проехать кажущиеся бесконечными мили по дрянным улицам, мимо фабрик, трущоб и железнодорожных навесов, через недоступные жилые предместья, пока наконец мы не увидели начало открытой местности, где небо было широким, а деревья были высокими и свободными. Это был прекрасный день, ясный и не слишком теплый, потому что недавно прошел дождь, один из тех легких, нежных дождей, которые уходят глубоко в землю. Внезапно, как только дорога достигла вершины холма, мы натолкнулись на реку, блестящую на солнце. Она уходила вдаль через зеленые поля к отдаленному морю. На реке было только несколько лодок, неуклюже построенных, с квадратными черными парусами. Несколькими милями выше располагался мост как для поездов, так и для ежедневного движения, но в этом месте имелся только понтонный мост, по которому транспорт двигался одновременно только в одну сторону, и мы видели линию из грузовиков, телег с волами, автомобилей и двух верблюдов, ожидающих своей очереди, чтобы пересечь реку. Мы не хотели присоединяться к этой длинной очереди, потому что, наверное, придется ждать долго, поэтому мы отправились другой дорогой назад, оставляя реку, проделывающую свой путь через холмы и луга, мимо многих деревень, к открытому морю.

   Небо над головами было ярко-голубым, а горизонт наполнен огромными белыми облаками с утренним солнцем на них. Они имели причудливые формы и оставались неподвижными и отдаленными. Мы бы не могли приблизиться к ним, даже если бы ехали в их сторону много миль. По обочине дороги трава была молодой и зеленой. Наступающее лето выжжет ее до коричневого цвета, и природа потеряет свою зеленую свежесть. Но сейчас все было молодым, и радость царила на земле. Дорога была довольно неровной, с выбоинами на всем ее протяжении, и хотя водитель избегал их столько, сколько мог, мы подпрыгивали вверх и вниз, головами почти касаясь крыши. Но двигатель прекрасно работал, и в автомобиле не было никакого грохота.

   Ум осознавал величественные деревья, скалистые холмы, крестьян, широкое синее небо, но он был также в медитации. Ни единая мысль не тревожила его. Не было никаких вспышек памяти, ничего что удержать или сопротивляться, не было ничего, что нужно было бы в будущем достичь. Ум вбирал все в себя, он был быстрее, чем глаз, и не удерживал то, что воспринимал. Происходящее проходило сквозь него, как ветер проходит сквозь ветки дерева. Где-то позади можно было слышать разговор и видеть телегу с волом и приближающийся грузовик, но все-таки ум был полностью спокойным. И движение в пределах того спокойствия было импульсом нового начала, нового рождения. Но новое начало никогда не будет старым, оно никогда не познает вчера и завтра. Ум не переживал новое – он сам был этим новым. У него было продолжение, и не было также и смерти, он был новое, а не был заставлен быть новым. Огонь не принадлежал тлеющим уголькам вчерашнего дня.

   Он привел своего друга, чтобы с его помощью лучше сформулировать свою точку зрения. Они оба были довольно сдержанны, немногословны, но сказали, что знают санскрит и читали литературу на нем. Наверное, в свои сорок лет они выглядели стройными и здоровыми, со светлыми головами и вдумчивыми глазами.

   «Почему Священные писания осуждают желание? – начал более высокий. – Практически каждый учитель из старых, кажется, осуждает его, особенно сексуальное желание, говоря, что его надо контролировать, подавлять. Они, очевидно, расценивают желания как помеху для более возвышенной жизни. Будда говорил о желании как о причине всего горя и проповедовал его окончание. Шанкара в его сложной философии сказал, что желание и сексуальное побуждение должно быть подавлено, и все другие религиозные учителя в большей или меньшей степени поддерживали то же самое отношение. Некоторые из христианских святых наказывали свои тела и истязали себя различными способами, в то время как другие утверждали, что с телом, как с ослом или лошадью, нужно хорошо обращаться, но управлять. Мы читали не очень много, но, насколько мы знакомы с религиозной литературой, она вся, кажется, настаивает на том, что желание должно быть дисциплинировано, порабощено, подавлено и так далее. Мы только новички в религиозной жизни, но нам кажется, что во всем этом чего-то не хватает. Мы можем полностью ошибаться, и не хотим быть противниками великих учителей, но нам хотелось бы, если возможно, поговорить с вами об этом. Насколько нам известно после прочтения ваших трудов, вы никогда не говорили, что желание следует подавлять или очищать, а что его необходимо понять с осознанием, в котором нет никакого осуждения или оправдания. Хотя вы объяснили это различными способами, нам трудно уловить значение всего этого, и наша беседа с вами окажет нам огромную помощь».

   Что в точности является проблемой, которую вы хотите обсудить?

   «Желание – это естественно, не так ли, сэр? – спросил другой. – Желание пищи, сна, некоторой степени комфорта, сексуальное желание, желание истины – во всех этих проявлениях желание совершенно естественно, так почему нам говорят, что оно должно быть устранено?»

   Отбросив в сторону то, что вам сказали, можем мы исследовать истинность и ошибочность желания? Что вы подразумеваете под желанием? Не определение из словаря, но каково значение, его содержание? И какую важность вы ему придаете?

