обморока — был второй, нога опять осталась цела. У него сделалось lumbago (колотье в пояснице), и так как он от маленьких болей демора-лизируется столько же, сколько большими не занимается, то ему и плохо — вероятно по лицу, что и третий обморок будет не нынче — завтра.

Наконец Сатин прислал ему денег — 10 000 фр.

Вообще очень скучно. В начале апреля поеду в Париж и Ниццу. Огарев, кажется, уже не так яростно желает в Лозанну — по мере приближения.

Посылаю тебе портрет Св. Юста, здесь появились несколько карточек с портретов Версальской галереи — революционных людей 1792 года, в следующем письме будет der andre Chénier. Ольгу целую, Мейзенбуг — жму руку.

Прощай.

От Огарева есть записка Саше, я ее оставил.

Как же у вас понравился Левиафанский?

299

P. S. Я, что за счастье, без прислуги. Консьержева жена тзсе делает и не мешает. — Колокольчик хоть сто раз звони, я ее отворяю.

На днях была здесь полька — что-то по делам — разогорчилась и застрелилась из револьвера.

30 mars.

Hier—9 heures 25 —le Dr Herzen est entré dans notre ville. Attendu par son vieux-père et un vieux (et tendre) représentant de la Pologne à la gare — ils se sont immédiatement rendus dans un cabaret—par un froid de 4 degrés et une bise de la force de 10 000 éléphants.

Le portrait d’Olga est arrivé.

Je suppose qu’il n’y a qu’une seule lettre de perdue (de celles qui m’étaient adressées) — les autres sont des lettres «en Espagne».

Le mouvement dans la Suisse vaut bien la chose autrichienne— qui est très grave. La France est certainement — l’Espagne. La Suisse Allemande — va droit au gouvernement direct, et Genève s’organise socialement.

Les leçons de Panofka doivent être continuées — encore un mois cela va sans dire (quant à Renan — non capisco). (Aussi je ne capisque pas ce que Mechtchersky veut de Toqueville — le livre est très bon — mais je ne l’aurais jamais choisi pour lecture avec Tata). Et «Cromwell»? Je vous enverrai de Nice — «Les derniers Montagnards»… Adieu.

Je pars le 7 avril

8 Paris

9

9 idem

12 Nice.

Ogareff aura le 2 avril ses relevailles.

Vous n’écrivez rien sur mon pauvre ami le docteur et protecteur Leviathanskycdxix[419].

300

Рукой А. А. Герцена:

Здравствуйте, милые флорентинки!

Радуйтесь, что вы живете вне бизы: здесь теперь холоднее, чем у нас было в январе. Твой шаль, Тата, мне спас жизнь. Огарева еще не видал, вечером напишу вам порядком — покамест целую вас. — Получила ли Терезина записку, писанную карандашом, которую я ей послал с Mont Cenis?

Саша.

292. H. П. ОГAРЕВУ

2 апреля (21 марта) 1868 г. Женева.

Четверг, 2 часа.

Я в каком-то дурном расположении — и, вероятно, не приеду. День испортили тем, что вместо девятого часа Туца привел Генри в половину одиннадцатого — от этого все пошло в беспорядке, и Саша раньше 2]/2 не будет.

Но дурное расположение не от того. А от разных дум — ночных и дневных. Я еду и смотрю на все три стороны — на Lancy, на Ниццу и на Флоренцию — и все туман и светлых точек мало — а туманных пятен много.

Покоя — простого, доброго покоя!.. Sechs und fünfzig Jahre und Nichts für die Ruhe gemacht… Я чувствую — добросовестно и sans minauderie, coquetteriecdxx[420] — как я много виноват в том, что все идет безумно — а исправить не могу. Сашина судьба решена — говорить с ним напрасно. Его ждет светлая полоса — а за ней что? Armut und schlechte Nahrungcdxxi [421].

…Из Ниццы (потому я и не говорил о письмах) — ничего хорошего. Нет брани, но постоянная пытка — «в Россию, кочу в Россию, должна в Россию — здесь ты ничего не хочешь устроить, не можешь». — Или: «Сейчас, сию минуту — заводить пансион…» — На это сводится все.

Теперь еще раз просто и sans phrasescdxxii[422]. — Да хочется ли тебе делать villegiatur’y (или Lemanotur’y) — или просто переехать из дурацкой трущобы — в Паки да и на бок? Поговори с Сашей — обдумай и скажи.

Вероятно, я поеду во вторник — может, вместе с Сашей. Если нужно, останусь до середы.

До завтра.

293. Н. А. ГЕРЦЕН

2 апреля (21 марта) 1868 г. Женева.

2 апреля 1868. Четверг.

Письмо пришло. Я начинаю собираться, вероятно, 7 или 8 уеду, — может, и Саша со мной. Завтра мы подымаем Огарева в первый раз. Иногда эти вещи и здоровым не обходятся без обморока. Через неделю он будет ходить в комнате на костылях — через месяц, может, первый раз выйдет. — В Женеву тебе нет ни малейшего удобства приехать — да и нужды нет. — Самое лучшее — держаться старого плана — и приехать во вторую половину мая в Ниццу. Потом в Лозанну или Evian. До тех пор можно сговориться.

Дело Саши решено — остается subircdxxiii[423]. Сначала он будет доволен — впереди боюсь… многого — даже денежного недостатка. Выучите Терезину поскорее по- французски, да и танцевать бы следовало.

