В прозе XIX в. при вводе читателя в новое место — комнату, сад и проч. — вполне обычно выражение «(здесь) пахло тем-то»: «Пахло табаком и солдатами» [Толстой, Война и мир, II. 1.1]. «[В комнатке] пахло недавно выкрашенным полом, ромашкой и мелиссой» [Тургенев, Отцы и дети, гл. 8]. «В саду… пахло резедой, табаком и гелиотропом» [Чехов, Верочка]. «Передняя… Пахнет светильным газом и солдатами» [Анна на шее]. «Здесь уже не пахло акацией и сиренью… но зато пахло полем» [Учитель словесности].

8//3

Слышен звон бубенцов издалека… — Романс (музыка А. Бакалейникова) на слова Александра Кусикова (1896-1977) — поэта, близкого к С. Есенину и имажинистам: Сердце будто забилось пугливо, / Пережитого стало мне жаль. / Пусть же кони с распущенной гривой / С бубенцами умчат меня вдаль, и т. д., с припевом: Слышен звон бубенцов издалека… и т. д. [текст в кн.: В Политехническом, и в кн.: Русский романс на рубеже веков].

Подобно «Кирпичикам» и другим шлягерам, этот популярнейший в 20-е гг. романс породил множество пародий и применений к актуальным темам:

Слышен звон серебра из кармана,

Эти деньги на пьянство пойдут,

А вдали показалась пивная:

Гражданин, не причаливай тут!

или:

Слышно хлопанье пробок от пива,

От табачного дыма туман…

А в культурной пивной так красиво

С бубенцами играет баян,

и т. п. [Шефнер, Имя для птицы, 481].

Слышен звон голосов издалека,

Это Энгельса учит рабфак.

В «Анти-Дюринг» влюблен он глубоко,

Весь революционный, как мак

[С. Карташов, У пролетарского камина, Бу 12.1927].

Слышен шум поездов издалека,

Это тройки контрольной набег,

И растратчики, воры, пьянчужки

Побелели, как искристый снег

[К. Мазовский, Эстрада, Бе 02.1928], и многое другое.

8//4

— Песни народностей? — Репертуарный термин 20-х гг. Ср.: «Ирма Яунзем (песни народностей)» [ИЗ 48.1928]. «Культурная база для народностей Севера» [Пр 30.07.27]. «Танцы меньшинств», «танцы народностей» [Эренбург, Бурная жизнь Лазика Ройтшва-неца (1927), гл. 16 и 30]; «карнавал народностей» [Ог 1928] и т. д. Из юмористического журнала: «За последнее время внимание широких танцующих масс привлекает так называемый „характерный танец народностей”» [Ив. Прутков, Бе 04.1928].

8//5

Альхен мановением руки распустил хор… — Данное место может быть отголоском пушкинской «Полтавы»: Вдруг слабым манием руки / На русских двинул он полки. Общее место романтических поэм XIX в. — знак рукой, распускающий подданных. Ср. пушкинское же: Но повелитель горделивый / Махнул рукой нетерпеливой: / И все, склонившись, идут вон [Бахчисарайский фонтан]. То же у эпигонов: Подает Хан знак уйти / Всем без исключенья; Дал знак рукою горделиво… / Все удалились торопливо [Жирмунский, Из истории русской романтической поэмы, 262-263].

8//6

Он давно уже продал все инструменты духовой капеллы. — Ср. корреспонденцию о заведующем клубом, проигравшем в казино 16 инструментов духового оркестра, в фельетоне М. Булгакова «Самоцветный быт» [1923, Ранняя неизданная проза].

8//7

Здесь стояли койки, устланные… одеялами, с одной стороны которых фабричным способом было выткано слово «Ноги». — «Об одеяле со словом „Ноги”… Ильф весело писал жене из Нижнего Новгорода еще в 1924 г.», — сообщает Яновская [27].

8//8

Дверные приборы были страстью Александра Яковлевича. — Увлечение дверными пружинами и противовесами — по-видимому, довольно распространенная черта в учреждениях тех лет, если судить по воспоминаниям [см. выше, примечание 1] или по заметке из журнала «Крокодил»: «Техника в Перми свирепствует. В каждом учреждении, например, двери механизированы. Для того, чтобы посетителям труднее было войти, к дверям на веревке через блок привешивают разный груз. На почте — гиря в 10 килограммов, в редакции газеты „Звезда” — пивная бутылка с песком, а в других местах — просто куски железа» [В. Малюта, Город чудный, город древний, Кр 11.1930]. Примитивные дверные приборы широко применялись и до революции, например, в петербургских харчевнях: «Блоком служил или привязанный кирпич, или подхваченная за горлышко бутылка, или кусок железа» [Горный, Санкт-Петербург (Видения), 2000, 37].

