лес. Упало несколько капель дождя и лес опустел. Только что пришла весна, но здесь, на севере, листьев на деревьях ещё не было. Они устали от зимы, от ожидания солнечного света и тёплой погоды. Проехал всадник на вспотевшей лошади. Лошадь, с её грациозностью, её движением, была больше человека; человек, со своими бриджами, начищенными до блеска сапогами и в шапке для верховой езды выглядел незначительным. Лошадь была породистой и высоко держала голову. Человек, хотя он и ехал верхом на лошади, был чужд миру природы, а лошадь казалась частью природы, которую человек постепенно разрушает.
Деревья были большими – дубы, вязы, буки. Они стояли в глубоком безмолвии. Прошлогодняя листва делала почву мягкой, и земля казалась здесь очень старой. Птиц было немного. Дрозд издавал призывные трели, и небо прояснялось.
Когда вечером вы вернулись сюда, небо уже полностью очистилось, и свет на этих огромных деревьях казался необычным, полным безмолвного движения.
Свет – нечто необыкновенное; чем больше вы наблюдаете его, тем глубже и шире он становится; и движение света захватило деревья. Зрелище было изумительное; никакое полотно не могло бы уловить прелесть этого света. Он был чем-то большим, нежели свет заходящего солнца, большим, чем видели ваши глаза. Как будто на этой земле обитала любовь. Вы опять увидели жёлтое пятно форсайтий, и земля ликовала.
Она пришла с двумя дочерьми, но оставила их поиграть на свежем воздухе. Это была молодая женщина довольно приятной наружности и прекрасно одетая; выглядела довольно нетерпеливой и способной. Сказала, что муж работает в каком-то министерстве, а жизнь проходит мимо. В неё чувствовалась особенная грусть, прикрытая поспешной улыбкой. Она спросила: «Что такое взаимоотношения? Я замужем уже несколько лет. Полагаю, мы любим друг друга, но в этом чего-то ужасно не хватает».
– Вы на самом деле хотите углубиться в этот вопрос?
«Да, ведь я приехала издалека, чтобы побеседовать с вами об этом».
– Ваш муж работает в своём министерстве, вы заняты дома, у вас обоих свои честолюбивые замыслы, разочарования, мучения и страхи. Он хочет быть крупным руководителем и опасается, что может и не стать им – что другие могут опередить его. Он замкнут в своём честолюбии, в своих разочарованиях, в стремлении осуществить свои замыслы – а вы замкнуты в своих. Он приходит домой утомлённым, раздражительным, со страхом в сердце – и он приносит домой это напряжение. Вы также устали после долгого дня, устали от детей и от всего остального. Вы с ним немного выпиваете, чтобы успокоить нервы, и начинается несколько принуждённый разговор. После небольшой беседы – ужин, а за этим неизбежная постель. Вот это и называется взаимоотношениями: каждый живёт своей собственной эгоцентрической деятельностью, и оба встречаются в постели; это то, что называют любовью. Конечно, во всём этом есть немного нежности, внимания, детей разок погладят по голове. Затем наступят старость, смерть. Вот то, что называют жизнью. И вы принимаете такой образ жизни.
«Но что ещё можно сделать? Мы выросли в нём, воспитаны для него. Нам нужна надёжность, кое-что из жизненных благ. Я не вижу, что ещё можно сделать».
– Вас связывает желание надёжности? Или это привычка, принятие стереотипа общества – идеи мужа, жены и семьи? Несомненно, во всём этом очень мало счастья, не правда ли?
«Какое-то счастье всё же есть, однако надо делать слишком многое и следить за слишком многим. Нужно так много читать, если хочешь быть хорошо информированной. Остаётся не так уж много времени, чтобы подумать. Очевидно, мы не счастливы по-настоящему, но мы просто продолжаем жить».
– Всё это и называют жизнью во взаимоотношениях – но очевидно, что здесь совсем нет взаимоотношений. Вы можете физически быть вместе в течение некоторого времени – но каждый живёт в собственном изолированном мире, лелея лишь собственные горести, и здесь нет действительного сближения, не просто физического, а на более глубоком и широком уровне. Это вина общества, вина культуры, в которой мы были воспитаны, и которой столь легко оказались захвачены, – не так ли? Это прогнившее общество, разлагающееся и безнравственное, создано людьми. Именно его необходимо изменить, но оно не может быть изменено, пока человек, построивший его, не изменит сам себя.
«Пожалуй, я могу понять, что вы говорите, и, может быть, могу измениться, но что будет с ним? Бороться, достигать и становиться кем-то – это доставляет ему большое наслаждение. Он не намерен меняться, поэтому мы оказываемся там же, где и были – я робко пытаюсь преодолеть свою замкнутость, он же всё больше и больше укрепляет тесную клетку своей жизни. В чём же тогда смысл всего этого?»
– Никакого смысла в существовании подобного рода вообще нет. Мы создали эту жизнь – повседневную жестокость и уродство этой жизни, со случайными проблесками удовольствия; и потому мы должны умереть для всего этого. Знаете, мадам, на самом деле завтрашнего дня не существует.«Завтра» – это выдумка мысли, и придумано оно для того, чтобы осуществить свои ничтожные замыслы и желания. Мысль строит множество завтрашних дней, но на самом деле»завтра»не существует. Умирать для»завтра» – значит жить с полнотой сегодня. Когда вы это делаете, всё существование изменяется. Потому что любовь существует не завтра, любовь – не изделие мысли, любовь не имеет ни прошлого, ни будущего. Когда вы живёте всецело в сегодняшнем дне, имеет место огромная интенсивность, и в красоте такой жизни, которая недоступна для честолюбия, ревности или времени, возникают взаимоотношения – не только с людьми, но и с природой, с цветами, с землёй и небом. В этом есть интенсивность чистоты и невинности; тогда жизнь имеет совершенно иной смысл.
