— сказала Наташа. — Но я ничего, ничего не знаю» [Война и мир, II.5.22]. «Ах, я ничего не знаю…» [Чехов, Попрыгунья]. «— Ах, я ничего не знаю» [А. Грин, Брак Августа Эсборна, КН 13.1926]. Клише состоит в попытке возразить или выразить нечто: «Не называйте его дурным…» — и (через «но») признании в неспособности сказать это; у Ильфа и Петрова в упрощенном виде — лишь второй элемент, дважды повторенный.
10//17
— Харю разворочу! — неистовствовал дворник. — Образованный! — Ненависть дворника к «образованному» имеет давние корни. Дворник — фигура, олицетворяющая консервативное и охранительное начало в народе, исконный враг и притеснитель интеллигента. До революции дворник был официальным агентом полиции, в чьи обязанности входило следить за подозрительными, инакомыслящими и иными нежелательными элементами среди жильцов. В советское время ни для кого не была секретом связь дворника с ГПУ и милицией. Недаром дворник дома № 5 плачет, припав к плечу милиционера. Французская журналистка рассказывает о своем визите к молодому московскому преподавателю, живущему в коммунальной квартире: «За стеной проживает товарищ дворник (un camarade balayeur), который любит водку и недолюбливает интеллигентов. — Когда он пьян, — говорит Борис, — он принимается барабанить в деревянную перегородку и при этом ревет, как осел. Прошлой ночью, например, он взъярился на мои книги: „Я их все сожгу, и тебя вместе с ними, писака ты проклятый, — орал он, — я тебя выкурю из твоей щели, как крысу“» [Marion, Deux Russies, 121; Viollis, Seule en Russie, 59].
В литературе дворник неоднократно предстает как преследователь человека с тонкой душой, «поэта»: За деньгами дворник к поэту пришел… [А. Ф. Иванов-Классик, Бедный поэт // Поэты-демократы]. «Два разъяренных дворника волокут под руки пьяного Поэта» [Блок, Незнакомка, 2-е видение]. Отметим презрительное отношение дворника Маркела к Живаго [Пастернак, Доктор Живаго, XV.6] и ведущую роль дворника Пряхина в наказании Лоханкина.
Поведение дворника имеет параллель в «Дэвиде Копперфилде», где сходным образом буянит кредитор м-ра Микобера: «Некий чумазый мужчина, кажется, сапожник, появлялся в коридоре в семь часов утра и кричал с нижней ступеньки лестницы, взывая к м-ру Микоберу: „А ну-ка сходите вниз! Вы еще дома, я знаю! Вы когда-нибудь заплатите? Нечего прятаться! Что, струсили?» Не получая ответа на свой призыв, он распалялся все больше и, наконец, орал: „Мошенники! Грабители!»; когда и такие выражения оставались без отклика, он переходил улицу и орал оттуда, задрав голову и обращаясь к окнам третьего этажа» [гл. 11]. Подобная сцена есть и в «Приключениях Гекльберри Финна» [гл. 21], где пьяница и буян Боггс кричит под окнами полковника Шерберна: «Выходи, Шерберн! Выходи и встреться с человеком, которого ты надул! Я пришел по твою душу, и я до тебя доберусь!»
11//1
В дворницкой стоял запах гниющего навоза, распространяемый новыми валенками Тихона. Старые валенки стояли в углу и воздуха тоже не озонировали. — Об архетипических подтекстах гниения и вони в дворницкой, каморке свинопаса и т. д., где находит себе прибежище бывший хозяин, см. ДС Ъ//22. Быт типичной дворницкой, включая упоминаемые соавторами пахучие валенки и громовое пение [см. ДС 6//8], описывает С. Дурылин в своих мемуарах о старой Москве:
«В ней пахло не то деревенской избой, не то казармой… Деревянный некрашеный пол, широкая русская печь… постель-сенник на козлах, укрытая пестрым ситцевым одеялом из лоскутков; некрашеный деревянный стол — всегда с полуковригой черного хлеба, с деревянной солоницей; кисловатый запах овчинного тулупа и валенок, прогретых на шестке, — все это переносило в большую зажиточную тульскую или рязанскую избу… Дворницкая служила прибежищем для деревенских гостей, приезжавших к прислуге: деревенский дух в ней не переводился. Но не переводился в ней и дух казарменный. По стенам развешаны были лубочные картинки из русско-турецкой войны… Из дворницкой вынес я слова и напев [различных песен и романсов]… Песни пели в дворницкой под гармонику» [В своем углу, 101-102].
