времени — была вооружена мушкетами; к тому же и в самом характере пехоты произошли коренные перемены. Этот род войск стал формироваться из наемников, которые сделали военную службу своей профессией. Такими профессиональными солдатами были немецкие ландскнехты и швейцарцы; они весьма скоро ввели более правильный строй и тактические движения. Была в известном смысле возрождена древняя дорическая и македонская фаланга; шлем и нагрудник до некоторой степени защищали солдат от копья и меча кавалерии; и когда при Новаре (1513 г.)[289] швейцарская пехота буквально прогнала с поля сражения французских рыцарей, то столь храбрая, но неповоротливая конница в дальнейшем перестает находить применение. В связи с этим после восстания Нидерландов против Испании мы встречаем новый вид кавалерии — немецких Reiters {рейтаров. Ред.} (французских reitres), набиравшихся, как и пехота, путем добровольной записи и вооруженных шлемом и нагрудником, палашом и пистолетами. Они были столь же тяжеловесны, как и современные кирасиры, но значительно легче, чем рыцари. Они скоро доказали свое превосходство над закованными в броню всадниками, Последние отныне исчезают, а вместе с ними исчезает и копье; обычным вооружением кавалерии становятся палаш и короткоствольное огнестрельное оружие; Примерно в то же время (конец XVI века) сначала во Франции, потом и в других странах Европы был введен смешанный род войск — драгуны. Вооруженные мушкетами, они должны были сражаться, смотря по обстоятельствам, либо как пехота, либо как кавалерия. Подобный род войск был создан еще Александром Великим под названием димахов, но этот пример долго не находил подражания. Драгуны XVI века просуществовали более продолжительное время, но к середине XVIII столетия они повсюду утратили свой смешанный характер, сохранив лишь название, и использовались обыкновенно как кавалерия. Самой важной отличительной чертой их было то, что они представляли собой первый вид регулярной кавалерии, совершенно лишенный защитного вооружения. Попытка создания драгун, как действительно смешанного рода войск, была вновь предпринята в широких масштабах русским императором Николаем; но вскоре оказалось, что перед лицом врага их всегда приходилось использовать в качестве кавалерии, и потому Александр II очень скоро превратил их в обыкновенную кавалерию, так же мало рассчитанную на выполнение функций пехоты, как гусары или кирасиры. Великий голландский полководец Мориц Оранский впервые ввел для своих рейтаров организацию, до некоторой Степени сходную с современной тактической организацией. Он обучал их производить атаки и эволюции отдельными отрядами и в несколько линий, совершать повороты, отрываться от противника, строиться в колонну и линию, менять фронт, не нарушая порядка и действуя отдельными эскадронами и взводами. Таким образом, исход кавалерийского боя уже решался не одной атакой всей массой конницы, а последовательными атаками отдельных эскадронов и линий, поддерживающих друг друга. Кавалерия Морица Оранского строилась обыкновенно глубиной в пять шеренг. В других армиях она вела бой в глубоких колоннах, а там, где было принято линейное построение, оно все же имело в глубину 5–8 шеренг.
В XVII столетии, в связи с полным исчезновением дорогостоящих тяжеловооруженных всадников, численность кавалерии чрезвычайно возросла. Ни в один другой период этот род войск не занимал такого большого места в любой армии. Во время Тридцатилетней войны от 2/5 почти до 1/2 каждой армии обыкновенно составляла кавалерия; в отдельных случаях на одного пехотинца приходилось два кавалериста. Самым выдающимся из кавалерийских начальников этого периода был Густав-Адольф. Его конница состояла из кирасиров и драгун, причем последние почти всегда сражались как кавалеристы. Его кирасиры также были значительно легче кирасиров императора и скоро доказали свое неоспоримое превосходство. Шведская кавалерия строилась в три шеренги; в противоположность обычаю кирасиров большинства армий, главным оружием которых был пистолет, ее правилом было не терять время на стрельбу, а атаковать врага с палашом в руке. В этот период кавалерию, которая в средние века обыкновенно помещалась в центре, стали снова располагать, как в древности, на флангах армии, где она строилась в две линии. В Англии гражданская война выдвинула двух выдающихся кавалерийских начальников. Принц Руперт, из лагеря роялистов, отличался «лихостью», присущей каждому кавалерийскому командиру, но почти всегда он слишком увлекался, терял управление своей кавалерией, и сам настолько оказывался поглощенным тем, что происходило непосредственно перед ним, что «смелый драгун» всегда брал в нем верх над военачальником. Кромвель, принадлежавший к другому лагерю, проявляя такую же лихость там, где она требовалась, был гораздо более искусным военачальником; он крепко держал своих солдат в руках, всегда оставлял резерв на случай непредвиденных обстоятельств и для решающих маневров, умело маневрировал и, таким образом, обычно оказывался победителем над своим неосмотрительным противником. Он выиграл сражения при Марстонмуре и Нейзби[290] только благодаря своей кавалерии.