8//9

Но вместо ожидаемой пенной струи конус выбросил из себя тонкое шипение, напоминавшее старинную мелодию «Коль славен наш господь в Сионе». — «Коль славен…» — гимн (слова М. М. Хераскова по мотивам 47-го псалма, музыка Д. С. Бортнянского), исполнявшийся при торжественных церемониях, преимущественно таких, в которых участвовали войска: на погребениях высокопоставленных особ и военных, на парадах, во время актов в кадетских корпусах и т. п. В белой армии, а позже в эмиграции «Коль славен…» заменял царский гимн «Боже, Царя храни».

Исполнение обоих гимнов было типично для часов с боем — как публичных, так и принадлежавших частным лицам (см. юмореску П. Смурова «Часы» [КП 01. 1928]). После революции мелодии эти заменялись другими, более созвучными эпохе. Куранты Спасской башни в Кремле, игравшие «Коль славен…», были повреждены во время революционных боев в Москве и бездействовали до 1919, когда В. И. Ленин распорядился восстановить их с переменой музыки на «Интернационал» и «Вы жертвою пали» (см. об этом известную пьесу Н. Погодина «Кремлевские куранты»). Сходное изменение претерпели куранты Петропавловской крепости в Петербурге. Нет сомнения, что именно часовая, механическая версия «Коль славен…» имеется в виду при сравнении с гимном шипения выдохшегося огнетушителя.

«Коль славен…» в исполнении бытовой утвари, как бы передразнивающей царские куранты, — юмористический мотив, встречаемый также в киносценарии М. Булгакова «Ревизор» (по Гоголю, 1935): там упоминаются «замки неестественной величины» на купеческих лабазах, которые, «когда их отпирали… издавали давно утерянную мелодию «Коль славен наш господь…» на все лады…» [НЖ 127.1977]. Сходную шутку по поводу этого гимна мы находим у И. Эренбурга: «Пение шпор, нежнейшее — не то „коль славен», не то „я славен»…» [Жизнь и гибель Николая Курбова (1923), гл. 21].

8//10

Старухи… садились обедать за общий стол, стараясь не глядеть на развешанные в столовой лозунги… — Жизнь советских людей в 20-е гг. обильно уснащена лозунгами, плакатами, транспарантами, диаграммами; их можно видеть в цехах, учреждениях, конференц-залах, служебных кабинетах, клубах, яслях, загсах, поликлиниках, магазинах, столовых. Лозунгами украшаются стены домов, трамвайные вагоны, аэропланы, новостройки. Редкая фотография тех лет обходится без трех-четырех транспарантов, виднеющихся где-то на ближнем или дальнем плане. Изобилие плакатов, диаграмм, инструкций, их по видимости безграничное разнообразие поражало иностранных посетителей СССР:

«Улица — одна сплошная речь, обращаемая к вам с вывесок, фасадов и витрин. Подняв голову в поисках названия улицы, вы читаете: „Все за непрерывную рабочую неделю! Упраздним воскресенье — день попов, пьяниц и лентяев! Социализм спас миллионы крестьян от нищеты и бесправия» и т. п. Улица говорит с вами, она думает и решает за вас, она относится к прохожему как к школьнику, уча его истинам о новой России» [G. Le Fevre, Un bourgeois au pays des Soviets, 21-22]. «Картины и инструкции, висящие повсюду, касаются всех мыслимых тем, как-то: приготовление еды, стирка, физические упражнения, уборка дома, борьба с грязью и блохами, упаковка фруктов и овощей для перевозки и хранения, смешивание различных видов зерна для потребления скотом или человеком, вождение автомобиля, уход за лошадью, подготовка крыш к зиме, устройство правильной вентиляции летом, выбор подходящей одежды для младенца или школьника, разумная планировка нового города, устройство погреба или силосной ямы — словом, 1001 поучение, затрагивающее все стороны жизни народа» [Dreiser, Dreiser Looks at Russia, 91-92].