В романе М. Осоргина «Сивцев Вражек» (1928) в круг атрибутов во многом символической фигуры дворника также входит пахучая дворницкая: «В дворницкой дух от трубок был тяжел, густ, сытен и уютен», равно как и старые и новые сапоги и валенки [главы «Сапоги», «Разговоры»]. Коллективное пение в каморке дворника — тоже мотив известный: в романе А. Белого обитатели дворницкой распевают духовные стихи [Петербург, 300].
Замечанием «воздуха… не озонировали» соавторы, видимо, намекают на озонатор — прибор для очистки воздуха, который ставился в уборных и учреждениях [Вентцель, Комм, к Комм., 50].
11//2
— Конрад Карлович Михельсон… кажется, друг детей… — Друг детей — член общества помощи беспризорным [см. ДС 24//6]. Так же сокращенно называли членов других добровольных обществ содействия, например, «друг Воздушного флота» [Катаев, Собр. соч., т. 2:11] и т. д.
Смена имени как знак разрыва с прошлым и начала новой жизни имеет архетипический характер (моряк Эдмон Дантес, становящийся «графом Монте-Кристо» после прохождения испытаний каменной темницей и погружением в воду, и т. п.). В этом отношении «Михельсон» стоит в одном ряду с перекрашиванием и бритьем головы, которым подвергается Воробьянинов.
«Конрад Карлович Михельсон»— еще одно напоминание о В. В. Шульгине, нелегально путешествовавшем по России под именем Эдуарда Эмильевича Шмитта. Сцена, где Остап вручает Ипполиту Матвеевичу профсоюзную книжку на имя Михельсона, имеет близкое соответствие в «Трех столицах» Шульгина: «Разрешите вам вручить приготовленный для вас паспорт. Вы можете здесь прочесть, что вы занимаете довольно видное место в одном из госучреждений и что вам выдается командировочное свидетельство, коим вы командируетесь в разные города СССР… Итак, Эдуард Эмильевич, разрешите вас так и называть…» [гл. 4].
Другую, типологическую параллель к переименованию Ипполита Матвеевича находим в романе Ж. Жироду «Зигфрид и Лимузэн» (русский перевод 1927). Рассказчик, француз, в послевоенном 1922 году приезжает после 15-летнего отсутствия в Мюнхен в поисках своего старого друга, французского журналиста Форестье, который в результате контузии впал в беспамятство, а вылечившись, превратился в немецкого литератора Зигфрида Клейста (об этом архетипическом сюжете, представленном, между прочим, и у соавторов, см. ЗТ 17//1). Предвидя враждебность местного населения к французу, рассказчик раздобывает себе документ на чужое имя: «Мюллер передал мне поддельный паспорт на имя канадского гражданина Шапделена» [гл. 2]. О других моментах возвращения Ипполита Матвеевича в Старгород, напоминающих об этом эпизоде романа Жироду, см. ДС 7//11; ДС 9//3.
11//3
По сравнению с нашей концессией это деяние, хотя и предусмотренное Уголовным кодексом, все же имеет невинный вид детской игры в крысу. — Описание этой игры можно найти в современном «дамском детективе»: «Играющие делятся на две команды. Одна из них должна выбрать крысу, но члены второй команды не знают, кто выбран. Дальше все, включая крысу, начинают бегать. Ее задача — поймать кого-нибудь. Усыпив бдительность игроков, крыса неожиданно хватает кого-нибудь за плечо со словами: — Я крыса, ты попался!» [Д. Донцова, Три мешка хитростей, М.: ЭКСМО, 2002, 336; сообщено А. И. Ильф в письме от 9 марта 2005].
11//4
— А доисторические животные в матрацах не водятся? — Смотря по сезону, — ответил лукавый коридорный… — Клопы — известный бич провинциальных гостиниц. Английский мемуарист, описывая пребывание во владимирском «Прогрессе» в 1929, пишет: «Мне дали место в номере с семью койками, которые я обследовал одну за другой и обнаружил, что все они густо населены клопами» [Farson, Seeing Red, 31]. О том же говорят и советские авторы: «Едва прикрыли [гостиничный диван] простыней, как тут же бойко пополз по простыне проголодавшийся клоп, за ним другой, третий…» [Сергеев-Ценский, Конец света].
