ЗТ 32//9]; таким образом, намек на процесс смерти-возрождения может быть прослежен в этой главе дважды (на двух этапах).
6. Брильянтовый дым
6//1
Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся. — Многократно повторяемые фразы Остапа Бендера, по частоте могущие поспорить разве только с «Заседание продолжается» [см. ДС 8//28]. «Господа присяжные заседатели» — из судебного лексикона, как и «Больше вопросов не имею» в ДС 5//8.
Ср.: «Лед тронулся. Советы победили во всем мире» [Ленин, Завоеванное и записанное, статья в «Правде» от 6 марта 1919, см. Поли. собр. соч., т. 37: 513]. В списке употребительных выражений Ленина фигурирует также: «Лед сломан». В языке Бендера, как и самих соавторов, встречается и ряд других фраз, общих с Лениным: «блюдечко с голубой каемкой», «сидеть между двух стульев», «промедление смерти подобно» [ЗТ2// 24; ДС 15//3; ДС 34//21].
Считать подобные места (за исключением однозначно ленинского «Учитесь торговать!», ДС 34//12) аллюзиями на Ленина было бы преждевременным. Вождь большевиков был не единственным, кто прибегал к стертым метафорам и клише старого журналистско-ораторско-адвокатского жаргона. Они часто употребляются и самими соавторами в рамках стилизации и пародирования разных слоев современной речи.
В прессе утверждалось, что «лед тронулся» в борьбе с пьянством [КП 11.1929]. Фраза «Лед тронулся» употреблялась в школьных упражнениях: Ты с трудом рисуешь каракули / И выводишь: «Тронулся лед…» [из стихов о ликбезе; Огнев, Дневник Кости Рябцева]. «Лед тронулся. Колчак отступает на всех фронтах», — говорит красный командир Ливерий, чья речь изобилует именно такими затертыми словечками [Пастернак, Доктор Живаго, XII.9]; как мы помним, герой романа выражает горькое презрение к подобной взятой напрокат газетной риторике [XI.5].
6//2
…Фермуар, на который ушел урожай с пятисот десятин… — Древняя фигура риторики, типичная для сатир на аристократов, снобов, щеголей: единичный предмет роскоши или комфорта сопоставляется с человеческими и материальными жертвами, ценой которых он достается. Богачу Квинту золотой экипаж обходится в цену поместья, а мул — дороже городского дома [Марциал, II.62]. «Нужно… трижды объехать весь земной шар прежде, чем удастся достать провизию для завтрака какой-нибудь знатной самки наших йэху или чашку, в которой он должен быть подан» [Свифт, Путешествие Гулливера IV.6]. Деревню взденешь потом на себя ты целу [Кантемир, сатира 2.156].
6//3
Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все это. — Неологизм «дорогой товарищ» [см. ДС 2//9] контаминирован с сочетаниями типа «господин из Сан-Франциско» [Бунин]; ср. далее: «Слушайте, господин из Парижа…».
6//4
Давно, наверно, сгорел ваш гостиный гарнитур в печках. — В голодные и холодные зимы военного коммунизма топливом служило все, что могло гореть: мебель, книги, паркеты, целые дома. «На Петербургской стороне снялись с якоря и ушли в печи деревянные дома, оставив на месте причалы — кирпичные трубы»,— вспоминает В. Шкловский [По поводу картины Э. Шуб, НЛ 08/09.1927]. Железная печка-буржуйка, пожирающая гарнитуры, библиотеки, личные архивы, — одно йз общих мест советской мемуаристики и литературы о том времени. Со злорадством описывается гибель громоздких и безвкусных предметов старорежимной роскоши: «Профессор Персиков [в 1920] лежал у себя на Пречистенке на диване, в комнате, до потолка набитой книгами, под пледом, кашлял и смотрел в пасть огненной печурки, которую золочеными стульями топила Марья Степановна» [Булгаков, Роковые яйца, гл. 1]. «В 18-м и 19-м и даже в 20-м году внук обогревался бабушкиной мебелью. С наслаждением отрубал он от стола его львиные лапы и беспечно кидал в „буржуйку». Он особенно хвалил соборный буфет, которого хватило на целую зиму. Все пригодилось: и башенки, и шпили, и разные бекасы, а в особенности многопудовый цоколь. Горели в печке бамбуковые столики, этажерки для семи слонов, дурацкие лаковые полочки, украшенные металлопластикой, и прочая дребедень…» [Ильф, Петров, Горю — и не сгораю, Собр. соч., т. 3]. Наряду с мебелью шли на растопку архивы и библиотеки: «Нашу „буржуйку» мы питали прекрасно: преимущественно классиками и дубовым буфетом. Мы начали с Шекспира в издании Брокгауза и Ефрона. Издание это… роскошно и чрезвычайно продуктивно в смысле топлива… Лир плакал в трубе. Горящий кусок буфета бушевал, как мавр в огненном плаще, покуда над ним жарилась постная лепешка» [Инбер, Место под солнцем, гл. 1].