«[В фойе Московского Художественного театра, в 1929]… плакаты и лозунги агитируют за выполнение пятилетки в 4 года, за покупку облигаций госзаймов; изображают капиталистов, гибнущих множеством устрашающих смертей от руки пролетариата; там же со всех сторон смотрят на вас аллегорические картины всевозможного рода и содержания, от призывов к трудящимся всех стран объединяться до обличения пьянства, от ужасов сифилиса до ухода за младенцами. Отдельная хорошо ухоженная и очень интересная фотовыставка посвящена истории Художественного театра» [Rukeyser, Working for the Soviets, 73. Она была «постоянной экспозицией» театра и существует до сих пор под названием «Музей МХАТ». Комментатор в юности не раз посещал Художественный театр и его Музей, но, конечно, уже не видел там агитплакатов и лозунгов 20-х гг. А жаль: следовало бы сохранить и их].

Сатирики иронизируют над неуместностью многих лозунгов и инструкций, над «наляпанными на стену плакатами, разъясняющими рабочему, как ему унаваживать землю и как разводить племенных быков» [Кольцов, Невский проспект, Избр. произведения, т. 1]. Ильф и Петров в фельетоне пишут об «отечески увещевающем плакате» в московском трамвае:

Коль свинью ты вдруг забил,

Шкурку снять ты не забыл?

За нее, уверен будь,

Ты получишь что-нибудь

[Равнодушие, опубл. 1932]. Старухи в доме собеса — заведомо неблагодарный материал для обработки лозунгами, радиопередачами и т. п. Подобных персонажей, плохо поддающихся политической промывке мозгов, соавторы часто представляют как объект именно этой операции [см. ЗТ 9//8; ЗТ 28//9; ЗТ 33//2].

Как мы увидим вскоре, все эти свойства назойливых плакатов и лозунгов начинают в описываемые годы передаваться новому средству информации — радио [см. ниже, примечание 13].

Некоторые из художественно и документально засвидетельствованных лозунгов 20-х гг.:

1. Бытие определяет сознание

2. Рукопожатия отменяются

3. Будь в каждой мелочи подобен Ленину

4. Да здравствует смычка города и деревни

5. Воздушный Красный флот — наш незыблемый оплот

6. Автомобилей много — армии подмога

7. Сей махорку — это выгодно

8. Хочешь хорошо жить — разводи землянику

9. Сифилитик, не употребляй алкоголя

10. Вошь — носитель сыпного тифа

11. Свекла увеличивает кормовой фонд, сохраняет сено, дает возможность завести лишнюю корову

12. Курильщик — вор кислорода и друг туберкулеза

13. Наука и религия несовместимы

14. Пионеры, бейте тревогу — наши родители молятся богу

15. Долой бывших родителей

16. Сыпь хлеб в советские амбары, покупай нужные товары

17. Нам физкультура всегда и везде — лучший товарищ во всякой борьбе

18. Организуйте машинные товарищества

19. Долой капиталистическое рабство

20. Пионер, записывайся в друзья библиотеки и помогай библиотекарю

21. Старшие дошколята — все в октябрята

22. Все дети — на борьбу против пьянства, хулиганства, религиозного дурмана

23. Мы отпустим мать на грядку и пойдем на детплощадку

24. Книжный базар — боевой отряд, каждая книга — по врагу снаряд

25. Смерть куличу и пасхе

26. Все излишки — в сберкассу

27. Против церковников — агентов мировой буржуазии

28. От поповской рясы отвлечем детские массы

29. Не давай на чай! Давать на чай — значит давать взятку

30. Граждане, уничтожим чаевые — наследие буржуазного варварства

31. Советскому Союзу нужен меткий стрелок

32. Ликвидируйте военную безграмотность

33. Ешь медленно, тщательно прожевывая

[1-2 КН 42.1927; 3 Форш, Московские рассказы, 323; 4-6 Катаев, Растратчики, гл. 2; 6 КН 13.1929; 7 Булгаков, Ранняя неизданная проза, 144; 8 Экран Рабочей газеты 30.1927 (на выставке ягод в Москве); 9-10 Зозуля, Мелочь (1922), в его кн.: Я дома; 11 КП 49.1928; 12 Ог 06.05.28; 13 Шишков, Свежий ветер (1924), в кн.: Антология русского советского рассказа, 424; 14 Ог 05.01.30; 16 Форш, Московские рассказы, 315; 16 Пр 12.01.28; 17 Семенов, Наталья Тарпова, кн. 2: 230; 18-22 Posner, U.R.S.S.; 23 Glaeser, Weiskopf, LaRussie au travail,