опыте и накоплении, вторгается в область поведения человека, в область психологических явлений, тогда оно неизбежно должно оказаться разрушительным. Сознательный интерес к себе, с одной стороны, представляет собой движение вперед, с другой — это само местопребывание зла, несчастья и смятения. Не может быть расцвета взаимоотношений там, где существует выгода любого рода; и вот почему расцвет взаимоотношений невозможен там, где эти взаимоотношения направляются опытом или памятью.
Посетитель:Я понимаю это; но вот разве религиозный опыт не является чем-то другим? Я говорю о собранном и переданном нам опыте в области религии — опыте святых и гуру, опыте философов. Не будет ли этот вид опыта полезным для нас в нашем незнании?
Кришнамурти:Совсем нет! Святой должен быть признан обществом, и он всегда приспосабливается к понятиям общества о святости, — иначе его не называли бы святым. Равным образом и гуру должен быть признан таковым своими последователями, которые обусловлены традицией. Так что и гуру, и ученик — оба представляют собой часть культурной и религиозной обусловленности того особого общества, в котором они живут. Когда они утверждают, что пришли в соприкосновение с реальностью, что они знают, тогда вы можете быть совершенно уверены, что их знание не есть реальность. То, что они знают, есть их собственная проекция, идущая из прошлого. Поэтому человек, который говорит, что он знает, на самом деле не знает. Всем этим случаям так называемого религиозного опыта, как познавательным процессам, свойственно узнавание. Но вы в состоянии узнать только то, что вы уже знали прежде; поэтому такое знание — из прошлого, поэтому оно связывает вас временем, поэтому оно не является вневременным. Так называемый религиозный опыт не приносит пользы, а лишь обуславливает вас в соответствии с вашей особой традицией, с вашими склонностями, направленностью и желанием; поэтому он способствует всевозможным формам иллюзии и изоляции.
Посетитель:Вы хотите сказать, что нам невозможно пережить реальность?
Кришнамурти:Слово «пережить» предполагает с необходимостью существование носителя переживания; а переживание представляет собой суть всей обусловленности. То, что этот носитель переживает, уже известно.
Посетитель:А что вы понимаете, когда говорите о носителе переживания? Не хотите ли вы сказать, что без носителя переживания вы исчезнете?
Кришнамурти:Конечно. «Вы» — это прошлое; и пока остаются «вы» или «я», не может быть того, что необъятно. Это «я» с его мелким, маленьким умом, опытом и знаниями, с его сердцем, отягощенным завистью и тревогами, — как может такое существо понять то, что не имеет ни начала, ни конца, то, что являет собой экстаз? Поэтому начало мудрости — это понять себя. Начните с познания себя.
Посетитель:Разве носитель переживания отличен от того, что он переживает? Разве вызов отличается от реакции на него?
Кришнамурти:Носитель переживания и есть пережитое; в противном случае он не был бы в состоянии узнать то, что переживает, и назвать его пережитым; опыт уже находится в нем самом прежде, чем он его узнает. Таким образом, прошлое все время действует и узнает себя, новое поглощается старым. Точно так же реакция предопределяет вызов; вызов есть реакция, и оба они нераздельны. Без реакции не было бы вызова. Итак, опыт носителя переживания или реакция на какой-то вызов, возникающая у носителя переживания, являются старыми, потому что они предопределены самим этим носителем переживания. Если вы поразмыслите над этим, то увидите, что слово «пережить» означает пройти через что-то и покончить с ним, не откладывать его про запас; но когда мы говорим о пережитом, мы фактически имеем в виду нечто противоположное. Всякий раз, когда вы говорите о пережитом, вы говорите о чем-то таком, чем вы наслаждались и в чем повторно ощущаете потребность; или вы имеете в виду нечто неприятное и боязнь его повторения.
Таким образом, жить по-настоящему значит учиться без процесса накопления.
Глава XXVII. САМОВЫРАЖЕНИЕ
Посетитель:Выражение кажется мне таким важным! Я должен выражать себя, как художник, иначе я чувствую себя подавленным, разочарованным. Выражение есть часть человеческого существования. Мне, как художнику, столь же естественно отдаться самовыражению, как мужчине необходимо выражать свою любовь к женщине в словах и жестах. Но во всем этом выражении присутствует какая-то боль, которая мне не совсем понятна. Я думаю, что большинство художников согласится со мной, если я скажу, что в выражении своих глубочайших чувств на холсте или в любом другом материале заключен глубокий конфликт. Мне хотелось бы знать, можно ли когда-нибудь быть свободным от этой боли, или выражение всегда приносит страдание.
Кришнамурти:Что такое эта потребность в выражении, и где во все это вступает страдание? Разве не всегда человек старается выразить себя все более и более глубоко, все более необычно и полно, — и разве он бывает когда-нибудь удовлетворен тем, что он выразил? Это глубокое чувство и его выражение — не одно и то же; между ними существует огромная разница. И всегда наблюдается разочарование, если выражение не соответствует сильному чувству. Вероятно, это и есть одна из причин боли — недовольство неадекватностью выражения, которое художник дает своему чувству. Здесь существует конфликт, а конфликт представляет собой трату энергии. Художник переживает сильное чувство, которое бывает достаточно подлинным; и он выражает его на полотне. Его экспрессия нравится некоторым людям, они покупают его работу; художник получает деньги и приобретает репутацию. Его манера выражения была отмечена и стала модной. Он делает свою экспрессию более утонченной, развивает ее и совершенствует — и при этом все время подражает самому себе. Экспрессия становится привычной и стилизованной, она становится все более важной, в итоге — более важной, чем само чувство, которое в конце концов испаряется. Художник остается с социальными последствиями своего положения, положения преуспевающего живописца; это рынок в виде салона, публика, знатоки, критика; он порабощен обществом, для которого пишет картины. Чувство уже давно исчезло, остается экспрессия — пустая шелуха. И, как следствие, даже и она наконец теряет свою привлекательность, потому что ей уже нечего выражать; это жест, слово, лишенное смысла. Все это — часть разрушительного воздействия общества, это разрушение добра.