   «У меня есть много желаний, – ответил тот, кто повыше, – и они меняются время от времени по ценности и важности. Есть постоянные, есть и проходящие желания. Желание, которое я имею один день, может на следующий день исчезнуть или усилиться. Даже если я больше не имею сексуального желания, я все еще могу хотеть власти. Я, возможно, прошел стадию сексуального желания, но мое желание власти остается постоянным»

   Это так. Ребяческие хотения становятся зрелыми желаниями с возрастом, с привычкой, с повторением. Объект желания может изменяться, когда мы становимся старше, но желание остается. Удовлетворение и боль расстройства всегда находятся в пределах области желания, верно?

   Теперь, имеется ли желание, если нет объекта желания? Является ли желание и его объект неотделимыми? Я знаю желание только из-за объекта? Давайте выясним это.

   Я вижу новую шариковую ручку, и потому, что моя не такая хорошая, я хочу новую. Таким образом запускается процесс желания, цепь реакций, до тех пор, пока я не получу или мне не удастся получить то, что я хочу. Цель попадается на глаза, и затем возникает чувство хотения или нехотения. В какой точке этого процесса появляется «я»?

   «Это хороший вопрос».

   «Я» существует до чувства хотения, оно возникает с этим чувством? Вы видите некоторый объект, наподобие нового типа авторучки, и происходит множество реакций, которые являются совершенно нормальными, но с ними возникает желание обладать объектом, а затем начинается другая серия реакций, которые дают жизнь «я», которое говорит: «Я должен иметь это». Так что «я» создается чувством или желанием, которое возникает через естественный отклик на увиденное. Без того, чтобы не видеть, не ощущать, желать, есть ли «я» как отдельная, изолированная сущность? Или же весь этот процесс наблюдения, наличия ощущения, хотения составляет «я»?

   «Вы хотите сказать, сэр, что „я“ нет сначала? Разве это не „я“, которое чувствует и затем желает?» – спросил тот, кто пониже.

   Что вы говорите? Разве «я» не отделяет себя только в процессе восприятия и желания? Прежде, чем этот процесс начинается, есть ли «я» как отдельная сущность?

   «Трудно думать о „я“ как о просто результате некоего физико-психологического процесса, поскольку это звучит очень материалистически, и идет против нашей традиции и всех наших привычек мышления, которые говорят, что „я“, наблюдатель, существует сначала, и не то, что оно было „создано“. Но несмотря на традицию и Священные писания и мою собственную неустойчивую склонность верить им, я понимаю, что то, что вы говорите, это факт».

   Это не то, что другой может сказать, что приводит к восприятию факта, а ваше собственное прямое наблюдение и ясность мышления, не так ли?

   «Конечно, – ответил более высокий. – Я могу сперва принять по ошибке кусок веревки за змею, но в тот момент, когда я ясно вижу вещь, нет никакого ошибочного восприятия, никаких желаемых мыслей о ней».

   Если этот пункт ясен, мы продолжим по вопросу о подавлении или возвышении желания? Теперь в чем проблема?

   «Желание есть всегда, иногда неистово горящее, а иногда дремлющее, но готовое ворваться в жизнь. И проблема в том, что с ним делать? Когда желание дремлет, все мое существо довольно спокойно, но когда оно активно, я очень тревожен, я становлюсь беспокойным, лихорадочно активным, пока это специфическое желание не является удовлетворенным. Тогда я становлюсь относительно спокойным, пока желание не появляется снова и снова, возможно, с иным объектом. Оно похоже на воду под давлением, и как бы высоко вы ни построили дамбу, оно всегда просачивается через трещины, обходя вокруг или проливаясь через край. Я почти замучился, пытаясь быть выше желания, но в конце моих всевозможных усилий желание все еще есть, улыбаясь или хмурясь. Как мне освободиться от этого?»

   Вы пробуете подавлять, возвысить желание? Вы хотите приручить его, одурманить, сделать его уважаемым? Не принимая во внимание книги, идеалы и гуру, что вы чувствуете по отношению к желанию? Каков ваш порыв? Что вы думаете?

   «Желание естественно, не так ли, сэр?» – спросил тот, что пониже.

   Что вы подразумеваете под естественным?

   «Голод, секс, желание комфорта и надежности – все это желание, и это кажется таким по-здоровому нормальным и разумным. В конце концов, мы так устроены».

   Если это нормально, тогда почему вы обеспокоены этим?

   «Неприятность в том, что есть не только одно желание, а много противоречивых желаний, все из которых тянут в разных направлениях. Я внутри разрываюсь на части. Два или три доминируют, и они отвергают противоречивые желания поменьше. Но даже среди главных желаний существует противоречие. Именно это противоречие с его натянутыми и напряженными отношениями причиняет страдание».

   И чтобы преодолеть это страдание, вам сказали, что вы должны контролировать, подавлять или возвышать желание. Это так? Если бы удовлетворение желания приносило только удовольствие и никакого страдания, вы бы весело продолжали с ним сосуществовать, не так ли?

   «Вероятно, – заметил более высокий. – Но всегда есть некоторая боль, а также страх, и это то, что мы хотим устранить».

   Да, каждый хочет этого, и именно поэтому весь замысел и основа нашего мышления желает продолжения удовольствий, и в тоже время избегает боли