.
13 апреля 1867. Ницца.
72. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ 20 (8) апреля 1867 г. Женева.
Суббота. 20 апреля.
Ну вот завтра целая неделя как я уехал. Здесь устроилось все необыкновенно правильно и тихо. Я не был еще ни у кого. Едим дома. Огарев приходит в 5 и уходит в 10. Кухарка не дурна и, если б не внутренняя тоска — о разбросанности нас всех, не мысль, что тебе нехорошо, да и Огареву нехорошо — жить бы можно было. Представь себе, что, кроме Мерчинского, Долгорукова и Чернецкого, никто еще не был.
Тебя, Natalie, много благодарю за твое письмо. Если б твои слова и письма всегда были писаны в этом тоне — много снялось бы тягости. Дай же за него руку. Я его перечитал с Огаревым, и он был также тронут.
Мерчинский не ездил сам — а ездил его родственник и, по несчастью, все, что знает — знает о мужских школах. К Прогер письмо еще у меня на столе. Слушай — что случилось. У Аполлона Аполлоновича Жемчужникова — родная незаконнорожденная сестра, которую они оставили здесь с целью ,.искать места в пансионе или частном доме. Негодяй поп рекомендовал ее оставить у какой-то женевской бабы, которая просто напросто хотела ее посводничать какому-то русскому. Девушка (которую очень хвалят) — написала в Россию — и бежала в С1агет, где живет у русской дамы. Она ищет места. Я поручил узнать об ней все подробности. Меня поразила мысль о твоей шалости насчет брата ее. К тому же она учит по-русски. Если ты хочешь, я съезжу к ней, и тогда уже поеду к Прогер. Отвечай скорее. Сближение это и встреча — чего нет оригинальны. А хороши и Жемчужниковы, бросая так — девушку.
Квартира, кажется, лопнула, — вероятно, хозяину кто-нибудь дал лишний рубль. Беды нет, Банет дает время хоть до 10 мая, даже до 15-го.
Тхоржевский нашел одну еще в Паки возле того, где жила Мше Sa1ias, и другую в Ка-Руже — четверть часа от Огарева.
83
«Девы Орлеанской» — не нашли. Книг для Лизы еще не нашел. Иду сегодня к Георгу.
Долгоруков дает завтра обед для моего приезда. Он потребовал, чтоб его сыну
