de moi et de notre rencontre à Gênes en 1852?
Votre tout dévoué Al. Herzen.
28 febbraio 67.
сегодня утром прибыл я во Флоренцию, а Венецию покинул вчера вечером. Я видел Гарибальди, и мадам Марио вручила мне прилагаемое письмо без адреса; наконец-то я нашел вас.
Помните ли вы еще меня и нашу встречу в Генуе в 1852 году?
Ал. Герцен.
28 февраля 67.
44. Н. П. ОГАРЕВУ
3 марта (19 февраля) 1867 г. Флоренция.
3 марта. Флоренция.
Начну с мелочей. 1-ое, в следующем «Колоколе» напечатай: «В общий фонд прислано из Италии 25 фр.» 2-ое, скажи Тхоржевекому, что «Былое и думы» (полный экземпляр) Он не присылал и оттого я продать не мог. Теперь поздно. Но Фрикен купил, а потому он должен послать три экземпляра) Саше немедленно.
3- ье, о «Записках» Долгорукова книгопродавцы не знают ни здесь, ни в Венеции. 4-ое, о Гусе и Свинье — можно просто упомянуть под заглавием: «И гусь может быть свиньей». Этот анекдот пригодится где-нибудь к месту.
Следует напечатать дикий приказ о ссылке трактирщиков — за непредъявление имен проезжающих в полицию, — вот тебе и habeas corpus.
Я еду 10 в Специю, 12 буду в (Генуе)lxxvi[76].
52
Вчера Бакст уехал в Венецию. Он положительно зимой умнее, чем летом — хотя такой же охотник до спора и спорит самым бестолковым образом.
Погода ужасная. Вообще во Флоренции плохо и становится очень дорого.
Прощай.
12 часов. Воскресенье.
О попе печатать не следует.
Шифф в деле общественного отпора не знает меры — в силу чего допускает и смертную казнь и тюрьму. Я очень рад, что все же ввел в твою медицинскую этику исторический элемент, физиология его не объяснит. Тут ряды иные и иные антеце-денты, зависимые от общих физиологических причин, но выходящие из ее области в одну сторону, так, как астрономия выходит в другую.
45. Н. П. ОГАРЕВУ
4 марта (20 февраля) 1867 г. Флоренция.
4 марта. Понедельник.
Посылаю корректуру и прошу принять мой протест против всех вымаранных мною мест. Я решительно не могу допустить — без подписи — все, что вымарал, во- первых, потому что это противно духу «Колокола»; во-вторых, что я должен буду печатать ответы; в-третьих, могу ждать дерзостей, которые приведут к дуэли; в- четвертых, до частных дел Неклюдова и Соллогуба «Колоколу» дела нет. Отправься на объяснение с Петром Владимировичем, но в этом от меня уступ¬ки не жди. Я кладу полное veto. Даже с подписью я вряд напечатал бы. Читал ты или нет? Ratherlxxvii[77] нет.
Погода страшная. Климат Флоренции — совершеннейшая ложь. Это — мерзейший котел в Италии, в котором летом печет, а зимой гадко и десять повальных болезней. (Теперь свирепствует скарлатина.) У меня страшнейший насморк.
В субботу вечером Саша читает публично, при Маттеучи и других натуралистах и аматерах, отчет о своем специальном труде. В воскресенье он едет меня провожать в Специю. Вторник я буду в Генуе. Если крайность, пиши туда (Genova, poste restante), а не то просто в Ниццу: 87, Promenade des Anglais на имя Natalie.
Впрочем, можешь, если тотчас будешь отвечать, написать сюда к воскресенью утром (отъезд в 4 часа).
53
О попе писал дьячок, по-нашему — «Тангенс». «Духа же сплетней избави нас!»
О Жуковском я вымарал для сына и потому, что с моей стороны это неблагодарность, — да оно же и неверно.
Прощай.
46. С. ТХОРЖЕВСКОМУ
5 марта (21 февраля) 1867 г. Флоренция.
