даже это предлагалось серьезно — была бы только ссудой, подлежавшей последующему возврату, между тем как Северная Италия с герцогом Лёйхтенбергским действительно подпала бы под протекторат России, а вскоре неизбежно и под русское владычество. И горячо рекомендованный план был пока отложен».

Так писала газета «Tablet» в 1844 году.

Единственный момент, оправдывавший государственное существование Австрии с середины XVIII столетия, ее противодействие успехам России в восточной Европе — противодействие беспомощное, непоследовательное, трусливое, но упорное — дает повод Фогту сделать открытие, что «Австрия — очаг всяких раздоров на Востоке» (l. с., стр. 56). С «какой-то детской наивностью», которая так мило идет к его жирной наружности, он объясняет союз России с Францией против Австрии — помимо освободительных тенденций «благожелательного царя» — неблагодарностью, которой Австрия отплатила за услуги Николая, оказанные во время венгерской революции.

«А во время Крымской войны Австрия дошла до последней границы вооруженного, враждебного нейтралитета. Само собой разумеется, что это поведение, к тому же отмеченное печатью фальши и коварства, должно было страшно озлобить русское правительство против Австрии и толкнуть его тем самым в сторону Франции» (l. с., стр. 10, 11).

Россия, по Фогту, ведет сентиментальную политику. Та благодарность, которую Австрия проявила по отношению к царю в ущерб Германии во время Варшавского конгресса 1850 г. и совершая поход в Шлезвиг-Гольштейн[490], все еще не удовлетворяет благодарного Фогта.

Русский дипломат Поццо-ди-Борго в своей знаменитой депеше, помеченной: Париж, октябрь 1825 г.[491], перечислив интриги Австрии против русских планов интервенции на Востоке, говорит:

«Поэтому наша политика требует, чтобы мы по отношению к этому государству» (Австрии) «занимали угрожающую позицию; наши приготовления должны убедить его в том, что, если оно предпримет что-либо против нас, над его головой разразится такая страшная буря, какой оно еще никогда не переживало».

Пригрозив Австрии войной извне и революцией изнутри и предложив в качестве возможного мирного исхода захват Австрией турецких «провинций, на которые она претендует», а Пруссию изобразив просто в виде подчиненного союзника России, Поццо продолжает:

«Если бы венский кабинет признал наши благие цели и намерения, то давно был бы выполнен план императорского кабинета, — план, имеющий в виду не только овладение Дунайскими княжествами и Константинополем, но и изгнание турок из Европы».

Как известно, в 1830 г. между Николаем и Карлом Х был заключен тайный договор на следующих условиях: Франция разрешает России завладеть Константинополем и в качестве компенсации получает Рейнские провинции и Бельгию; Пруссия компенсируется Ганновером и Саксонией; Австрия получает часть турецких провинций на Дунае. При Луи-Филиппе тот же план, по инициативе России, был снова предложен Моле петербургскому кабинету. Вскоре после этого Бруннов отправился с этим документом в Лондон, где он был показан английскому правительству как доказательство предательства Франции и использован для образования антифранцузской коалиции 1840 года.

Посмотрим теперь, как должна была Россия в согласии с Францией использовать Итальянскую войну, по мысли Фогта, инспирированного своими парижскими первоисточниками. «Национальный» состав России, в частности «польская национальность», казалось, должны были бы представить некоторые затруднения для человека, «путеводной звездой» которого служит «принцип национальности»; однако:

«принцип национальности мы оцениваем высоко, но еще выше для нас принцип свободного самоопределения» (стр. 121 l. с.).

Захватив по договорам 1815 г. значительно большую часть собственно Польши, Россия настолько продвинулась на запад, вклинившись не только между Австрией и Пруссией, но и между Восточной Пруссией и Силезией, что уже тогда прусские офицеры (например, Гней-зенау) обращали внимание на недопустимость подобных пограничных отношений с чрезвычайно могущественным соседом. Но только тогда, когда усмирение поляков в 1831 г. отдало эту область всецело на гнев и милость русских, обнаружилось истинное значение этого клина. Необходимость держать в покорности Польшу служила только предлогом для возведения мощных укреплений у Варшавы, Модлина, Ивангорода. Действительной их целью было полное стратегическое господство над районом Вислы, создание базы для наступления на север, юг и запад. Даже Гакстгаузен, при всех своих горячих симпатиях к православному царю и всему русскому, увидел в этом вполне реальную опасность и угрозу для Германии. Укрепленная позиция русских на Висле представляет большую угрозу для Германии, чем все французские крепости, вместе взятые, особенно с того момента, когда прекратится национальное сопротивление Польши, и Россия сможет распоряжаться военной силой Польши как своей собственной агрессивной силой. Фогт поэтому успокаивает Германию тем, что Польша — стала русской по свободному самоопределению.

«Несомненно», — говорит он, — «несомненно, что в результате напряженных усилий русской народной партии пропасть, зиявшая между Польшей и Россией, стала значительно меньше, и, может быть, достаточно лишь небольшого толчка, чтобы совсем засыпать ее» (1. с., стр. 12).