Старорежимная мебель, питающая «печи патриотов», упоминается в «Боги жаждут» А. Франса [гл. 3] — романе, где изображение революционного быта имеет и ряд других параллелей с ДС/ЗТ.
6/75
…У меня есть не меньше основания, как говорил Энди Таккер, предполагать, что и я один могу справиться с вашим делом. — Энди Таккер — персонаж новелл О’Генри о «благородных жуликах». Сходный аргумент есть в «Хижине дяди Тома» Г. Бичер-Стоу, где два мошенника предлагают работорговцу помощь в поимке бежавших рабов. Когда хозяин находит слишком высокой требуемую ими долю в доходах, они отвечают, что справятся с делом и одни: «Разве вы не рассказали нам все, что нужно? Теперь добыча достанется нам или вам — кто первым найдет» [гл. 8].
6//6
— Ну, по рукам, уездный предводитель команчей! — Команчи — индейцы юго-западных районов Северной Америки (Аризона, Техас, Мексика). Фигурируют в романах Г. Эмара («Пираты прерий», «Бандиты Аризоны» и др.), Майн Рида («Всадник без головы», «Тропа войны», «Белый вождь» и др.) и Л. Буссенара, любимых детьми и подростками в дореволюционной России. «Тогда, в книжках Девриена и Битепажа — медно-красные индейцы… были огромной правдой нашей жизни. Мы этому верили, мы этим жили…» [Горный, Ранней весной, 202]. «Предводитель команчей» было шутливым стереотипом, например: «Я выдержал мучительную операцию стоически, как подобает предводителю команчей» [Галич, Императорские фазаны, 40]. Гимназисту Иванову Павлу в одноименном рассказе В. Дорошевича снится, будто он «предводитель команчей и наголову разбивает всех белых». «Вождь команчей» Перо Дьявола фигурирует в рассказе А. Бухова «Сказка в цепях» [НС 18.1916].
Игра слов «предводитель дворянства — предводитель команчей», видимо, была в ходу уже в гимназические годы Бендера. Вспоминая мир подростка 10-х гг., В. Каверин пишет: «…дом предводителя дворянства на Кохановском бульваре. У дворянства был свой предводитель, как у дикарей в романах Густава Эмара» [Освещенные окна, 81]. «Уездный П. К.» — как «Гамлет Щигровского уезда», «Леди Макбет Мценского уезда» и т. п.
6//7
— А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! — Употребительное на всем протяжении 20-х годов, выражение «пролетарий умственного труда» стоит в ряду острот и словечек на темы чисток, анкет и мимикрии «бывших» людей, пытающихся выдумать для себя политически благонадежный ярлык. В рассказе М. Булгакова «Чаша жизни» (1922) мимикрирующий нэпман хватает в руки дворницкую метлу и кричит: «Я — интеллигентный пролетарий! Не гнушаюсь работой!». В рассказе В. Катаева «Сорвалось!» (1924) бывший помощник присяжного поверенного отвечает на вопрос председателя жил-товарищества, рабочего, о том, рабочий ли он: «Почти… Стопроцентный пролетарий умственного труда» [Булгаков, Ранняя неизданная проза; Катаев, Собр. соч.,т. 2]. «[Вместо того, чтобы быть раввином], он мог бы сделаться пролетарием умственного труда, бухгалтером», в отчаянии думает о своем отце герой рассказа И. Ильфа, посвященного проблеме детей лишенцев [Блудный сын возвращается домой, Ог 15.01.30].
