продал. Сама видела. — В искажении старухой имени (Эмильевич — Мелентьевич) соблюдена просторечная тенденция, что видно, например, из старого фельетона, где девушку по имени Эмилия простолюдины именуют Маланьей [И. Архипов, Выигрыш // Н. Архипов, Юмористические рассказы].
8//25
В коридоре шла ожесточенная борьба с огнетушителем. Наконец, человеческий гений победил… — Юмор в сатириконовском стиле, ср.: «Так еще лишний раз восторжествовал гений человека над темными силами природы» [Тэффи, Погода]. Сатириконовское влияние в истории с огнетушителем «Эклер» довольно явственно. В известном рассказе А. Аверченко «Отец» сходным образом ведет себя колоссальный умывальник, то отказываясь работать, то вдруг со свистом устремляя на людей горизонтальную струю воды. «Человек, побежденный умывальником» с криком отскакивает в сторону и убегает. Вся семья, окружив умывальник, «делает форменную облаву» на увертливую струю — ср. коллективную борьбу с взбунтовавшимся «Эклером».
8//26
Теперь он пошел в монахи — сидит в допре. — Допр — дом предварительного заключения. (У некоторых комментаторов данное сокращение раскрывается иначе; ср., однако, именно такую его расшифровку в мемуарах С. Липкина [Квадрига, 236]; время — лето 1925). От данной фразы может идти ассоциативная нить к упоминаемому выше певцу М. Бат-тистини, о котором пресса сообщала, что он «потеряв голос, постригся в монахи» [см., например, См 26.1927; Пр 05.07.27]. Разговоры о принятии той или иной знаменитостью монашества вообще были в ходу: то же писали о Чан Кайши и о румынской королеве Марии [Окно в мир, Ог 02.10.27].
8//27
Ты кому продал стул? — Сцена Бендера с Пашей Эмильевичем, реакция последнего («Мне ваши беспочвенные обвинения странны…» 2, за чем следует угроза побоев и беспрекословное выполнение требований собеседника), напоминает объяснение Пьера с Анато-лем Курагиным после попытки похищения Наташи [Война и мир, II.5.20].
8//28
— Удар состоялся, — сказал Остап, потирая ушибленное место, — заседание продолжается! — «Заседание продолжается», одно из фирменных выражений Остапа [кроме данного места, в ДС 6; ДС 21; ЗТ 7; ЗТ10; ЗТ14; ЗТ 22], — «историческая» фраза, произнесенная председателем палаты депутатов Шарлем Дюпюи после взрыва бомбы, которую бросил в зале французского парламента анархист Огюст Вайян 9 декабря 1893: «Messieurs, la seance continue!» Убитых не было; несмотря на многочисленные призывы о снисхождении, Вайян был казнен по приговору суда в феврале 1894 [см. Maitron, Le mouvement anarchiste, 230; на эпизод Вайян-Дюпюи указал комментатору Д. Аране].
Слова «Заседание Государственной думы продолжается» пресса приписывала председателю первой Государственной Думы С. А. Муромцеву, когда депутаты распущенной Думы собрались в Выборге 10 июля 1906. «Левые эсеры ушли. Заседание съезда продолжается», — заявил председатель V съезда Советов Я. М. Свердлов во время попытки левоэсеровского переворота 6 июля 1918. Ранее в том же году эпизод с террористическим актом Вайяна был изложен в статье В. Степанова «Заседание продолжается». Фраза вошла в язык и употреблялась в политической жизни и журналистике в значении «business as usual, невзирая на нарушение нормального порядка вещей». Ею было озаглавлено письмо издателя «Сатирикона» М. Г. Корнфельда в редакцию отколовшегося «Нового Сатирикона» ; смысл письма был в том, что несмотря на раскол, традиции журнала должны продолжаться. Фраза получила хождение и за рубежом. [Муромцев, Свердлов, Степанов — см. Душенко, Заседание продолжается; В. Степанов — Пр 18.02.18; М. Корнфельд — НС 01.1913; зарубежье — мемуары А. Дикгофа-Деренталь в кн.: На чужой стороне, т. 2, Берлин-Прага, 1923, 69].