5 марта. Вторник.
Вам, любезнейший Тхоржевский, посылаю первые удачные оттиски Ольги — портрет этот хорош, она очень переменилась.
Вы отдайте Огареву,
себе,
Чернецкому и Петру Владимировичу.
Я до того распростудился, что сегодня все утро лежал в постели и даже не одевался; жар, кашель, зубы, глаза, нос — все ни к черту не годится.
На днях я вам послал 400 фр. с просьбами от Саши и пр. Еду я 10, в воскресенье. В субботу Саша читает публично о своем труде. Он едет со мной до Специи, 12-го я буду в Генуе, 14 в Ницце.
Если крайность, пишите: Genova, poste restante, а не то по-прежнему в Ниццу: 87, Promenade des Anglais на имя Натальи Алексеевны.
Жду ответ насчет квартиры, чтоб не торопиться.
Засим прощайте.
47. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ и ЛИЗЕ ГЕРЦЕН 7 марта (23 февраля) 1867 г. Флоренция.
7 марта. Firenze. Четверг.
Письмо твое получил сегодня, кстати и катар проходит я три дня не существовал — жар, сонливость, грудь, кашель… я два дня не выходил. Завтра иду окончить портрет (это chef-d’reure) — и, как сказано, 10-го в 4 часа еду в Специю.
Мне не столько нужны твои предложения — как нужна перемена тона писем, перемена слога. Когда на тебя находит — ты пишешь каким-то возмутительно обидным и дурным слогом — барышень 1820—25 года. Я всегда узнаю по этому степень здоровья или пароксизма. Ведь я только против этого и борюсь. Сколько раз я тебе говорил, что в тебе есть существо
54
близкое и существо постороннее. Это постороннее — сделало все твои беды и испортило нашу жизнь. Которое победит? Я не знаю — ты слишком мало владеешь собой и слишком привыкла говорить жесткие вещи — я всегда отвечаю на них. Очень ясно, что мы дошли до одного из перепутий, до одного узла — чрезвычайно важного. Вся ответственность ложится на тебя.
Тебе было тяжело в болезнь Лизы; если б твое беспокойство выразилось плачем, зовом — я плакал бы с тобой и не скрыл бы, сколько мне жаль тебя, но злую горесть — горесть с упреками и иголками — я ненавижу и делаюсь сам зол от нее. Злая горесть—неглубока, она в обиде близких находит утешение. Вот эти-то вещи следует обдумать.
Прикидывая нас (меня и Огарева) на какую-то мизерную мерку — ты не умела понять, что ни я, ни он — мы не можем ни гнать, ни мстить, мы можем быть унижены — нераскаянностью… или удерживаться против воли от прощенья, потому что прощенья, гармонии нам страстно хочется.
В твоем приеме — существенное, а какая квартира будет, и как Лиза будет обедать у нас, а спать у тебя — это все вздор. Ты из моего сердца вынь сомнения — а за остальное я ручаюсь. Из Ниццы я напишу Тате, чтоб она приезжала или не приезжала в мае — во время моего отсутствия. На все лето я могу устроить очень хорошую жизнь для Лизы и всех — помоги, если это тебе дорого, помоги борьбой с дурной стороной твоей натуры.
Остальное следует само собой. Если мой голос разбудит тебя и мы встретимся близкими — с возможностью общего согласия (основанного на сознании, что виною всего была ты, — без этого всё будет ложь и падет как карточный дом) — от¬кроется и возможность устроиться.
Если же тебе твоя военная роль нравится больше — я спасу вас от коллизий и встреч, я не подвергну тебя новым паденьям с детьми и все же останусь — сторожем Лизы.
Об отъезде Лизы в Россию — как о белой горячке — ни думать, ни говорить нечего. Это преступленье, и те, кто подбивают тебя, не знают, что делают.