Посетитель:Разве чувство не может сохраниться, не будучи утраченным в выражении?
Кришнамурти:Когда самым важным становится выражение, потому что оно приятно, выгодно или дает удовлетворение, тогда между выражением и чувством возникает расхождение. Когда чувство и есть выражение, тогда конфликта нет; здесь нет противоречия, стало быть, нет и конфликта. Но когда в дело вмешалась выгода и мысль, тогда чувство утрачивается под влиянием жадности. Страстность чувства полностью отличается от страстности выражения; а люди в большинстве своем охвачены страстностью выражения. Поэтому всегда существует это разделение между добром и тем, что доставляет удовольствие.
Посетитель:Могу ли я жить, не будучи захвачен этим потоком жадности?
Кришнамурти:Если для вас важно именно чувство, вы никогда не зададите вопроса о выражении. Или вы обладаете чувством, или его нет. Если же вы спрашиваете о выражении, вы задаете вопрос не о мастерстве, а о выгоде. Мастерство — то, что никогда не принимают во внимание. А это жизнь.
Посетитель:Так что же это такое — жизнь? Что значит — быть, что значит иметь это чувство, которое обладает полнотой в самом себе? Теперь я понял, что дело не в выражении.
Кришнамурти:Это жизнь без конфликта.
Посетитель:Что такое страсть? Вы упоминаете о ней в беседах и, по-видимому, придаете этому слову какое-то особое значение. Не думаю, чтобы оно было мне понятно. Как у любого человека, у меня имеются сексуальные страсти, а также страсти, относящиеся ко всяким поверхностным занятиям, например, страсть к быстрой езде, к работе в саду. Большая часть из нас придается какой-нибудь форме страстной деятельности. Поговорите с человеком о его особой страсти, и вы увидите, как заблестят его глаза. Мы знаем, что слово «страсть» происходит от греческого слова, означающего страдание; но то чувство, которое вызывает во мне это слово в вашем употреблении, не является ощущением страдания: здесь скорее ощущение какого-то движущего качества, подобного ветру, который в ревом несется с запада, гонит перед собой облака и взметает мусор. Мне хотелось бы обладать такой страстью. Как может человек получить ее? Что значит — быть страстным? Что такое та страсть, которую вы имеет в виду?
Кришнамурти:Я думаю, нам с самого начала следует со всей ясностью установить, что чувственность и страсть — два разных явления. Чувственность возбуждается и поддерживается мыслью; она растет и черпает содержание в мысли, пока не взорвется в сексуальной сфере или, если это, например, жажда власти, в своих особых насильственных формах осуществления. Страсть — нечто совершенно иное; она не является ни продуктом мысли, ни воспоминанием о каком-то прошлом событии; она не приводится в действие мотивом достижения; страсть не является и печалью.
Посетитель:Разве всякая сексуальная страсть представляет собой проявление чувственности? Сексуальная реакция не всегда бывает результатом мысли; ее может вызвать контакт, как это случается, и вас подавляет его очарование.
Кришнамурти:Где бы мысль ни строила образ наслаждения, этот образ неизбежно должен быть чувственностью, а не свободой страсти. Если главной движущей силой является удовольствие, тогда это чувственность. Если оно порождено любовью, оно не будет чувственностью, хотя бы даже при этом и имело место огромное наслаждение. Здесь мы должны выяснить и самостоятельно установить, исключает ли любовь удовольствие и наслаждение. Когда вы видите огромное облако и наслаждаетесь его контурами и игрой света в нем, это, конечно, будет удовольствием; но здесь есть и нечто большее, нежели удовольствие. Мы совсем не осуждаем это явление. Если вы продолжаете возвращаться к облаку в своих мыслях или пользуетесь им как стимулирующим зрелищем, тогда вы погружаетесь в воображаемый полет фантазии; и здесь, очевидно, действует побудительный мотив мысли и удовольствия. Когда вы в первый раз взглянули на это облако и увидели его красоту, такие побудительные мотивы удовольствия не существовали. Красота пола заключается в отсутствии «меня», в отсутствие «я»; но сексуальная мысль есть утверждение этого «я», и она представляет собой удовольствие. «Я» постоянно или ищет удовольствий, или избегает страданий, желает осуществления — и потому призывает крушение своих надежд. Во всем этом ощущение страсти придерживает мысль, которая добивается такого ощущения; и, следовательно, здесь более нет страсти, а есть удовольствие. Надежда повторить запомнившуюся страсть, погоня за ней есть удовольствие.
Посетитель:Тогда что же такое сама эта страсть?
Кришнамурти:Она должна иметь дело с радостью и экстазом, которые не являются удовольствием. В удовольствии всегда существует какая-то тонкая форма усилия — искание, стремление, потребность, борьба, чтобы получить и удержать его. В страсти нет потребности, а потому нет и борьбы. В страсти нет ни малейшей тени осуществления, поэтому в ней не может быть ни крушения, ни боли. Страсть — это свобода от «я», которое и есть центр всех