Возрожденный в новом применении советскими юмористами, термин «пролетарий умственного труда» восходит к социологическим спорам 1860-х гг. В сочинении одного из тогдашних «властителей дум» Вильгельма Риля (Riehl), многократно переводившегося в России, «есть целая глава о „пролетариях умственной работы», к которым он относит, между прочим, литераторов, журналистов и художников всякого рода — „от странствующих виртуозов и трупп комедиантов до органистов и уличных певцов»» [Б. Эйхенбаум, Лев Толстой. Книга 2: 60-е гг. ГИХЛ, 1931, 85-87].
Перифразы типа «работник метлы» также имели хождение с давних времен. У Г. Гейне портной назван «рыцарем иглы» [Путевые картины, 97]. «Тружениками прилавка» назывались работники торговли [Ни 24.1912: 482]. Выражение «работник прилавка» употребляется В. Кавериным [Художник неизвестен, VI.8]. Писатели еще до революции именовались «работниками пера» [см. Тэффи, Воспоминания, гл. 8]. Один из советских журналистов в литерном поезде охарактеризует Бендера как «профессионала пера» [ЗТ 27]. См. также ДС 3//4; ДС 11//5; ДС 13//17.
6//8
Но из дворницкого рта, в котором зубы росли не подряд, а через один, вырвался оглушительный крик: — Бывывывали дни весссе-лые… Из песни (музыка М. Ф. Штольца) на стихотворение «Изменница» П. Г. Горохова (1869-1925): Бывали дни веселые, /Гулял я, молодец… Содержание: красавица любит, затем бросает героя (Тогда она, красавица, / Забыла про меня, / Оставила, покинула, / В хоромы жить пошла). Он убивает ее и соперника топором и идет на каторгу. Популярная в городском и солдатском фольклоре, песня включалась в песенники с 10-х гг. [Текст стихов Горохова — в кн.: Песни и романсы русских поэтов; песенная версия в кн.: Чернов, Народные русские песни и романсы, т. 2]. Зубы, растущие «не подряд», напоминают о рассказе М. Зощенко «Зубное дело».
6//9
Дворницкая наполнилась громом и звоном. — Образы дворников у соавторов (Тихон и дворник жилтоварищества в ДС, Пряхин в ЗТ) во многом стилизованы, собраны из имевшихся в литературе образцов. Скрываясь в своих подземных помещениях, дворники иногда напоминают сказочных великанов и диких обитателей пещер, вроде гомеровских циклопов. Чудовищный рот, оглушительный рев дворника [см. также предыдущее примечание] фигурируют в рассказе М. Слонимского «Черныш» (1925): «И снова пошел по двору громовой грохот, отдаваясь в стенах домов и прогоняя все остальные шумы. Черныш поглядел туда, откуда шел смех, — в открытый настежь рот дворника, — и тоже загоготал» [гл. 14]. О пении в дворницкой см. также ДС 11//1.
6//10
…Ипполит Матвеевич… оставшись в заштопанном егерском белье… полез под одеяло. — Егерское (егеровское) белье ведет свое наименование не от «егеря», а от немецкого естествоиспытателя и гигиениста Густава Йегера (Jaeger). Последний приобрел известность в 70-80-е гг. XIX в. своей проповедью «нормальной одежды», единственным правильным материалом для которой он считал шерстяные ткани, применяемые как для платья, так и для белья [Энциклопедический словарь, т. XIII, 620]. Особенно часто упоминаются нательные «егеровские» фуфайки и кальсоны: «Чемпионы [борьбы], в егеровских фуфайках с короткими рукавами или в ситцевых рубахах, в спущенных подтяжках, играли за непокрытым столом в домино» [Катаев, Разбитая жизнь]; «Открылись летние театры. На открытой сцене вы можете полюбоваться „Прекрасной Еленой», у которой через классический разрез туники проглядывает стеганая на вате юбка, а хор вместо соблазнительных декольте представляет живую рекламу егеровским фуфайкам из сосновой шерсти» [Тэффи, Погода]. В рассказе И. Бабеля «Эскадронный Трунов» на польском пленном надеты «егеревские кальсоны»; они же в «Свидетеле истории» М. Осоргина [глава «Мишень»]. В катаевских «Растратчиках» (1926) сосед героев по купе «сидел на лавочке в егерском белье» [гл. 11].
Отметим традиционность деепричастия: «Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике… [Баздеев] сел на диван» [Войнаимир, II.2.1]. «Скидывал пиджачок и свои миньятюрные брючки, оставаясь в вязаных, плотно