Независимо от французского эпизода, метафору продолжающегося заседания находим у Л. Н. Толстого: «Один вид [Шварца] говорил: инцидент панихиды Ивана Ильича никак не может служить достаточным поводом для признания порядка заседания нарушенным…» [Смерть Ивана Ильича, гл. 1].
Примечания к комментариям
1 [к 8//13]. Приведем примеры других юморесок на тему радиорепродуктора:
«Из зала суда. — Вы обвиняетесь в том, что на углу двух шумных улиц горланили разные песенки! Вы обвиняетесь в том, что, собирая вокруг себя народ, вы тем самым мешали движению! Вы обвиняетесь еще в том, что благодаря этим скопищам вы помогали карманникам орудовать вовсю! И, наконец, вы обвиняетесь в том, что имеете постоянные сношения с заграницей! Встаньте, обвиняемый!
Но обвиняемый не может стоять. Он может только висеть, да и то, если его привинтить. Он — громкоговоритель с угла бывш. Невского и бывш. Михайловской» [Пу 36.1926].
«Громкоговоритель: Стойло для коров должно быть сухое, просторное, светлое…» На рисунке — громкоговоритель, установленный на улице вблизи окон жилого дома; спасаясь от него, жильцы спешно закладывают окна подушками, прячутся под одеяла, затыкают уши и т. п. [Н. Радлов, Смертоносные звуки, См 37.1926].
(монолог современного Чацкого)
Не образумлюсь! Виноват!
И слушаю — не понимаю!
Как будто я попал из рая прямо в ад…
Растерян мыслями… Трем станциям внимаю.
Слепец! Я в чем искал забвенья от трудов!
Спешил, летел, дрожал… Вот передача близко!
Но кроме воя, скрежета и писка
Не слышу ничего уж больше двух часов!
Ах, кончится когда столпотворенье это?
«Поверка времени». «Простые дроби». Нет!
Я не могу! Смешалось «Риголетто»
С обзором завтрашних газет!
«ХорМГСПС»… «У микрофона Жаров»!
В душе и в голове один сплошной туман…
Что слушать мне: «Час мемуаров»
Или «Борьбу с болезнями семян»?
Цвиленев с Гуриным!.. Знакомы эти лица!
Что нынче нам расскажут молодцы?
«Корове лучше осенью телиться…»
«Советы, как самим затачивать резцы…»
«Как повести борьбу в деревне с колдунами…»
«Что лучше собирать — железо или медь?..»
«Профцикл!» «Час октябрят». «Реклама». «Пойте с нами»!
Я — не хочу и не могу я петь!
Во время лекции «Как сохранять сметану»
То флейта слышится, то будто фортепьяно…
Слились в одно — в который раз —
И «Агроцикл», и «Сильва», и «Рабгаз»!
Я какофонию не в силах слушать эту!!
Эй!.. Скорой помощи карету!!!
[Чу 07.1929]
2 [к 8//27]. Ср. несколько похожий плеоназм: «Нелепые претензии, лишенные логики» — в фельетоне А. Зорича о реакции бюрократов на жалобы трудящихся [Чу 11.1929].
9. Где ваши локоны?
9//1
Золотые битюги… — Битюг — «сильная ломовая лошадь особо крупной породы; от названия реки Битюг в Воронежской обл., издавна известной коневодством» [ССРЛЯ, т. I]. «Ломовики с их громадными „качками», с колесами в рост невысокого мужчины, с дугами толщиной в мужскую Hofy, с конями-битюгами, важно шествовавшими на мохнатых, обросших по „щеткам» длинной шерстью ногах» [Успенский, Записки старого петербуржца, 102].
