кафе и лавок сыплют корм и они, поевши, улетают до другого дня.
Я очень, очень рад, что ты выздоровела. Когда доктор позволит — просись опять в школу. Берегись пуще всего в комнатах — и прощай, мой малый и милый друг.
39. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ
24 (12) февраля 1867 г. Венеция.
24 февраля. Воскресенье. Venezia. Albergo reale.
Завтра я хотел ехать — и вдруг газеты объявили, что завтра приедет (или сегодня вечером) Гарибальди. Он еще в Венеции не был. Это заставит меня остаться до середы.
Не знаю, как, и почему, и зачем —но все жду, не будет ли преображения и не поймешь ли ты, что твое направление ведет к гибели, мы быстро идем к границе — торопишься очертя голову — ты. А мне говоришь — решай, решайся. С моей стороны, Natalie, будут ответы — а не решения.
Что же Лиза? Жду вестей.
Прощайте.
46
40. M. МЕЙЗЕНБУГ и H. А. ГЕРЦЕН
25 (13) февраля .1867 г. Венеция.
25 février. Venezia, Alhergo reale.
Ni Garibaldi encore — ni sein Hauch — je les attends aujourd’hui, et probablement si Haug viendra sans Garibaldi) je partirai demain. Dans tous les cas après demain.
Vous avez fait un grand effort pour ne pas vouloir comprendre ce que j’ai dit par rapport aux mollusques; relisez et vous verrez qu’il n’y a pas de mal pour les doges de Venise.
Enfin, Messieurs et Mesdames, du brave 41 S-ta Monaca — le-Carnaval a pris des proportions gigantesques. Une petite bêtise — est bête, une grande peut devenir belle, grandiose. La fièvre simple du masque est passée en fièvre typhoïde. Figurez-vous —
deux places — un quai (le nôtre Schiavoni) et toutes les ruelles adjacentes couverts de peuple et de masques—passage impossible, circulation arrêtée — partout des cris de «punch» — des rires et rien d’indécent comme à Paris. Le dernier trait m’a conquis. C’est un peuple qui s’amuse — et non l’arsenal d’un© maison publique — au personnel de laquelle on ajoute le masque comme une aiguille Bismark. That is the phylosophy— not the actuality.
Maintenant représentez-vous toutes les bêtises qui peuvent pleuvoir sur la tête—d’un pauvre sauvage comme moi—vous serez encore loin de la réalité. Par ex., figurez-vous une salle très grande — 200 masques dînant. Vers le dessert l’idée les prend de voir encore une curiosité — vite on expédie un monsieur pour la chercher — on amène un pauvre diable et les deux cents-masques boivent trois fois du vin de champagne aux vivats et — figurez-vous que cette curiosité — c’est moi, votre humble serviteur. A force de crier amico di Garibaldi — et russo lïbern ils ont fini par crier — «poeto russo», — craignant qu’ils passe ront au pittore e maestro — je me sauve.
Je me débats un quart d’heure — pour m’apercevoir que sans tuer ou sans être tué on ne peut passer la place St. Marc. Fier du titre de poète — je m’appuie à une colonne… et la vague humaine monte, monte et à côté de moi un comte polonais (celui qui a exécuté un mandat d’amener contre moi), je vois passer une femme d’une beauté qui ferait oublier même Ludmilla Assing — d’une beauté accomplie. «Sacré Dieu (dernier — reste d’une éducation religieuse) dis-je au Polonais — tout près de la dame — qu’elle est admirablement belle». — Dans un clin d’œil je suis empoigné, mené, bousculé, et suis devant un monsieur très maigre qui m’abreuve de politesses, m’invite de venir chez eux et en attendant me présente à sa femme qui a parfaitement bien entendu l’exclamation. Et j’ai compris
47
alors quel poids lourd — d’avoir 54 ans — mais je me suis consolé en pensant qu’Othello a été trouvé ravissant à Venise — et je me suis donné la parole dès que je remporterai une victoire navale — de faire une visite à la belle… Couraquine… car cette dame est Polonaise. Vous comprenez que tout cela est impossible, que tout cela a été rêvé.
Et sur cela, je vous confie à la garde du bon Dieu et Olga à la vôtre.
P. S. Sans avoir entendu la musique des masques — il est impossible de comprendre les réminiscences du carnaval de Veniselxiii[63].
48
Тата, перевод я здесь поправил; если Саша возьмется переписать — я его оставлю у Мальвиды и ты можешь прочесть. — Фотографы здесь превосходные — и берут 11 фр. за 10 карточек. Письмо это вас, верно, потешит. — Если не задержусь Гарибальди — то приеду скоро, т. е., может, в середу к утру (прошу на железную дорогу не ходить, дорогу я знаю в Мо-наковку).
Я предполагаю 7 или 8 ехать в Ниццу.
Прощайте.
Жизнь трактирная здесь очень дорога — да и вообще с иностранцев лупят за все бессовестно. Все мои экономии ушли.
PP. SS. Разумеется, Онагр напорол дичи и дач таких нет — но есть пансионы с чистым воздухом и с возможной ценой. Каналы пахнут только по переулкам.
41. Н. П. ОГАРЕВУ
26 (14) февраля 1867 г. Венеция.
26 февраля. Venezia.
Сегодня в 4 часа приедет Гарибальди, и я остался единственно для него до завтра. Завтра вечером еду и в четверг буду в Флоренции.
Карнавал во всем разгаре. Он дошел до таких колоссальных размеров, что в самом деле сделалось хорошо и оригинально. Все шутки и шалости времени республики возобновились, такого карнавала не было 71 год.