Да, Тата, мало что-то света впереди. Огарев падает силами и все глубже вживается в свою душную жизнь, Генри принесет ему много печали. Саша уйдет в свою семейную жизнь — тоже не легкую… Мне иногда становится страшно за всех вас.

Куда поедет Мальвида — в Специю, S. Terenzo?

Посылаю портрет А. Шенье. Ты напрасно думаешь, что портреты натянуты — они брали тогда эту позу, — à propos, к портретам — как идет знаменитая копия с портрета Ге? Tristementcdxxiv [424].

Саша все бегает — и, благодаря расстояниям от Lancy, мы почти не видимся. Сегодня он писал Фогту — мирные предложения — и, верно, сделал ему мигрень.

Прощай.

Прочтите с большим вниманием мою статью в ответ Мерославскому в «Колоколе. Цепочку я променяю.

В Швейцарию affranchissementcdxxv[425] 30 сант., а не 40. Зато во Францию 40 — а не 30.

302

294. ЛИЗЕ ГЕРЦЕН и Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ

3 апреля (22 марта) 1868 г. Женева.

Милая Лиза,

очень, очень рад был прочесть твое милое письмо. Я очень скоро приеду, и будем собираться в путь-дорогу от ваших жаров. Здесь у нас теперь хорошо, но ночью бывает мороз. Здесь Саша, он очень хочет тебя видеть.

Сегодня папа Ага будет вставать в первый раз.

Прощай, будь здорова.

Сказывал ли Федор Александрович, что во время министерства Гвалтерио русское посольство делало демарши не только против меня, пока я был во Флоренции, но даже против Саши, — разумеется, по слухам.

5 апреля (24 марта) 1868 г. Женева.

Вот и все.

5 апреля.

Все ладно. Прилагаю 400 фр. зол. Тхоржевскому дал 300. Для Майора 300. Чек 1 мая 500.

К этим 1500 прибавь 500 за апрель и истраченные Тхоржев-ским около 200 (135 фор. и пр.). Мы — entre nous — и вняв совет Мери — заказали тебе рубашек, взяв на свой страх. — Somme toutecdxxvi[426], у тебя к 1 июню 8000. Если ты думаешь, что-еще на ремонт будут тогда нужны 200 фр., т. е. на платье, — делай как знаешь, возьми их у меня. Но затем 500 фр. — monatlich und kein Hellercdxxvii[427] — до сентября 1869. Итак, это в порядке. Теперь 1-ое, к делу Саши. Говорить с ним — поздно. Он обещал ждать до будущего года и не дождется до 1 августа. Твоя трансцендентальная спекуляция — об энтитете и пр., — саго mio, как всегда, совершенно верна, и в 1843 я подписал бы ее тремя руками. Дьявольская практическая жизнь — вечный тормоз и ирония над спекуляцией — говорит проще и беспощаднее: брак — именно брак — а не конкубинат на съезжей или в кирхе — связывает вдвое, без детей — они бы спокойно разошлись — а теперь нет. На сию минуту Саше нравится, что она не имеет светского образования; он мне говорил, что он доволен, что она не танцует — и что теперь уже никто не танцует и пр. Все это мы знаем, и источники этого

303

взгляда не новы. Я никогда не танцевал — но никогда такой теории не ставил. Через год он взглянет иначе — и тогда он покраснеет за нее, это будет начало гонения. В чем ресурсы ее, заменяющие светскую жизнь? Ту светскую жизнь, без которой нельзя жить не оригиналам, эксцентричностям или маньякам (как мы), он с ней не найдет. Для него нет сюкюрсала в кабаке, да нет и в сосредоточенности. Ты, Огарев, — человек, живущий весь внутри — в богатом и сильном внутри — и поэтому в сущности — если не шумят и не тормошат тебя — тебе все равно. Ты даешь не много окружающему — и требуешь меньше. Где все это в Саше? В дополнение буржуазный кошт. А с детьми — просто плохое житье. Не может же он иметь теперь больше 7s моего дохода.

Предоставь он эту девушку года на два дельному развитию — дай ей тогда свободу выбора — и вглядись сам, — может, было бы лучше. В чем грешит моя практика — не понимаю.

Второй и вечный вопрос — это Natalie. Теперь опять — давай пансион заводить или в Россию. Савич и Благово — хотят участвовать в заведении, один дает денег, другой труд — но не знают ни где заводить, ни как. — Затем — «Я не хочу больше лжи», «полный разрыв или официальное житье вместе» — in extensocdxxviii[428], я это сократил. А по-моему, десятилетняя ложь имеет права, с ней надобно считаться. Это тоже последствие (наказание vulgaritercdxxix[429]).

Я оставил ее в мире и покое, ничего не писал эксцитантного — ну что же причина? — Действительная пока — она боялась, что в Лозанне будет и Саша (хоть это и скрыто), в оппозицию ему — дружба с Володимировой.

Мне иногда хочется просто сказать: «Ну да, я согласен. Делай что хочешь. Хочешь в Россию — посылай за попом и купелью»— и тогда Natalie останется покойна.

Далее — куда ехать, что делать после Лозанны?— Согласись, что все это чего легко оправдывает mauvaise humeurcdxxx[430].

Затем еду. Буду писать два раза в неделю almenocdxxxi[431] — и ты также. — И чтоб все привесть к слову — что, как ты располагаешь после выздоровления — угомонить питье или нет? Ты только не клянись — в таких случаях ты не держишь слова — а скажи просто — будешь делать опыт или нет. Советую. Ты знаешь, что ты в Женеве приобрел известность по этой части — мне это ужасно неприятно.

Прощай.

Лучше ждать письма — но