Genève; elle fait pratiquement l’émancipation. Lorsque vous êtes dans le doute sur mon adresse, écrivez. par Tkhorzevsky ou Ogareff.
Maintenant pourquoi arista?Mais parce que j’ai lu les mémoires. Je pourrais dire que c’est plus qu’arista dans le sens européen»
376
mais c’est juste dans le sens du céleste empire. Vous savez que les Chinois donnent les titres aux ancêtres et non aux descendants. Vous rayonnez sur toute une splendeur si forte qu’il n’y a pas d’ombre. Je reconnais trait pour trait votre caractère idéalisant. Vous l’avez conservé et c’est parfait — pour dorer cette pillule de la vie. Je veux voir ce que vous avez fait de 48 et comment vous avez illuminé ces tristes événements.
Il me semble qu’il y a des pages ou la langue française n’est pas suffisamment soignée. Est-ce Domengé a lu? Pour les simples fautes Monsieur David vous corrigera — le style non.
J’ai vu le grand pensionnat de Beblenheim et j’ai passé une journée avec J. Macé. C’est bon, mais sa ligne de l’instruction populaire est meilleure. C’est un nouveau chemin. L’Alsace est très provincial, — mais il me plaît, il y a plus de vigueur, plus de nerfs — le mélange latino-tedesque est bon pour tout— à l’exception de la prononciation française.
Nous irons peut-être à Bâle pour rencontrer Tata. En attendant adressez les lettres à Tkhorzevsky (504, Route de Carouge).
Il principe Ippopotamo — se meurt, quel farceur, qui a pu penser.
Adieu.
Chère Olga.
Voilà une relation du voyage de Tata, j’attends la tienne, écris à tête reposée. N’écris pas d’emblée, mais fais un brouillon, — laisse-le deux, trois jours — et reviens avec un désir féroce de réduire par moitié et de corriger. Ensuite envoie à moi. Tata est devenue emancipatissime —
traverse les montagnes, vit avec les sauvages comme Livingston toute seule — et me demande des conseils deux jours trop tard — pour ne pas être contrecarrée. Je t’embrasse.
Adieu.
J’ai été indisposé pendant une semaine, c’est la chaleur qui m’a accablé. Natalie et Lise saluent.
27 июня 1868.
Mulhouse (Haut Rhin), Hôtel Romain.
Дражайшая Arista dlvii[557].
Я напрасно ждал писем от вас, наконец Огарев сообщил мне, что вы писали ему из Мюнхена, а Тата прислала мне письмо для Ольги.
377
Тата одна в Женеве; она на деле осуществляет эмансипацию. Когда вы сомневаетесь в моем адресе, то пишите через Тхоржевского или Огарева.
Теперь — почему arista? Да потому, что я прочел ваши воспоминания. Я даже сказал бы, что это больше, чем arista в европейском смысле, но что это справедливо в смысле небесной империи. Вы знаете, что китайцы награждают титулами предков, а не потомков. Вы озаряете все таким сильным блеском, что совсем не остается теней. Черту за чертою я узнаю ваш идеализирующий характер. Вы его сохранили, и это отлично — чтобы золотить пилюли жизни. Я хотел бы видеть, как вы изобразили 48 год и как вы осветили эти печальные события.
Мне кажется, что там встречаются страницы, где французский язык недостаточно обработан. Прочел ли их Доманже? Заурядные ошибки может вам исправить господин Давид — но не стиль.
Я осмотрел большой пансион Бебленгейма и провел день с Ж. Масе. Это хорошо, но его направление в деле народного образования лучше, это новый путь. Альзас — совершенная провинция, но мне нравится, там больше твердости, больше энергии — латино-германская помесь пригодна для всего, за исключением французского произношения.
Мы, может быть, поедем в Базель, чтобы встретить Тату. Пока адресуйте письма Тхоржевскому, 504, Route de Carouge.
Князь Гиппопотам умирает — каков шутник, кто бы мог подумать!
Прощайте.
Дорогая Ольга. Вот описание путешествия, сделанное Татой, жду твоего; напиши после отдыха. Не пиши сразу, но сделай черновик — пропусти два-три дня и возьмись опять за работу с лютым желанием сократить наполовину и исправить. Затем пошли мне. Тата сделалась emancipatissimedlviii[558] —переправляется через горы, живет одна с дикарями, как Ливингстон, и спрашивает моих советов с опозданием на два дня, чтобы ей не противодействовали. Целую тебя.
Прощай.
Я был нездоров в течение недели, меня одолела жара. Натали и Лиза кланяются
27 (16) июня 1868 г. Мюлуз.
27 июня 1868. Mulhouse. Hôtel Romaine.
Итак — христейший Николай Платонович, и ты стал догадываться, что Бакунин за спиной… конспиратничает с Элдыриным. — А я тебе из Ниццы писал об этом в апреле.
Познай людскую злобу ты —
И вероломства вкус отведай —
мог бы написать Сумароков. Le sublime est à un pas du vil— мог бы сказать Наполеон, etc. Однако при свиданье ты не обо всем помолчи.
С 1-го июля мы в Базеле. — Съездим по окрестностям в Шафгауз и пр. Здесь будем ждать: 1-ое Тату — если хочет, 2 — твой приказ о Prangins хоть к 1 августа — если раньше не можешь. Что за Prangins, не знаю. Лиза рвется к тебе — это истинно без увлечения. С Natalie были хорошие и дурные разговоры по этой части, она все хочет каких-то невозможностей.
К «Колоколу» нет leading-articl’a — глупую статью из Дрездена не следует помещать, глупую статью поляка о Громеке — просто выбросить. Да ведь, пожалуй, можно и без leading articl’a.
