– и не существовало никого вокруг вас. Была только эта красота, эта безмерность, только распростёртая во всю ширь земля. В это утро от холмов, тянувшихся на многие мили, пришло спокойствие, которое встречалось с вашим собственным спокойствием. То было подобно встрече земли с небесами, и этот экстаз был благословением.

В тот вечер, когда вы поднимались по каньону к горам, красная земля под вашими ногами была влажной и мягкой, податливой и полной обещания. Много миль вы поднимались вверх по крутому уклону, затем внезапно спускались вниз. За поворотом вы неожиданно оказывались посреди этого полнейшего безмолвия, которое уже опускалось на вас, и по мере того, как вы входили в глубокую долину, оно становилось всё более проникающим, более настоятельным, более настойчивым. Мысли не было – было лишь это безмолвие. Когда вы шли вниз, казалось, что оно покрывает всю землю, и было удивительно, какими тихими стали каждое дерево и каждая птица. Не чувствовалось ни малейшего ветерка среди деревьев, и с наступлением темноты деревья замыкались в своём уединении. Странно, как днём они приветствуют вас, а теперь, в своих фантастических очертаниях, стали далёкими, отстранёнными и замкнутыми. Прошли три охотника, со своими мощными луками и стрелами, на лбах у них были укреплены электрические фонари. Они отправлялись убивать ночных птиц – и как будто совершенно не воспринимали окружавшие их красоту и безмолвие. Они были поглощены только убийством, и казалось, всё наблюдает за ними с ужасом и сожалением.

Этим утром в дом пришла группа молодых людей. Их было около тридцати, студенты разных университетов. Они выросли в этом климате; они были сильными, плотными, высокими, полными энтузиазма людьми. Только один или двое из них сели на стулья, большинство же разместилось на полу, и девушкам в их мини-юбках сидеть было неудобно. Говорил один из юношей – его губы дрожали, а голова была опущена.

«Я хочу жить другой жизнью. Я не хочу быть захваченным сексом, наркотиками, бешеной конкуренцией. Я хочу жить вне этого мира, но всё-таки я захвачен им. Я занимаюсь сексом, а на следующий день оказываюсь в глубокой депрессии. Я знаю, что я хочу жить мирно, с любовью в сердце, однако меня разрывают на части мои страсти, на меня оказывает давление общество, в котором я живу. Я хочу повиноваться этим страстям, и всё же восстаю против них. Я хочу жить на горной вершине, однако я всегда спускаюсь в долину, потому что моя жизнь там. И я не знаю, что мне делать. Мне всё надоело. Родители не в состоянии мне помочь, не могут помочь и профессора, с которыми я иногда пробую обсуждать эти вопросы. Они так же несчастны, как и я; они пребывают в таком же смятении, фактически, даже в большем, поскольку они гораздо старше меня».

– Что важно, так это не делать заранее каких-либо выводов, не принимать решения в пользу секса или против него, не быть втянутым в умозрительные идеологии. Давайте взглянем на всю картину нашего существования. Монах принял обет безбрачия, полагая, что для обретения небес ему нужно остерегаться контакта с женщиной; но всю оставшуюся жизнь он борется против своих физических потребностей, он в конфликте с небом и землёй и проводит остаток дней во тьме, стремясь к свету. Каждый из нас втянут в эту идеологическую борьбу, в точности так же, как ей захвачен и монах, сжигаемый желанием, и пытающийся подавить это желание ради обещанных небес. У нас имеется физическое тело – и оно предъявляет свои требования. Их поощряет и на них влияет общество, в котором мы живём, реклама, полунагие девицы, настойчивая погоня за весельем, развлечениями, забавами, сама мораль этого общества, мораль общественного порядка, который есть беспорядок и безнравственность. Наше физическое возбуждение стимулируется – более вкусной и обильной пищей, напитками, телевидением. Всё современное существование фокусирует ваше внимание на сексе. Вас возбуждают всеми дозволенными способами – книгами, разговорами, всем этим обществом крайней вседозволенности. Всё это окружает вас, нет смысла просто закрывать глаза на это. Вам необходимо увидеть весь этот образ жизни в целом, с его абсурдными верованиями, разделениями, крайней бессмысленностью жизни, проводимой в какой-нибудь конторе или на фабрике. А в конце всего этого – смерть. Вам нужно очень ясно увидеть всю эту путаницу.

Теперь посмотрите в это окно и взгляните на эти чистые горы, свежевымытые ночным дождём, на этот необычайный свет Калифорнии, какого нет нигде более. Увидьте красоту света на этих холмах. Вы сможете ощутить запах свежего воздуха и обновления земли. Чем более вы живы для всего этого, чем более восприимчивы к этому восхитительному, необычайному свету, к красоте, чем более вы с ними, тем более повышается ваше восприятие. Это тоже нечто чувственное, точно так же, как и смотреть на девушку. Вы не можете откликаться своими чувствами на эту гору, а затем отсекать их, когда вы видите девушку; делая так, вы разделяете жизнь, но в разделении – печаль и конфликт. Когда вы отделяете вершину горы от долины, вы – в состоянии конфликта. Сказанное не означает, что вы должны избегать конфликта или убегать от него, или же забывать себя в сексе или в какой-то другой страсти, чтобы этим отсечь себя от конфликта. Понимание конфликта не означает, что вы живёте растительной жизнью или уподобились корове.