Этот небольшой толчок должна была дать Итальянская война. (Александр II убедился, однако, во время этой войны, что Польша еще не стоит на высоте, уготованной ей Фогтом.) Растворившаяся в России на основе «свободного самоопределения» Польша в качестве центрального тела притянет по закону тяготения томящиеся под чужеземным господством отторгнутые части бывшего польского государства. Чтобы этот процесс притяжения совершался легче, Фогт советует Пруссии воспользоваться удобным моментом и избавиться от «славянского придатка» (стр. 17 l. с.), то есть от Познани (стр. 97 l. с.) и, вероятно, также и от Западной Пруссии, так как только Восточную Пруссию считают «чисто немецкой землей». Отторгнутые от Пруссии части, разумеется, сейчас же сольются с поглощенным Россией центральным телом, а «чисто немецкая земля» — Восточная Пруссия — превратится в enclave {владение, вкрапленное в чужую территорию. Ред.} России. С другой стороны, что касается Галиции, которая на карте «Европа в 1860 г.» также включена в Россию, то ведь отторжение ее от Австрии непосредственно входило в цель войны, преследовавшей освобождение Германии от негерманских владений Австрии, Фогт вспоминает, что

«до 1848 г. в Галиции чаще встречался портрет русского царя, чем австрийского императора» (стр. 12 l. с.) и что «при необыкновенном искусстве России в осуществлении такого рода интриг у Австрии могут быть серьезные основания для тревоги» (l. с.).

Но само собой разумеется, что в целях избавления от «внутреннего врага» Германия должна спокойно позволить русским «продвинуть к границе войска» (стр. 13), которые поддержали бы такие интриги. В то время как Пруссия сама откажется от своих польских провинций, Россия, воспользовавшись Итальянской войной, должна отторгнуть от Австрии Галицию, подобно тому как уже в 1809 г. Александр I получил часть ее в качестве платы за свою лишь театральную поддержку Наполеона I. Известно, что Россия частично от Наполеона I, частично от Венского конгресса с успехом добилась части польских земель, первоначально доставшихся Пруссии и Австрии, В 1859 г. наступил, по мнению Фогта, момент объединить всю Польшу с Россией. Вместо освобождения польской национальности от русских, австрийцев и пруссаков Фогт требует растворения в России и уничтожения всего прежнего польского государства. Finis Poloniae! {Конец Польше! Ред.} Эта «русская» идея о «восстановлении Польши», сразу же после смерти царя Николая I распространившаяся по всей Европе, была разоблачена уже в марте 1855 г. Давидом Уркартом в памфлете «The new hope of Poland» («Новая надежда Польши»).

Но Фогт еще недостаточно постарался для России.

«Необычайная предупредительность», — рассказывает этот любезный собеседник, — «чуть ли не братское обхождение русских с венгерскими революционерами слишком резко выделялось на фоне поведения австрийцев, чтобы не оказать своего действия. Разгромив партию» (nota bene: Россия, по Фогту, разгромила не Венгрию, а партию), «но обращаясь с ней мягко и вежливо, Россия создала почву для мнения, которое можно примерно выразить так: из двух зол приходится выбирать меньшее, и в данном случае Россия — не большее зло» (стр. 12, 13 l. с.).

С какой «необычайной предупредительностью, мягкостью и вежливостью», даже «братским» участием плон-плоновский Фальстаф изображает поведение русских в Венгрии, становясь «каналом» иллюзии, о которую разбилась венгерская революция 1849 года. Это партия Гёргея распространяла тогда веру в русского князя как в будущего короля Венгрии и этой верой сломила силу сопротивления венгерской революции{81}.

Не имея особой опоры ни в одной расе, Габсбурги до 1848 г., естественно, основывали свое господство над Венгрией на господствующей национальности — на мадьярах. Между прочим, Меттерних был вообще величайшим хранителем национальностей. Он понуждал одну национальность действовать во зло другой, но он нуждался в них, чтобы понуждать их к этому. Он их поэтому сохранял. Сравним Познань и Галицию. После революции 1848–1849 гг. Габсбургская династия, разбившая мадьяр и немцев при помощи славян, пыталась, подражая Иосифу II, насильственно установить господство немецкого элемента в Венгрии. Из страха перед Россией Габсбурги н «осмеливались броситься в объятия своим спасителям славянам. Их общегосударственная реакция была направлена в Венгрии гораздо больше против их спасителей, славян, чем против их побежденных врагов, мадьяр. Поэтому в борьбе со своими собственными спасителями австрийская реакция, как это показал Семере в своей брошюре «Венгрия в 1848–1860 годах», Лондон, 1860[493], гнала славян обратно под мадьярское знамя. Австрийское господство над Венгрией сопровождалось поэтому господством мадьяр в Венгрии как до, так и после 1848 года. Совсем другое дело Россия, независимо от того, господствует ли она в Венгрии прямо или косвенно. Если подсчитать все родственные ей по происхождению и по религии элементы, то окажется, что Россия имеет за собой немадьярское большинство населения. Мадьяры уступают численно родственным России по происхождению славянам и родственным ей по религии валахам. Поэтому русское господство в Венгрии равносильно гибели венгерской национальности, то есть гибели исторически связанной с господством мадьяр Венгрии{82}.

Фогт предоставляет полякам в порядке «свободного самоопределения» раствориться в России, а венграм, в порядке подчинения русскому господству, погибнуть в славянстве{83}.

Но Фогт все еще недостаточно постарался для России. Среди «ненемецких провинций» Австрии, за которые Германскому союзу не следовало «обнажать меча» против Франции и России, «стоящей всецело на стороне Франции», находились не только Галиция, Венгрия, Италия, но и Богемия с Моравией.

«Россия», — говорит Фогт, — «представляет собой то крепкое ядро, вокруг которого все более и более стремятся группироваться славянские народности» (l. с., стр. 9 — 10).

Население Богемии и Моравии принадлежит к «славянским народностям». Подобно тому как Московия превратилась в Россию, так Россия должна превратиться в Панславянию, «Имея чехов под боком, мы не