но худшее — в вагоне, набитом битком, и в бизу не хуже вашей. Сегодня в 12 еду в Ниццу — это дорога скромная, и на ней «яичницы» не бывает. (Я предполагаю, что ты знаешь это превосходное выражение, открытое Жирарденом. Инженер железной дороги телеграфирует начальнику: «Пришлите скорее докторов — И у оте1ейе^х1[440].)

Еду все-таки с тоской. Ты иногда говоришь о моем в сущности безотрадном взгляде на жизнь — да как же иначе? Я спасаюсь легкой и поверхностной удободвижимостью, которая развлекает, да работой, которая занимает. Моя жизнь, твоя, детская — мне не нравится. Долею, я 1/г причины всего — хочу сладить, поправить и стою ехас1етеп1^хН[441] так же, как в ОгэеИ ЬоиБ’е и других гаузах. Думать, что так пойдет еще десять лет — а там и вынесут самого — это ужасно — и уж конечно не тебе — а мне следовало бы пить горькую чашу. Я знаю одно средство — это испуг Россией, — впрочем, напишу что будет.

Отдай записку Тхоржевскому.

Вчера я зашел вечером в «Альказар» — и сел возле молодого блондина. Мы с ним разговорились — умный, простой

310

взгляд его меня удивил. Мы говорили обо всем на свете. «Вы, мне кажется, поляк?» — сказал я. — «Нет, швед — и первый раз путешествую». Тут «сева» еще не истощилась и не изошла. Он говорит что когда он приехал в Берлин — то ему постоянно мерещилось, что это город в осадном положении и что он арестован. А Бамбергер-то! «Я вздохнул свободно только в Же¬неве», — прибавил он.

Ну вот тебе и смесь.

Что костыли?

Renan скучен.

Я потерял твое письмо, вероятно, упало, снимая пальто. Но в нем не было ничего.

Иду есть бульабесс — и в вагон.

В «Liberté» написано, что в Польше готовятся огромные земли — в дар генералам. Не пропусти этого.

Успех «Крупова» в Париже очень велик — помирают хохочут да и только. Каков старина!

301. Н. П. ОГАРЕВУ 16 (3) апреля 1868 е. Ницца.

15 апреля. Вторник.

Ницца. 27, Promenade des Anglais.

Длинное письмо твое получил вчера вечером — и хочу на него отвечать подробно. Я нашел Natalie нездоровую — и совершенно по своей вине; что я тебе расскажу, невероятно. Доктор ей прописал мазь, производящую прыщи на спине, и велел продержать ее около 5 минут. Natalie продержала несколько часов — отчего мазь разъела спину. А Володимирова — вместо спуска — посоветовала приложить мед с чем-то, сделались чирьи. Но замечательнее еще, что, намазывая мазь на холстину, Natalie не вымыла рук и так легла, в силу чего сделалась сыпь на руках и на щеке. — Старик д-р Вернадский только смеется от удивления. Прыщи прошли — но чирей остался. После этого предисловия можно ли серьезно говорить о переписке, вновь поставившей на краю пропасти Лизу? За переписку ей стыдно — она говорит, что это писано под влиянием болезни и скуки. «Но ведь и Огарев болен и скучает — однако…» Ну и раскаяние и пр. — а в фонде то же и то же. Месяц пройдет, вероятно, тихо, а там опять аки.

Влияние Володимировой прескверное, она в отместку Флоренции — насплетничала и наврала с три короба. А сама говорит: «Я не могу удержаться, чтоб не лгать, когда расска¬зываю». Она представила Сашин брак как казнь ему и пуще всего разбранила его, Мейзенбуг и Терезину. Все, разумеется,

311

принято. Самое несчастное то, что я не могу сказать, что мнение ее о браке Саши — не в выражении, а в сущности — неверно. И тут я невольно перехожу ко второму вопросу. Нет, тут мы никак вполне не можем согласиться, и если ты не сделал своего effort supremecdxlii[442] на Сашу — то жаль. Видеть молодого, деятельного человека, идущего на пустую и глупую гибель, превосходит толеранцию и апатию.

Ты, Огарев, во всем durch und durchcdxliii[443] неправ — даже в твоем унижении себя. Но оставляя все — я говорю, что ты живешь жизнью своей, что ты вечно занят (положим, апокалипсисом и без толку) и в минуты прострации или устали — ищешь сил и освеженья не на людях, а в вине. Да и при этом ты в 28 лет не вынес бы 28 дней твою лансийскую обитель. У тебя сверх того бездна кротости и снисхождения. Теперь я спрашиваю, где же у Саши хоть один элемент, годный на борьбу, — на борьбу жизни при такой обстановке; да еще из-за девочки выйдут ее родители. Все твое рассуждение о сестрах мужа — в противуположность сестрам замужней сестры — мне кажется неосновательным, и тут равно можно решать вопросы по + и по —.Но что строй всей их жизни испорчен вводом гетерогенного элемента, это ясно. Я тебя также спрошу — где ты нашел «естественное простодушие»?.. И находил ли его? А соглашение inter parescdxliv[444] — эквилибрация — как ты называешь, при известном развитии есть. Inter pares не значит по происхождению, даже по состоянию — а значит иметь общую историческую базу и что-нибудь общее в внутренной жизни. Искал ли ты ее серьезно в обоих случаях твоей жизни в 1837 и в 1850? и в 1857? Когда есть это общее — может выйти трагедия как у меня — а не драка, не

перемежающееся обругивание и не та психическая даль, в которой ты живешь. Я Саше говорил — я Тате писал на днях. Затем с стесненным сердцем мою себе, как Пилат, руки. — Брак его — опаснее перехода через Mont Cenis.