Меня фетируют как гостя, знакомого понаслышке. И за одним обедом в ресторане масок двести потребовали меня налицо и прокричали мне три раза «evviva»lxiv[64] с шампанским в руках и до того уж зарапортовались, что кричали «all’illustre poeta russo»lxv[65]. Я боялся попасть в pittorelxvi[66] и scultorelxvii[67] и потому ушел.
Разные господа приглашали в ложи в «Fenice», но я не был ни разу. Вообще, у итальянцев есть ко мне слабость: я нигде,
49
никогда не бывал больше обласкан, как ими. Если это за Осипа Ивановича, ну так я ему отблагодарил здесь с процентом. Об этом после.
Посмотрим, как примут Гарибальди. Правительство — ничтожнейшее — дуется на него.
Писем давно что-то нет — ни из Ниццы, ни от тебя, ни даже от Таты, которая была на большом бале. Я, вероятно, к 10-му буду в Ницце. Я все сделал, чтоб разбудить голосом строгой печали душу — я решительно сказал, что время to be or not to be пришло. Болезнь Лизы не оправдывает тона писем. На первый призыв я тотчас поехал бы, но на едкие замечания без крайности ехать не хотел.
Прощай.
Еду навстречу, т. е. плыву к Гарибальди.
Скажи Тхоржевскому: 1-ое. Что здесь граф Хотомский, который его знает; 2-ое. Что очень хорошеньких бездна, но что красавица из всех — одна польская дама, которой меня представили; 3. Расскажи ему похождение с масками. A propos, в четверг те же маски, лилово-белые, приглашают меня обедать — но я отблагодарю и не останусь.
Русские говорят, что в Петербурге и Москве решительно никто «Колокола» не читает и что его вовсе нет; что прежде разные книгопродавцы sous mainlxviii[68] хоть продавали, а теперь пожимают плечами и говорят: «Никто не требует».
Вот тут и издавайте двойные №№. Заметь, что это мне говорил человек симпатичный нам.
P. S. Как же ты решил с квартирой?
Здесь все набито битком, дорого очень, Hôtel полон, мы садимся за table d’hôtelxix[69] человек сто (что бы ты сделал?), но соседи у меня славные — русские и очень милые, да англик из аристократии, которому я сбил все понятия о добре и зле, К неописанному удовольствию моих соседей, — тот уж только качает головой.
Довольно болтать.
42. Н. П. ОГАРЕВУ
27— 28 (15—16) февраля 1867 г. Венеция, Флоренция.
26 февраля. Середа. Venezia. Вечером еду в Флоренцию, Сегодня в шестом утра был у Гарибальди. Он обрадовался мне и одного меня расцеловал. Он здоров, но не весел. Вчера его чуть не утопили. Канал был
50
à la lettrelxx[70] мост гондолей. Утро сегодня было великолепное. Из окон его я смотрел и на месяц, и на восход солнца, и все это на площади Марка. Zu schon!lxxi[71]
Вчера получил твое письмо, сильно опоздавшее (ты мелко пишешь фамилию и высоко — печатью почтовой совсем закрыли, и потому письмо пролежало здесь два дня). Итак, саго filosofo praticolxxii[72], старая штука повторяется: revue будут издавать общими силами, но так, что деньги и статьи будут наши. Да ведь если б мы хотели издавать, зачем же нам было спрашивать или ждать Утина? Где доказательство яростного желания читать заграничные издания? И если оно есть, как же не найдут капиталисты in spe, как У тин, кредиту помимо насlxxiii[73]. Это была штука, и ты опять попался в нее. Недаром я тебе написал тотчас: «Хлеб-соль вместе, а табачок врозь». Может, и грех, но денег я не могу дать, — а могу и хочу дать тебе отчет вот в чем. Ротшильд прислал мне во Флоренцию счет за 1866 год. Orlxxiv[74] он начинается с следующего: Balance en faveur de la maison Rothschildlxxv[75] 10 500 фр. Куда же я издержал доход +10 500? Вот где (долг скопился в два года) переезд типографии и ее содержание, и акции, брошенные мною, и письмо Чернецкого, уничтоженное. Не грешно ли, саго mio, с одного барана, да еще полуплешивого, драть вторую шерсть?
Я всегда найду сотню человек, которые на даровых прогонах поедут в храм бессмертия и лавров, обернутые «Полярной звездой».
Примите всемилостивейше сей протест к благосведению и — до Флоренции.
Mme Mario с Гарибальди поила меня сегодня кофеем .и, хотевши вынуть из сака письмо, вынула старую туфлю. О Татьяна Петровна, и на лагунах ее вспомнил!
28 février. Firenze, 41, Via Sta Моиаса. Ну, вот и опять здесь. Всех нашел вожделенно. Кончу портрет и буду собираться. Вероятно, между 10 и 13 буду в Ницце.
Письмо получил здесь — дурное, т. е. если не злое, то действительно помешанное и страшно дурное по вестям — бедный С. И. Астраков умер. Сатины в Москве и сильно подбивают Натали ехать в Россию.
Прощай.
Тхоржевского благодарю за письмо. Черт с их запрещением «Колокола» в Париже! Петру Владимировичу буду писать завтра.
51
43. А. БЕРТАНИ
28 (16) февраля 1867 г. Флоренция.
Cher monsieur Bertani,
Je viens ce matin à Florence et j’ai quitté Venise hier soir» J’ai vu Garibaldi, et madame Mario m’a chargé de la lettre ci-feinte et sans adresse, enfin je vous ai trouvé.
Est-ce que vous vous rappelez encore