9//2
Приехав в родной город, он увидел, что ничего не понимает. — Растерянность Воробьянинова понятна — как и другие российские города, Старгород должен был стать иным за послереволюционные годы. Массовые перемены в названиях и функциях старых зданий воспринимались многими как удивительный маскарад. «Переменилась Пермь на советский трудовой лад «, — торжествующе пишет в очерках «По советской земле» В. Каменский. «Например: где жил и царствовал губернатор — там медико-санитарный отдел и на заборе написано „Береги здоровье!» Где была женская гимназия Барбатенко — там ГПУ. Где была Мариинская гимназия — там Дворец труда. Где была земская управа — там университет. Где было дворянское собрание — там клуб красноармейцев» и т. п. [НМ 04.1925]. В том же духе описывает М. Кольцов новую Эривань: «Раньше эта улица называлась Московской, теперь… Советской. Там, где жил губернатор, теперь партийный комитет; там, где мужская гимназия, — исполком; в особняке бывшей купчихи — Рабоче-крестьянская инспекция; там, где была почтовая контора, — теперь финотдел и суд» [18 городов].
9//3
В прежнее время, проезжая по городу в экипаже, он обязательно встречал знакомых или же известных ему с лица людей. Сейчас он прошел уже четыре квартала… но знакомые не встречались. — Ср. в записках В. В. Шульгина о его нелегальном приезде в Киев: «Я подумал о том, что за 10-дневное пребывание, из которого 6 дней я непрерывно шатался по улицам, я не встретил ни одного знакомого лица. В любом большом городе Европы это было бы невозможно: кого-нибудь я бы узнал или кто-нибудь меня бы узнал. А здесь… никто, можно сказать, даже не чихнул. Вот тебе и родной город» [Три столицы].
В «Путевых картинах» Г. Гейне описано сходное возвращение на родину: «Если и встречались мне на улице знакомые, то они не узнавали меня, и самый город глядел на меня чужими глазами. Многие дома были выкрашены заново (ср. далее в ДС: «Весь город был другого цвета. Синие дома стали зелеными, желтые — серыми…»), из окон выглядывали чужие лица» [Идеи. Книга Le Grand, гл. 10]. В романе Ж. Жироду [см. ДС 11//2] рассказчик, не раз бывавший в довоенной Германии, заходит в знакомое кафе в послевоенном Мюнхене, но не видит ни одного из завсегдатаев, которых встречал там 15 лет назад [гл. 2].
Параллели к ДС содержит также «Рип Ван Винкль» В. Ирвинга. Герой возвращается в родные места после 20-летнего сна, во время которого, как и у соавторов и Жироду, произошли война и революция. «Подойдя к деревне, он встретил многих людей, но среди них не было ни одного знакомого, что его несколько удивило, ибо он думал, что лично знает всех в округе». Как и Воробьянинова, его принимают за эмигранта и шпиона.
9//4
…С каланчи исчезли бомбы, по ней не ходил больше пожарный… — В дотелефонную эпоху сигнал о пожаре давался не с места бедствия, а с каланчи, на которой день и ночь дежурил часовой. Заметив где-либо признаки пожара, он дергал за веревку колокола, висевшего во дворе части. Когда пожарные по сигналу выбегали во двор, он сообщал им район пожара и его размеры по пятибалльной шкале. Ностальгически вспоминает мемуарист о фигуре часового:
» На самой вышке, обведенной незамысловатой решетчатой оградой, с утра до вечера и с вечера до утра, равномерно, как маятник, взад и вперед, во всем своем непревзойденном величии, шагал тот самый красавец-пожарный, без которого не было бы ни города, ни уезда, ни красоты, ни легенды» [Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 8].
В его ведение входили бомбы (шары), число которых указывало, в каком из пожарных участков города замечен огонь.
«Москвичи оповещались о пожарах вывешиванием над каланчами на канатах рычага черных кожаных шаров размером с человеческую голову. У каждой части был особый знак: один шар — это означало центральную часть, так называемую „городскую», у других были два, и три, и четыре шара, некоторые части обозначались шарами с интервалами, некоторые с прибавлением крестов и т. д. А когда пожары становились угрожающими, то вывешивался еще и красный флаг. Это означало — „сбор всех частей»» [Телешов, Записки писателя, 243].
То же значение, что и флаг, имел черный куб. Шары оповещали также о сильном морозе — ниже 15° по Реомюру, — когда отменялись уроки в школах [Пастернак, Воспоминания, 66; Успенский, Записки старого петербуржца, 161, и др.].
Вся эта система сигнализации многократно упоминается в художественной литературе:
«На каланче Александровского участка висело два черных шарика, означавших, что во второй части — пожар» [Катаев, Белеет
