всё это, приводя и вводя в действие законы, правила, наказания и тому подобное. Это не свобода. В мире существуют люди, у которых имеются священные книги, древние или современные. Они повторяют отрывки из них, перекладывают на песни, бесконечно цитируют, но в глубине своих сердец они полны насилия, алчности, жажды власти. Имеют ли эти так называемые священные книги вообще какое-то значение? Они лишены реального значения. Что важно, так это крайний эгоизм человека, его постоянное насилие, ненависть, вражда – а не книги, не храмы, не церкви, не мечети.
Под одеянием монаха скрывается страх. Монах имеет собственные влечения, он горит желанием; и его одеяние – просто бегство от этого факта.
Пытаясь преодолеть эти мучения человека, мы тратим наше время на ссоры по поводу того, какие книги в сравнении с другими считать самыми священными; и это крайне несерьёзно.
«Тогда вы должны отрицать и традицию… Так?»
– Переносить прошлое в настоящее, переводить движение настоящего на язык прошлого – значит разрушать живую красоту настоящего. Эта страна – как почти каждая страна – отягощена традицией, укрепившейся и в дворцах и в деревенской хижине. В традиции нет ничего священного – какой бы она не была, древней или современной. Мозг несёт память вчерашнего дня, которая и есть традиция, – и мозг боится освободиться от неё, потому что не может встретить новое. Традиция становится нашей защитой, но когда ум защищён, находится в безопасности, он разлагается. В странствие следует отправляться без всякого груза, легко, без всякого усилия, никогда не останавливаясь ни у какой святыни, ни у какого памятника, никогда не задерживаясь ни ради какого героя, общественного, религиозного, наедине с красотой и любовью.
«Но мы, монахи, всегда в одиночестве, разве это не так?» – спросил он. «Я отказался от мира и дал обет бедности и целомудрия».
– Вы не одиноки, сэр, так как сам этот обет связывает вас – как связывает человека и обет, даваемый им при заключении брака. Разрешите обратить ваше внимание на то, что вы не одиноки и потому, что вы – индуист, точно также вы не были бы одиноки, будучи буддистом, мусульманином, христианином или коммунистом. Вы связаны позицией и обязательствами – как же может человек быть одиноким, когда он внутренне связан чем-то, когда он отдал себя какой-либо форме идеологии, которая влечёт за собой свою собственную особую деятельность? Само это слово»одинокий»значит то, что оно выражает:«не подверженный влиянию, чистый, свободный и целостный, не фрагментированный». Когда вы один, вы способны жить в этом мире, но всегда будете посторонним. Тогда возможно законченное действие и сотрудничество; ибо любовь всегда целостна.
15
В то утро река отливала матовым серебром, было облачно и холодно. Листья были покрыты пылью. Всюду она лежала тонким слоем – в комнате, на веранде и на стуле. Становилось холоднее; должно быть в Гималаях выпал обильный снег; можно было чувствовать пронизывающий ветер с севера, и птицы чувствовали его. Но в то утро река обладала каким-то странным, своим собственным движением; казалось, ветер не рябит её воду, она выглядела почти неподвижной, имея качество вневременности, которое кажется присуще всем водам. Как она была прекрасна! Не удивительно, что люди почитали её как священную реку. Вы могли сидеть здесь, на этой веранде, и медитативно наблюдать её бесконечно. Вы не грезили; мысли ваши не текли ни в каком направлении – они просто отсутствовали.
И наблюдая свет на этой реке, вы как бы теряли себя, а закрывая глаза, погружались в пустоту, полную благословения. Это было блаженством.
Этим утром он пришёл опять, теперь уже с каким-то молодым человеком, – тот же монах, который беседовал о дисциплине, о священных книгах и власти традиции. Его лицо было свежевымытым, как и его одеяние. Молодой человек казался несколько нервозным. Он пришёл с монахом, который, вероятно был его гуру, и ждал, чтобы тот заговорил первым. Он смотрел на реку, но думал о другом. И вот саньяси сказал:
«Я опять пришёл, но на этот раз, чтобы поговорить о любви и чувственности. У нас, принявших обет целомудрия, имеются свои проблемы с чувственностью. Обет – лишь средство противодействия нашим неконтролируемым желаниям. Теперь я старый человек, и эти желания меня больше не сжигают. До принятия обета я был женат. Жена моя умерла, я оставил дом и пережил мучительный период невыносимых биологических побуждений; я боролся с ними ночью и днём. Это было очень трудное время, полное одиночества, разочарования, страха сойти с ума, невротических взрывов. Даже сейчас я не осмеливаюсь думать об этом слишком много. И этот молодой человек пришёл со мной потому, что та же самая проблема, как я думаю, существует и у него. Он хочет оставить мир и принять обет бедности и целомудрия, как сделал я. Я беседовал с ним в течение многих недель, и думаю, может оказаться полезным, если мы оба сможем поговорить с вами об этой проблеме, проблеме секса и любви. Надеюсь, вы не станете возражать, если мы побеседуем с полной откровенностью».
– Если мы собираемся рассматривать этот предмет, я прежде всего предложил бы не начинать рассмотрение исходя из какой-то позиции, какого-то положения или принципа, поскольку это помешает нашему исследованию. Если вы настроены против секса или настаиваете на том, что секс необходим для жизни, что он является частью жизни, любое такое допущение препятствует подлинному пониманию. Нам следует отбросить всякие готовые выводы и тем самым быть свободными, чтобы смотреть, исследовать.