Гостиница с клопами и блохами, о которых гости и прислуга говорят зоологическими, зооборческими и батальными иносказаниями, — общее место, восходящее к глубокой древности. У Аристофана Дионис расспрашивает у Геракла дорогу в подземный мир, в том числе просит указать те придорожные гостиницы, «где меньше всего клопов» [Лягушки, 115]. У него же сравнение клопов с коринфскими воинами [Облака, 710]. «Скверная комната, и клопы такие, каких я нигде не видывал: как собаки кусают» [Гоголь. Ревизор]. Непосредственную параллель к диалогу Бендера с коридорным находим в «Игроках»: «Комната в городском трактире… Ихарев входит в сопровождении трактирного слуги Алексея… Алексей: Пожалуйте-с, пожалуйте! Вот-с покойник! уж самый покойный, и шуму нет вовсе. Ихарев: Шума нет, да чай конского войска вдоволь, скакунов? Алексей: То есть изволите говорить насчет блох? Уж будьте покойны. Если блоха или клоп укусит, уж это наша ответственность: уж с тем стоим». То же у Шолом-Алейхема: «Устроившись на ночлег в отеле „Туркалия», я всю ночь напролет сражался с дикими зверями» [Новая Касриловка].
В юмористическом словарике «Справочник для плавающих и путешествующих» [См 30.1928] читаем: «Гостиница. Место, которое кусается (из-за цен и из-за клопов)». Приведем заодно еще три словарные статьи, имеющие соответствие в романах. «Еда. Наиболее доступное культурное развлечение во время пути» [см. ДС 4//4]. «Железная дорога. Место, где бегают с чайником за кипятком» [см. ДС 20//2]. «Лимитрофы. Соседние с СССР государства, которые некоторыми путешественниками ошибочно принимаются за заграницу» [см. ЗТ 30//3].
«Лукавый коридорный» — просодический отголосок пушкинского Лукавый царедворец! [Борис Годунов; см. сходство гласных, согласных, схемы слогов во втором слове].
11//5
…Варфоломея Коробейникова, бывшего чиновника канцелярии градоначальства, ныне работника конторского труда. — Градоначальник — высокопоставленное должностное лицо в дореволюционной России, по рангу соответствующее губернатору. Ряд городов с прилегающей территорией (Санкт-Петербург, Одесса, Севастополь, Керчь, Николаев и др.) были выделены из губерний в особые административные единицы, управлявшиеся Градоначальниками. Юрисдикция градоначальника касалась лишь определенных сфер городской жизни; в других делах (например, судебных, земских) город мог входить в обычное административное деление и подчиняться губернским властям. Градоначальник назначался императором по представлению министра внутренних дел. При нем имелись чиновники для особых поручений и канцелярия — та, где служил Коробейников и куда вызывали в свое время журналиста Принца Датского (см. отброшенную главу ДС «Прошлое регистратора загса»).
«Бывший X, ныне Y» — формула, перешедшая в советский обиход из дореволюционного и наполнившаяся в 20-е гг. новым смыслом. Примеры: «Бывший ключник майора, а ныне волостной писарь Иван Павлович» [Чехов, За двумя зайцами…]. «Осип, бывший швейцар, а ныне гражданин Малафеев» [Замятин, Мамай]. «Здесь упокоен бывший раб божий, а теперь свободный божий гражданин Никита Зощенков, 49 лет» [из надписей на кладбище: ТД 06.1927, раздел «Веселый архив»]. «Бывший тореадор, ныне советский служащий» [ИЗК, 146]. Всем памятен «бывший князь, а ныне трудящийся Востока, гражданин Гигиенишвили» [ЗТ 13]. О мимикрических оборотах типа «работник конторского труда» см. ДС 6//7.
11//6
Остапу пришлось пересечь весь город. Коробейников жил на Гусище — окраине Старгорода. — Окраина, видимо, является типичным местопребыванием городского архивариуса. Его профессия связана архетипическими нитями с
