губившего отряды и {бывшего) деспотом душ. И хорошо сделал. Как же ты из всякого события, совершенного в России, не видишь, что рядом с временной гадостью] сделай то же из России. Пойми, что дело идет нужником, но своим чередом. Следил ли ты за судом присяжных? [Это поглощающий интерес. Следил ли за земскими собраниями, за предложением обложить дворян податью Revue нам 2 нрзб мало, а посмотри leadingescxxxii[132] в «Голосе», «Москве», «СПб. Ведомостях»] за судом вообще?
Скарятин лезет из кожи и кричит: Милютин, Самарин, Черкасский прилагают на практике теории Герцена. «Крупная собственность шатается», а с ней все остальное. Вместо того чтоб [снова] начать новую речь, ты в Schmerzencxxxiii[133] отворачиваешься.
Далее, как бы мы ни были сентиментальны, но нельзя же нам, как индейки, лечь в гроб с унижением?. Вся наша роль в отношении польского дела была колоссальной ошибкой [разделяемой на нас таким образом: IV тебе, II Огареву, I мне. Ты] вспомни, как я [костью в горле] спорил, кричал, мешал [тебе сначала и почему думал, что твоя честь требует ехать. Но что] С тех пор прибыло [—это] убеждения в совершенной неспособности, отсталости, тупости этой доблестной и глупой нации. Мартьянов был прав, нам следовало молчать и выжидать конца. Мы сгубили свое положение — да еще притом без веры (верил ты один в самом деле). [Oggi о та1схххА[134]] надобно теперь вынырнуть с восточной волной, суметь не терять фарватер — вот, мой Гросфатер, моя исповедь.
89
79. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ
6 мая (24 апреля) 1867 г. Женева.
Сегодня 6-ое и уже 12 часов — а я письма от 2-го не имел. От такого дня, который мне дорог двойным горем.
Я решительно с жизнью здесь сладить не могу — несмотря на твое ироническое замечание, что я «живу как хотел», причем забыла ты одно, что не вся моя жизнь зависит от «порядка и усердия». Конечно, я люблю, чтоб кухня была в кухне и шум посуды не мешал бы другим интересам, — но есть и другие стороны, не меньше необходимые. Зачем же судьба не дала тебе тот дух кротости и участья, который врачует эти боли? На меня находит такая тоска, что я не могу ее скрыть. Куда ни посмотрю, все идет дурно — и все исправлять поздно. Огарева) из его быта не выведешь. Он согласен на время переехать сюда, но я вижу, что это разрушает его строй. Вопреки моему совету Шарлотта приедет к 1 июня. Я заменил бы «Колокол» трехмесячными книжками, и этого нельзя — перед этим нахальством эмигрантов, которые скажут, что мы ослабели под их ударами. В твоих письмах ищу иногда отдыха, его нет, все старая речь об отрубленной голове и повторенье того, что мне режет по сердцу. Действительно плечи здоровы — ну зато и крест не легок. Прости за этот плач. Больно и скучно.
Позже.
Брошюра Серно-Соловьевича до такой степени гадка, что мы не хотим и посылать ее. Заметь, что все здешние кричат против нее (кроме Элпидина и Николадзе) и никто не осмеливается протестовать.
Роман Тургенева очень плох, и он за него получил 5 тысяч серебром от Каткова — а мы… презабавно.
Сын Долгорукова приехал — он умен, в этом нет сомненья. Но что он? Каков, если в 19 лет отгадать нельзя?
Получила ли Лиза арифметику Лили — а я ей привезу «А voyage» — прелестнейшая шутка. «Телля» ей надобно было объяснять — а иные сцены пропускать.
Прощайте.
До сих пор ясно одно из ближайших планов — что без войны ехать в Страсбург легко. Даже, как ты говорила, найти на несколько дней домик близ Огарева вне Женевы легко. Далее ясно для меня, что я в Женеве жить не могу. До чего Мне и это больно — это ты только тогда поймешь, когда захочешь подумать обо мне как о друге, как о близком и неизменно близком человеке и с тобой и с Огаревым.
Может, есть что-нибудь и лишнее — прости и поцелуй Лизу.
90
У Сани фантазия покупать во Флоренции) дачу по случаю — на часть своего капиталаю Жду подробностей. На две недели не стоит Тате ездить — это вздор.
Встретил кн. Мещерскую с каким-то хватом.
80. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ
8 мая (26 апреля) 1867 е. Женева.
9. Середа.
Как Татьяна Алексеевна вышла вся живая передо мной — точно на другой день похорон Николая Ивановича. А все-таки она славная женщина. Многое было тебе, Natalie, больно читать в ее письме — но она и Сергей Иванович человечески правы, и стряхнуть отчаяние так же необходимо для жизни, как снять весь внешний траур. Ты пишешь, что не можешь плакать при посторонних, траур — слезы на платье. Я всегда боролся с постом и пр.
Благодарю тебя сильно за то, что ты вступилась за меня. Какая мерзавка эта баба, насплетничавшая на меня. Слова холодного о Сергее Ивановиче никогда, ни в каком случае — не переходило моих губ. Татьяна Алексеевна пишет, что не верит — но если б совсем не верила, то и не писала бы. Грешно ей, напиши еще раз.
Его смерть, его призыв Огареву — мне даже хотелось плакать. О жизнь, жизнь — не будем портить последние страницы ее. Дай и твою руку — или просто обнимаю тебя с печалью и любовью.