Еще потерянная баталья! И контузия, от которой боль будет чувствоваться десятки лет.-

Насчет твоего желанья видеть всех я никогда не сомневался — и не так ставил вопрос. Перечитай — а я перейду к другому. Что к концу мая я Natalie и Лизу отсюда увезу — это верно. Но надолго ли и легок ли будет визит или съезд Camp d’or — между Женевой и Лозанной — не знаю. Сделаю что могу. Лучше всего, если б Тхоржевский нашел что- нибудь путное в Пранжен, Nyon, даже Coppet’e. Лозанну боюсь — и еще в Вевей едет Жемчужников с своей чахоткой. — Кроме Швейцарии, жизнь все же невозможна.

312

Как же ты мог вообразить, что письмо от малоросса? Ничего общего, ни малороссийских оборотов, ни украинских вопросов. Петербург и Петербург. Печатать необходимо — можно оговориться. Если в самом деле Малоросс пришлет — то я готов издать русское прибавление) 1 мая одно, без французского). Если ты того же мнения. Пожалуй, даже одно это письмоcdx1v[445] — он обещает продолжение.

Гулевич, вероятно, в Женеве — это страшнейшая шваль — как вся банда, находимая тобой милыми юношами, — Венерики — Элпидики — Касатики, — Мечники. Мое непреодолимое отвращение — оправдывается ежедневно.

И прощай.

Мечникову передай, что я прошу его о четырех листах, но что невозможно же вперед сказать, и потому — можно, если нужно, прибавить несколько страниц — два листа к 1 июню, два листа к 1 июлю.

302. М. МЕЙЗЕНБУГ

Середина апреля 1868 г. Ницца.

Chère Malvida,

Vous êtes comme Guizot, vous assommez par la réplique et comme Guizot — vous y mettez cette force d’intolérance qui emporte par la partialité même.

Moi — vieux Gorgias d’Athènes j’accepte en murmurant entre les dents (qui restent): «S’il fallait fermer le piano — certes cette affaire coercitive n’incombait pas à Olga — mais au Vice-Roi lui- même (c’est vous, Sire)».

Si vous voulez apprivoiser à la lecture une personne qui ne l’aime pas — commencez par ôter Renan — et donnez Chatrian, Schiller, les mémoires des femmes célèbres.

Et lorsqu’on parle du soleil on en voit les rayons. Comment osez-vous parler du payement — payez lorsque vous voulez ou ne payez pas du tout, payez par les exemplaires vendus. Moi j’avance ordinairement à Czerniezky — et envoyez à Genève le commencement. Uraca… Uraca! Oui — le mariage d’Alexandre est un grand malheur, tant va le Docteur aux fiançailles qu’à la fin il se marie… et où la nécessité, ou la raison? Je ne prévois rien de bon.

Et Metchnikoff. Vous vous plaignez seulement du doigté qu’il a dur au piano…

Je suis d’une humeur massacrante, le temps est lourd à la pluie — mieux vaut se taire.

L’article Mazade est bon mais oberflächlich et à la fin esclavagiste — et le mien contre Mieroslawsky.

A. H.

P. S. 1°. Je vous envoie le «Temps» et le «Siècle» pour Alexandre. Lisez donc à haute voix la magnifique plaisanterie-de «Villemot».

2°. Après avoir fait l’inspection et une étude de la belle Tartare — je suis resté de mon opinion.

На обороте: Malvida

Baronessin

von Meysenbug.

Forme des billets 1789 jusqu’à 1805.

Перевод

Дорогая Мальвида,

вы совсем как Гизо, вы убиваете возражениями и, подобно Гизо, вы вкладываете в них всю силу нетерпимости, которая увлекает даже своим пристрастием.

Я же — старый афинский Горгий, — соглашаюсь, бормоча сквозь зубы (те, что остались): «Если нужно было запереть рояль — то, понятно, что это принудительное дело должно было быть возложено не на Ольгу, но на самого вице-короля (т. е. на вас, ваше величество)».

Если вы желаете приохотить к чтению особу, не любящую это занятие, то начните с того, что уберите Ренана — и дайте Шатриана, Шиллера, воспоминания знаменитых женщин.

А когда говоришь о солнце, то видишь его лучи.

Как вы смеете заикаться о плате — платите, когда хотите, или не платите вовсе, платите проданными экземплярами. Я обычно выдаю аванс Чернецкому, и шлите начало в Женеву. Урака… Урака! Да, женитьба Александра — большое несчастие, доктор повадился ходить на обручение, там ему и жениться, а какая в этом необходимость, где смысл?

Я не предвижу ничего хорошего.

А Мечников? Вы жалуетесь только на то, что у него жесткий удар на рояли…

Я в убийственном настроении, атмосфера тяжелая, к дождю — лучше замолчать.

Статья Мазада хороша, но oberflächlichcdxlvif446j и в конечном итоге он защищает крепостничество — а моя статья направлена против Мерославского.

А. Г.

314

P. S. 1. Я посылаю вам для Александра «Le Temps» и «Le Siècle». Прочтите вслух великолепную шутку Виллемота.

2. Осмотрев и изучив прекрасную татарку, я остался при своем мнении.

На обороте: Мальвиде,

Баронессе фон Мейзенбуг.

Форма записочек от 1789 до 1805.

303. Н. П. ОГАРЕВУ 17 (5) апреля 1868 г. Ницца.

17 апреля. Пятница.

Журналы необыкновенно интересны. Как-то пульс старушки поднялся, и даже «Голос» буянит не в свою голову. В нем две резкие статьи. Далее — поручи Тхоржевскому достать «Revue des Deux Mondes» 1 апреля и прочти статью Мазада о России. Несмотря на пошлое, шляхетски