Упали первые редкие капли дождя, и птицы утихли, так как вот-вот должен был хлынуть ливень, листья ещё раз будут свежими и зелёными, полными света и цвета. Чувствовался запах дождя; на землю опустилось странное спокойствие, наступающее перед бурей.
– Итак, у нас две проблемы – любовь и секс. Одно – абстрактная идея, другое – действительная повседневная биологическая потребность – факт, который существует, который не может быть отрицаем. Давайте сначала выясним, что такое любовь – не как абстрактная идея, а как нечто действительно существующее. Что это такое? Есть ли это всего лишь чувственная радость, культивируемая мыслью как наслаждение, как воспоминание о переживании, которое дало большое удовольствие или сексуальное наслаждение? Есть ли это красота солнечного заката, или тоненький листик, который вы трогаете или видите, или аромат цветка, который вы вдыхаете? Является ли любовь наслаждением или желанием? Или она не является ничем из этого? Можно ли разделить любовь на священную и мирскую? Или она – нечто неделимое, целостное – то, что не может быть расколото мыслью? Существует ли она без объекта? Или она обязательно вызывается каким-то объектом? Возникает ли она у вас потому, что вы увидели лицо женщины? Тогда любовь – ощущение, желание и наслаждение, которым мысль придаёт длительность. Или любовь – ваше внутреннее состояние, которое реагирует на красоту нежностью? Любовь есть нечто, культивируемое мыслью? – и потому важным становится предмет мысли; или любовь никак не связана с мыслью, а потому независима и свободна? Без понимания этого слова и скрытого за ним смысла, мы обречены на мучения, или станем сексуальными невротиками, или окажемся порабощёнными сексом.
Любовь нельзя разбить на части мыслью. Когда мысль разбивает её на куски – на безличную и личную, на чувственную и духовную, на любовь к моей стране и к вашей стране, к моему божеству и к вашему божеству, – это более не любовь, это что-то совершенно иное: продукт памяти, пропаганды, удобства, комфорта и тому подобного.
Является ли секс продуктом мысли? Секс – наслаждение и блаженство и партнёрство и нежность, присутствующие в нём, – является ли всё это только воспоминанием, усиленным мыслью? В половом акте есть самозабвение, ощущение отсутствия страха, тревоги и житейских забот. Вспоминая это состояние нежности и самозабвения и требуя его повторение, вы как бы пережёвываете его, каким оно было, до следующего случая. Нежность ли это, или просто воспоминание о том, что уже прошло и чем вы с помощью повторения, надеетесь завладеть опять? Не является ли повторение чего бы то ни было, каким бы приятным оно ни было, разрушительным процессом?
Молодой человек внезапно обрёл дар речи:
«Секс, как вы сами сказали, – биологическая потребность; и если он разрушителен, не будет ли разрушительной в той же мере и еда, поскольку она тоже биологическая потребность?»
– Если человек ест, когда он голоден, – это одно. Если же человек голоден, и мысль говорит:«Я должен почувствовать вкус такой-то и такой-то пищи», – тогда это мысль, и именно это и есть разрушительный процесс.
«Как вы узнаете, что в сексе – биологическая потребность, подобная голоду, а что – психологическое побуждение, подобное жадности?» – спросил молодой человек.
– Почему вы разделяете биологическую потребность и психологическое побуждение? И вот ещё один, совершенно иной вопрос: почему вы отделяете секс от видения горы, прелести цветка? Почему вы придаёте такую огромную важность одному и полностью пренебрегаете другим?
«Если секс – нечто совершенно отличное от любви, как вы, кажется, сказали, есть ли тогда вообще какая-либо необходимость заниматься сексом?» – спросил молодой человек.
– Мы никогда и не говорили, что любовь и секс – две отдельные вещи. Мы сказали: любовь целостна, её нельзя разбить, тогда как мысль по своей природе фрагментарна. Когда господствует мысль – любви нет, это же очевидно. Обыкновенно человек знает – возможно, только его он и знает – секс мысли, то есть пережёвывание жвачки удовольствия и его повторения. Поэтому нам приходится спросить: существует ли какой-либо ещё род секса, не порождённый мыслью или желанием?
Саньяси слушал всё это со спокойным вниманием. Теперь он заговорил: «Я сопротивлялся сексу, я принял обет против него, потому что в силу традиции и рассуждений увидел, что человеку нужно обладать энергией для жизни, посвящённой религии. Но теперь я вижу, что на само это сопротивление потребовалось много энергии. И я потратил больше времени на сопротивление сексу, израсходовал на это больше энергии, чем когда-либо потратил на сам секс. Поэтому теперь мне понятно сказанное вами – конфликт любого рода есть пустая трата энергии. Конфликт и борьба гораздо более омертвляют нас, чем видение женского лица и даже, возможно, чем сам секс».
– Существует ли любовь без желания, без наслаждения? Существует ли секс без желания, без наслаждения? Существует ли любовь, которая целостна, в которую не вступает мысль? Секс – это что-то прошлое, или это каждый раз новое? Мысль очевидно стара, поэтому мы всегда противопоставляем старое и новое. Задаём вопросы мы, исходя из старого, и получить ответы хотим в терминах старого. Поэтому когда мы спрашиваем:«Существует ли секс