Понять всё это – значит не быть вовлечённым в это, не зависеть от этого. Это значит никогда ничего не отрицать, никогда не делать каких-либо выводов, не искать какого-то идеологического, словесного состояния или принципа, согласно которому вы постараетесь жить. И само восприятие всей этой развёрнутой карты являет собой разумность. Именно эта разумность будет действовать – а не умозаключение, не решение, не идеологический принцип.

Наши тела, как и наши умы и наши сердца, стали тупыми от воспитания, от приспособления к установленному общественному стереотипу, который отвергает чувствительность сердца. Этот стереотип посылает нас на войну, разрушая всю нашу красоту, нежность и радость. Наблюдение всего этого – не словесное или интеллектуальное, но подлинное, – сообщает нашему уму и телу высокую степень восприимчивости. Тогда тело будет требовать пищу надлежащего рода; тогда ум не будет захвачен словами, символами, банальностью мысли. Тогда мы будем знать, как жить в долине и на вершине горы; тогда не будет никакого разделения, никакого противоречия между двумя людьми.

Европа

1

Медитация – это движение во внимании. Внимание – не достижение, поскольку в нём нет ничего личного. Личный элемент возникает только тогда, когда появляется наблюдающий в виде центра, из которого он сосредотачивается и управляет; так что всякое достижение фрагментарно и ограничено. Внимание же не имеет границ, у него нет рубежа, который надо пересечь; внимание – это ясность, очищенная от всякой мысли. Мысль никогда не ведёт к ясности, потому что корни мысли лежат в мёртвом прошлом; так что мышление – это действие в потёмках. Осознавать это и значит быть внимательным. Осознание – не метод, который ведёт к вниманию; такое внимание остаётся внутри поля мысли, и потому оно доступно контролю или видоизменению; осознание этой невнимательности и является вниманием. Медитация – не интеллектуальный процесс, ибо последний всё ещё внутри сферы мысли. Медитация – свобода от мысли и движение в экстазе истины.

Утром шёл снег. Дул резкий ветер и движение деревьев было мольбой о весне. В зимнем свете стволы берёзы и вяза приобретали тот специфический серо-зелёный оттенок, который мы находим в старых лесах, где мягкая земля покрыта осенними листьями. Гуляя между ними, вы чувствовали лес – не изолированные отдельные деревья с их отдельными очертаниями и формами, но скорее общность и целостность всех деревьев.

Внезапно выглянуло солнце и на востоке показалось огромное синее небо, тогда как на западе небо оставалось тёмным, затянутым густыми тучами. В это мгновение яркого солнечного света началась весна. В спокойной тишине весеннего дня вы чувствовали красоту земли, вы ощущали единство земли и всего, что на земле. Не было разделения между вами, деревом и изумительно разнообразными цветными пятнами сверкающего света на остролисте. Вы – наблюдающий – исчезли, и потому разделение в форме пространства и времени пришло к концу.

Он сказал, что он – религиозный человек; не принадлежа к какой-то особой организации или к какому-нибудь верованию, он чувствовал себя религиозным. Конечно, он прошёл через утомительную процедуру бесед со всеми религиозными руководителями и ушёл от них всех, несколько отчаявшись, но циником не став. Но он не нашёл блаженства, которое искал. Раньше он был профессором одного университета, но оставил это, чтобы вести жизнь медитации и исследования.

«Вы знаете, – сказал он, – я всегда ощущаю фрагментарность жизни. И сам я – фрагмент этой жизни, – отколовшийся, отличный от других, без конца борющийся, чтобы стать целостным, стать неотделимой частью этой вселенной. Я старался найти самого себя – ведь современное общество разрушает всякую определённость личности. Мне хотелось бы знать, существует ли какой-нибудь выход из всего этого разделения во что-нибудь такое, что не может быть разделено, отделено?»

– Мы разделили жизнь на семью и общество, семью и нацию, семью и службу, политику и религиозную жизнь, мир и войну, порядок и беспорядок; этому разделению противоположностей нет конца. Мы шагаем по этому коридору, пытаясь создать гармонию между умом и сердцем, сохранить равновесие между любовью и завистью. Мы знаем всё это слишком хорошо, и мы стараемся выработать из этого какой-то род гармонии.

Что создаёт разделение? Очевидно, что есть разделение, контраст, – белое и чёрное, мужчина и женщина, и так далее, – но в чём источник, в чём суть этой фрагментации? Если мы не найдём этого источника, фрагментация неминуема. Как вы думаете, в чём коренная причина этой двойственности?

«Я мог бы привести множество причин этого кажущегося бесконечным разделения, а так же и множество способов, которыми человек пытался построить мост между противоположностями. Интеллектуально я могу показать причины разделения, но это ни к чему не ведёт. Я часто играл в эту игру и с собой, и с другими. Я пытался с помощью медитации и волевых усилий ощутить единство вещей, быть единым со всем – но это тщетные попытки».

– Конечно, одно раскрытие причины разделения не приведёт к исчезновению разделения. Нам известна причина страха, но мы всё равно боимся. Интеллектуальное исследование теряет непосредственность своего действия, когда единственно важной оказывается острота мысли. Разрыв между»я»и»не-я», несомненно остаётся основной причиной этого разделения, хотя»я»старается отождествить себя с»не-я», которым может быть жена, семья, сообщество, или созданная мыслью формула Бога.«Я»всегда старается найти какое-то отождествление, но то, с