10
Вы не можете приступить к медитации преднамеренно: она должна случиться без вашего домогательства. Если вы добиваетесь её, или если спрашиваете, как медитировать, метод не только будет и в дальнейшем вас обуславливать, но и укрепит вашу нынешнюю обусловленность. В действительности, медитация – это отрицание всей структуры мысли. Мысль обладает структурой – обоснованной или необоснованной, объективной или имеющей болезненный характер, – и когда она пытается медитировать с позиций рассудка или исходя из противоречивого и невротического состояния, она неизбежно будет проецировать то, что она есть, и примет свою собственную структуру за серьёзную реальность. Это подобно тому, как верующий медитирует о своём веровании – он укрепляет и защищает то, что сам же создал из страха. Слово – это образ или картина, ставшие объектом идолопоклонства.
Звук создаёт собственную клетку, и тогда шум мысли исходит из этой клетки; именно слово и звук слова разделяют наблюдающего и наблюдаемое. Слово – не только языковая единица, не только звук, но также и символ, воспоминание о каком-то событии, которое даёт ход движению памяти, мысли. Медитация – полное отсутствие этого слова. Корень страха – это механизм слова.
Стояла ранняя весна, и в Булонском лесу она оказалась необычайно мягкой. Появились редкие новые листочки, и небо ещё не наполнилось той интенсивной голубизной, которая приходит вместе с радостью весны. Каштаны ещё не пробудились, но ранний запах весны уже ощущался в воздухе. В этой части Булонского леса почти никого не было, и вы могли слышать проезжавшие вдалеке автомобили. Мы гуляли рано утром, и чувствовалась эта мягкая пронзительность ранней весны. Он говорил, задавал вопросы и спрашивал, что ему делать.
«Этому не видно конца – этому постоянному анализу, самонаблюдению, этой бдительности. Я пробовал столь многое; я видел гладковыбритых и бородатых гуру, я пробовал несколько систем медитации – вы же знаете, это целый мешок с фокусами, – и всё это оставляет нас пустыми и жаждущими».
– Почему вы не начинаете с другого конца, конца, о котором ничего не знаете, – с другого берега, который вы, вероятно, не можете увидеть с этого? Начните лучше с неизвестного, вместо того чтобы начинать с известного, ведь эта постоянная проверка, этот анализ, только усиливает известное и далее его обуславливает. Если ум будет жить с другого конца, этих проблем не будет.
«Но как мне начать с другого конца? Я его не знаю, я не могу его увидеть».
– Когда вы спрашиваете:«Как мне начать с другого конца?», – вы всё ещё задаёте вопрос с этого конца. Так что не задавайте его, а начните с другого берега, о котором вы не знаете ничего, – из другого измерения, завладеть которым хитрая мысль не может.
Какое-то время он хранил молчание, и мимо пролетел фазан-петух. На солнце он показался сверкающим, а скрылся он в кустах. Когда немного позже он снова появился, здесь уже были четыре или пять фазаньих курочек с оперением цвета опавших листьев; и этот крупный фазан-петух мощно возвышался среди них.
Он был настолько озабочен, что не заметил фазана, а когда мы указали на него, собеседник произнёс:«Какой красивый!» – но это были только слова, так как ум его был занят вопросом, как же ему начать с чего-то такого, чего он не знает. Ранняя ящерица, длинная и зелёная, сидела на камне, греясь на солнце.
«Я не в состоянии увидеть, как начать с того конца. Я действительно не понимаю этого неясного утверждения, этого заявления, которое, по крайней мере для меня, совершенно лишено смысла. Я могу идти только к тому, что я знаю».
– Но что вы знаете? Вы знаете только что-то такое, что уже закончилось, что уже прошло. Вы знаете только вчерашний день, а мы говорим:«Начните с того, чего вы не знаете, и живите из этого». Если вы спрашиваете:«Как мне жить из этого?», – вы призываете стереотип вчерашнего дня. Но если вы живёте с неизвестным, вы живёте в свободе, действуете, исходя из свободы, и, в конце концов, это и есть любовь. Если вы говорите:«Я знаю, что такое любовь», вы не знаете, что это такое. Несомненно, любовь – не память, не воспоминание о наслаждении. А раз так, то и живите с тем, что вы не знаете.
«Я на самом деле не знаю, о чём вы говорите. Вы только усложняете проблему».
– Я прошу о чём-то очень простом. Я говорю, что чем больше вы копаете, тем больше надо копать. Само копание – это обусловленность, и каждая лопата создаёт ступени, которые никуда не ведут. Вы хотите, чтобы для вас рыли новые ступени, которые привели бы вас к совершенно иному измерению, или вам самому хочется вырыть собственные ступени такого рода. Но если вы не знаете, что представляет собой это измерение – фактически, не умозрительно, – каждая ступень, вырытая или пройденная вами, сможет привести вас лишь к тому, что уже известно. Так что отбросьте всё это и