Здесь самое замечательное дело — cités ouvrièresdlix[559]. Это целый город маленьких домиков, каждый с садиком — под общим управлением. Тут есть всё свое — большие рестораны по 75 сант. обед, перед входом — ванны теплой и холодной воды, чтоб работники могли после работы и до обеда вымыться, etc. Всё дело частное — а не правительственное. Странный город — почти все население из работников. У них свои школы, и высшие, в которых химия и физика преподаются в большом объеме и в совершенно модерном виде.
Засим прощай.
Отдай поскорее прилагаемую записку Тате. 31 — едем в Базель, ergo пиши:
Bâle — poste restante.
Вот и в Швейцарии.
Ну что принц?
Записки Meisenbug одолел — я скажу, как апостол Павел: лучше не печатать — но если нет воздержания, то пусть печатает у Чернецкого.
Если Тхоржевский воротился, попроси его узнать, можно ли послать в Женеву из Лиона готовые рубашки, не платя
379
пошлины, а также и ящик. И, наконец, пришли ли вещи из Ниццы в Женеву?
Amen.
P. S. Все письма из Colmar’a пришли — ради аллаха не заботься о письмах, когда адрес писан как сказано.
361. Н. А. ГЕРЦЕН
27 (15) июня 1868 г. Мюлуз.
27 июня. Суббота. Mulhouse (Haut Rhin).
Hôtel Romanum.
Tame.
Любезная Тата,
тут нечего телеграфировать и некуда торопиться (письма все получены — я так меры беру, что вам заботиться нечего). Я полагаю, что à la longue жить так, как ты живешь в Женеве, — невозможно, но неделя больше — неделя меньше ничего не значит. В Кольмар и Альзас ты не попала потому, что писала мне, что едешь в конце месяца — а поехала до 15.
Теперь мы можем съехаться в Базеле… Даже в Люцерне… положим, что 1-го или 2-го июля мы будем в Базеле и я напишу тебе — ты отправишься в Берн (ездить в Берн и воротиться в Женеву — такая нелепость, о которой и говорить нельзя) и« оттуда напишешь: «Я еду с таким-то train в столько-то часов…» Я буду ждать. В Берн ты можешь ехать хоть завтра — я напишу тогда и Марье Каспаровне (но и ты должна тотчае написать). — Стало, программа и с варьянтами дана.
Теперь вот вопрос: а) Когда Огарев в состоянии ехать в Prangins? в) Думаешь ли ты, что он может без ухода своего остаться две недели и больше?
Сейчас развернул газеты и прочитал о смерти сенатора Mateucci — неужели это наш? Его ужасно жаль было бы.
Не знаю, что будет от свиданья (мне очень жаль, что ты ни Natalie, ни Лизе никогда не пишешь, этим ты поддерживаешь даль), — но, кажется, ты могла бы принести пользу Лизе (изменивши все в наружном). Учится она нехорошо, т. е, теперь совсем уроков нет, — это все вздор, главное — ум, но надобно стараться отстранить баловство. Но все это зависит вполне от тебя — liberté — égalité! dlx[560]
Сегодня 27 суббота — письмо это придет 29 понедельник, ответ на него 31-го или 1-го июля (середа или четверг), а потому пиши: Bâle, poste restante. Стало, в четверг я буду знать, что ты делаешь, а в субботу ты получишь мой ответ.
Прощай.
380
Привезти гид Берлатта,
О романе Толстого надобно толковать много. Общая картина верна и интересна (вопреки Огарева — Мерчинского amendementdlxi[561]) — лица плоше, а есть места просто глупые, — да ведь у Толстого-то есть тоже глупые места. Ты знаешь, что Тургенев играет роль шута (Ogre) в Баден-Бадене перед королевой прусской.
362. Н. П.ОГАРЕВУ
28 (16) июня 1868 г. Мюлуз.
Огареву.
28 июня. Воскресенье. Hôtel Romaine.
Пользуясь тем, что пишу Тхоржевскому, чтоб он телеграфировал Долгорукову-сыну, извещаю, что письмо твое (и все остальные) — пришло.
Я твердо убежден, что ты никогда не был дальше от всякой апоплексии, как теперь. Тату также удивило твое лицо, как и меня в последний приезд. Твоя апоплексия — как «истина» — in vinodlxii[562], ты не пьешь.
Жалею, что ты думаешь, что я на Тату сердился — если б ты прочел к ней записки мои — ты не думал бы это. А что она пустилась очертя голову через Mont Cenis — я пожурил. Тата мне ближе по всему. — Затем
Чернецкому посылаю корректуры. Статью о пулях, как глупую и мерзкую, бросил.
Мальвиду пришлю из Базеля. Пиши в Базель: Bâle, poste restante. Я там буду во вторник.
З0З. Н. П. ОГАРЕВУ
30 (18) июня 1868 г. Мюлуз.
30 июня, вторник. Mulhouse. Н-l Romaine.
Весть о смерти Маттеучи поразила меня — не только потому, что это удар для всей Италии и для Саши — он был сторож свободы преподавания, — но еще потому, что я его видел в декабре сильным, полным жизни и деятельности, беспрестанно двигающимся и говорящим обо всем. Долгоруков при всей силе был какой-то fungus bestialisdlxiii[563], уродство, а это — гуманное явление. Да-с… Memento moridlxiv[564] довольно.
381
У Шофура я провел превосходно день — они живут богатыми помещиками, и вся семья удивительно образованные люди — один из семьи (Шерер) химик и натуралист, поклонник Шиффа. Старик Кестнер, глава дома, — хромой, энергический, и тот Шофур, которого ты видел, — очень больной, у него начало онемения позвоночного мозга; Шерер говорит, что он на плохой дороге. Прием был самый горячий, больной сам приехал меня встретить на железную дорогу, — остальное при свиданье.