Зачем тебя зовет Елена, зачем ты оставишь Лизу здесь — а сама поедешь? Как? Ей, не лучше ли бросить все помешательства — и воскреснуть в разуме и здоровье! Я хотел еще раз высказаться дотла.
Ты не любишь думать над моими письмами — и я умоляю тебя остановиться над этим.
Мне бы очень хотелось слова два перед приездом. Я в двух словах пойму — чего ждать, пойму, которую сторону сердца я разбудил моим словом.
55
Письмо это придет 10-го утром — если 10-го до 3-х ты пошлешь в Italie Genova, poste restante, я 12-го получу. 11-го к ночи я буду в Генуе — если найду место в почтовой карете.
До ответа писать мне не следовало бы.
Прощай.
Лизу целую. Скажи ей, чтоб она считала, сколько дней остается до моего приезда. Я полагаю в четверг быть в Ницце. Портрет Ольги она, верно, получила?
Вероятно, ты уже получила от Авигдора 100 фр.
48. Н. П. ОГАРЕВУ
7 марта (23 февраля) 1867 г. Флоренция.
7 марта. Firenze. Четверг.
Наконец я сегодня оправился от безобразнейшего катара и получил строгое предписание твое. Я уже предвидел по прошлому письму, что выражение «фальшивый социализм» по поводу смерти Сергея Ивановича сулит грозу. Я потому спорить не стану, что скучно быть в обязанности постоянно держать сторону отрицательную. Ты не можешь считать социализмом разбрасывание средств (шутя я бы и мог сказать, что если так, то ты — самый сильный социалист в мире). Ergo 1000 фр. я к приезду приготовлю тебе из бахметевских денег, — и все же советую дать их частно Утину и взять с него расписку. У тин лжет и средства имеет.
Затем я спрашиваю: где статьи? чьи статьи?.. Ведь эти милые юноши — большей частью юноши бездарные. Revue не пойдет, потребности на него нет, и, несмотря на «Коло-кол» sous bandelxxviii[78], «Колокол» нейдет. Неужели sous bande или в конверте посылается больше 10 экземпляров? Есть потребность на заграничный конституционный орган — и больше ни на какой.
Еду я, как писал, 10-го в Специю.
Оказывается, что Сатин в Москве один. Кн. Трубецкой, наверное, мою комиссию исполнит.
Ш. сто франков можно дать, но положение дел не дозволяет платить гонораров.
В статье Долгорукова мои вымарки следует исполнить. Ответственный редактор — я, и на себя не беру писать, что Соллогуб — вор и пр. Я готов к Долгорукову писать об этом.
Конечно, если вы ломитесь под тяжестью материалов, можно издать и 1 апреля, если же нет, то умнее — 15-го. У меня нет ничего…
56
Получил ли портрет Ольги (я его послал Тхоржевскому, чтоб ему доставить удовольствие раздачи). Она переменилась. Портрет хорош, и выражение мило.
Затем — довольно.
Писал сегодня предлинное письмо к Ыа1аНе. Ей хочется помириться с Татой, но предлагает такую чушь, что я еще раз написал диссертацию — добрую, но твердую. Тата готова ехать в мае в Ниццу и ждать меня там, но я еще не решаюсь этого допустить.
49. Н. П. ОГАРЕВУ
8, 10 марта (24, 26 февраля) 1867 г. Флоренция.
8 марта — вечер
Что вы, милые мои алармисты, так горячо приняли полицейскую дрисню в «Голосе»? Пусть они пишут что хотят. Ответ я написал проще и короче и посылаю его. 35 № «Московских) ведомостей» в пачке, полученной утром, нет, и потому я не знаю, в чем дело.
Скажи Тхоржевскому, что письмо его получил. На весь апрель мне бы не хотелось оставлять квартеру, но, если иначе нельзя, делать нечего. Куда же перевезет он мебель и, главное, железный сундук? Последний разве к Чернецкому? Келейно сделался бы он с Блином, что, буде