С Бассо не бранись — но и не церемонься. Решетку вели переменить. О надписи, если безобразна, тоже скажи. Зачем же ты не видала прежде решетки и надписи? Как же было не ходить десять раз. Прилагаю записку к нему и другую к тебе от Бессонши. Она принесла эту записку в пакете без надписи, и она с неделю провалялась в столовой — потому что я не хотел открывать, не зная от кого.
Как поместиться, мы увидим — в жары не надобно очень тесниться, не отдаст ли Фе мне еще одну комнату довольно большую в его доме (если Тата будет у вас) — в моей спальной заниматься нельзя. Верно, дом пустой будет к половине июня. Узнай.
Верь мне, что как только определенно что-нибудь соображу— я напишу. Я знаю одно — что я никого из вас не оставлю и что для тебя с Лизой я нужен — и сделаю все возможное.
Сегодня дине у Долгорукова с Фогтом, Огаревьгм… Сын его вчера был долго один у меня — умен — но дальше не знаю.
91
81. Н. А. ГЕРЦЕН и А. А. ГЕРЦЕНУ
9 мая (27 апреля) 1867 г. Женева.
9 мая 1867. Genf.
Тата и Саша,
я к вам с коротким письмом — но очень важным. Обдумайте на все стороны, что следует делать.
Недели две тому назад я получил от Лугинина довольно длинное письмо, очень дружеское, печальное — и отвечал на него. Сегодня он пишет мне вдруг, что он решился ехать в Флоренцию и объясниться решительно с тобой. Его отец приедет через два месяца — и он решился возвратиться в случае, если ему нет надежды. В России — отец пишет — его все-таки сошлют, но он спасет именье. Оставаясь здесь, отец ему не дает ничего, кроме 320 000 (что за осел!).
Я написал длинное письмо, — сказал, что ты едешь в Ниццу, — что не лучше ли ему писать, предлагал сам писать (хотя и сказал, что, по-моему, надежда плоха).
Итак, на всякий случай скажи мне всю мысль, все, что на сердце. Подумай с Сашей — и отвечай в ту же минуту. Посоветуйся и с Мальвидой — ей было бы больно, если б ты ей не сказала.
Теперь я с своей стороны скажу в первый раз одно слово в пользу Лугинина: меня больше всего трогает постоянство его чувства к тебе — и глубокая грусть его писем. Это с одной стороны, с другой брак без взаимной любви — двойная неле¬пость.
И затем liberté complètecxxxv[135].
Когда ты едешь в Ниццу? Я, вероятно, к 15 июня уеду отсюда.
82. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ
9— 10 мая (27—28 апреля) 1867 г. Женева.
Рукой Н. П. Огарева:
8 мая.
Благодарю тебя, Natalie, за присылку писем. Прости мне, что я их тебе не тотчас возвращаю, мне не хотелось с ними расстаться. Они меня им взволновали так, что я их забыть не могу. Вся личность бедного Сергея так и встала передо мной и не скоро выйдет из памяти, и не скоро я успокоюсь. Но признайся, что в этом человеке было так много правды, что он и не может выйти из памяти. Перечти письмо Татьяны Алексеевны, перечти его с строгой обдуманностью, — в нем все его понимание, она пишет с его слов.
К какой Погодиной ты хочешь писать и о чем? Разве ты ее знаешь? Разве твои слова для нее что-нибудь значат?
92
Ради жизни и правды —не приучай Лизу к слезам… Дай ей развиться просто и интеллигентно. Я совершенно здоров. Прощай, Natalie, крепко жму тебе руку.
Милая Лиза, что ты поделываешь? Как твое здоровье? Чему учишься? Что читаешь? Где гуляешь? Обо всем мне напиши. Целую тебя в шейку.
9 мая. Четверг.
Письмо это Огарев отдал мне вчера за обедом у Долгорукова. Там было не скучно в 1-ый раз — и это от присутствия Фогта.
Разговор невольно поставился на общую точку — вот как все зависит от уменья и силы.
На этот раз — писать нечего. Прощай. Письмо Татьяны) Алексеевны и я перечел.
10 мая.
От Лугинина длинное, печальное письмо, он опять просит решительного ответа — и в случае отказа готов ехать в Россию, хочет сам спросить еще раз. Мне его жаль — видно, что дело не поверхностного чувства. Я думаю, что нет ни одного шанса.
Здесь дикое мясо, звери юной молодежи — делают всевозможные гадости над нами. Даже Огарев начинает разочаровываться. Может, я улажу так, что «Колокол» остановится до Нового года от 1 июля. (Десятилетие.)
Прощай.
Сейчас письмо от Нефталя из Берлина. Он путешествует — и нажил огромные деньги в Цинцинати.
83. М. К. РЕЙХЕЛЬ
10 мая (28 апреля) 1867 г. Женева.
Ну, видите, что стыдно, то стыдно — Schande, Schandecxxxvif136]. Живете в Берне, узнаю от проезжих молодцов, сами ни строки, Львы тоже.
За это и я писать не хочу — а приехать могу, коли испросите прощения.
Рейхеля и детей целую.
Geneve, 7, Quai Mont Blanc.
Наши все здоровы.
10 мая 1867.
93
84. А. А. ГЕРЦЕНУ
11—12 мая (29—30 апреля) 1867 г. Женева.
11 мая. Суббота.
Письма пришли, и я Татино письмо прочел с большим интересом и удовольствием. — Оно меня застало в невеселом расположении духа — сплетни и гадости здешних врагов наших переходят все границы, и я с истинной завистью смотрю на Огарева — который, ничего не