В большинстве армий, за исключением лишь шведской и английской, применение огнестрельного оружия все еще оставалось основным способом действия кавалерии в бою. Во Франции, Пруссии и Австрии кавалерию обучали пользоваться карабином точно так же, как пехота пользовалась мушкетом. Стрельба велась с лошади рядами, взводами, шеренгами и т. п., причем движение на все это время прекращалось; во время сближения для атаки линия двигалась рысью; на небольшом расстоянии от противника она останавливалась, давался залп, вынимались палаши, и затем следовала атака. Эффективность огня длинных линий пехоты поколебала всякую веру в атаку кавалерии, которая уже более не была защищена доспехами; вследствие этого верховой ездой стали пренебрегать, движения на быстрых аллюрах выполнять не умели, и даже на малых аллюрах с людьми и лошадьми имели место многочисленные несчастные случаи. Обучение происходило в большинстве случаев в спешенном строю, и кавалерийские офицеры не имели ни малейшего представления об управлении кавалерией в бою. Французы, правда, иногда атаковали с палашом наголо, а шведский король Карл XII, верный своей национальной традиции, всегда атаковал на полном скаку, без стрельбы, рассеивал кавалерию и пехоту противника и иногда даже овладевал полевыми укреплениями легкого профиля. Но лишь Фридриху Великому и его великому кавалерийскому начальнику Зейдлицу выпало на долю коренным образом преобразовать кавалерию и обеспечить ей наивысшую славу. Та прусская кавалерия; какую отец Фридриха {Фридрих-Вильгельм I. Ред.} оставил своему сыну, состоявшая из обученных только стрельбе тяжеловесных всадников на неповоротливых лошадях, была мгновенно разбита при Мольвице (1741 г.). Но как только закончилась Первая Силезская война[291], Фридрих тотчас же полностью реорганизовал свою кавалерию. Стрельба и обучение в спешенном строю отошли на задний план; серьезное внимание было обращено на верховую езду.
«Все движения должны производиться с величайшей быстротой, все повороты надлежит совершать легким галопом. Кавалерийские офицеры должны в первую очередь сделать своих солдат превосходными наездниками; кирасиры должны быть столь же искусны и опытны в верховой езде, как и гусары, и хорошо обучены владению палашом».
Кавалеристы должны были ежедневно ездить верхом. Основными видами обучения являлись езда по пересеченной местности, преодоление препятствий и фехтование верхом. Во время атаки стрельба не допускалась до тех пор, пока первая и вторая линии противника не оказывались полностью прорванными.
«Каждый эскадрон, когда он идет в атаку, должен атаковать противника с палашом в руке, и ни один командир под угрозой позорного разжалования не должен позволять своим войскам стрелять; за это должны отвечать бригадные генералы. При наступлении следует сначала двигаться быстрой рысью и в конце концов переходить на полный галоп, сохраняя, однако, сомкнутый строй; если атаки будут производиться таким образом, его величество уверен, что неприятель всегда будет сломлен». «Каждому кавалерийскому офицеру следует всегда помнить, что для разгрома врага требуется выполнение двух условий: 1) атаковать его с максимальной быстротой и силой и 2) обойти его с фланга»[292]
Эти извлечения из инструкций Фридриха в достаточной степени отражают тот полный переворот, который был им произведен в кавалерийской тактике. Он имел великолепного помощника в лице Зейдлица, который всегда командовал его кирасирами и драгунами и сделал из них такие войска, что по стремительности и организованности атаки, быстроте перестроений, способности к фланговым атакам, быстроте сбора и перегруппировки после атаки ни одна кавалерия не могла сравниться с прусской кавалерией времен Семилетней войны. Результаты вскоре стали очевидны. При Хоэнфридеберге байрейтский драгунский полк в 10 эскадронов целиком опрокинул левое крыло австрийской пехоты, разбил 21 батальон, захватил 66 знамен, 5 пушек и 4000 пленных. При Цорндорфе, когда прусская пехота вынуждена была отступить, Зейдлиц с 36 эскадронами оттеснил с поля сражения победоносную русскую кавалерию и затем обрушился на русскую пехоту, нанеся ей полное поражение и причинив тяжелые потери. Победами при Росбахе, Штригау, Кессельсдорфе, Лейтене и в десятке других сражений Фридрих был обязан своей замечательной кавалерии[293].
Когда вспыхнула французская революционная война, австрийцы приняли прусскую систему, но французы этого не сделали. Правда, французская кавалерия была сильно дезорганизована в результате революции, а новые формирования в начале войны оказались почти непригодными. Когда в течение 1792 и 1793 гг. французская пехота новых наборов встречалась с хорошо обученной кавалерией англичан, пруссаков и австрийцев, она почти всегда терпела поражение. Кавалерия французов, совершенно не способная состязаться с такими противниками, всегда держалась в резерве, пока несколько лет, проведенных в походах, не улучшили ее. С 1796 г. каждая пехотная дивизия имела в качестве поддержки кавалерию; все же при Вюрцбурге вся французская кавалерия была разбита 59 австрийскими эскадронами (1796 г.)[294]. Когда Наполеон взял в свои руки бразды правления во Франции, он употребил все усилия для того, чтобы улучшить качества французской кавалерии. Ему пришлось иметь дело с наихудшим материалом, какой только мог быть. Как нация, французы являются безусловно самыми плохими наездниками в Европе, а их лошади хороши для упряжки, но мало пригодны под седло.: Сам Наполеон был всего лишь посредственным наездником и безразлично относился к умению других ездить верхом. Тем не менее он ввел большие усовершенствования, и после создания Булонского лагеря его кавалерия, посаженная главным образом на германских и итальянских лошадей, стала противником, которым нельзя было пренебрегать. Кампании 1805 и 1806–1807 гг. позволили его кавалерии поглотить почти весь конский состав австрийской и прусской армий и, кроме того, усилили наполеоновскую армию превосходной кавалерией Рейнского союза и Великого герцогства Варшавского[295]. Так были образованы те громадные массы конницы, с которыми Наполеон действовал в 1809, 1812 и во вторую половину 1813 года; эта конница, хотя обыкновенно и называлась французской, в значительной своей части состояла из немцев и поляков. Кирасы, совершенно упраздненные во французской армии незадолго до революции, были частично восстановлены Наполеоном в тяжелой кавалерии. В остальном организация и вооружение кавалерии остались почти без изменения, если не считать, что вместе с польскими вспомогательными войсками он получил несколько полков легкой вооруженной пиками кавалерии,
