Скачать:TXTPDF
Собрание сочинений в шести томах. Том 6. Проза, письма

между деревьями.

Пишу мало, читаю не больше; мой роман становится произведением, полным отчаяния; я рылся в своей душе, желая извлечь из нее все, что способно обратиться в ненависть; и все это я беспорядочно излил на бумагу — вы бы меня пожалели, читая его!.. Кстати о вашем браке: дорогой друг, вы догадываетесь, как я рад, узнав, что он расстроился (не французский оборот); я уже писал моей кузине, что этот вздернутый нос годится разве что для того, чтобы вынюхивать жаворонков; — это выражение мне самому очень понравилось. Слава богу, что дело кончилось именно так, а не иначе. Впрочем, не будем больше говорить об этом; и так уже наговорили слишком много.

У меня есть достоинство, которого у вас нет; когда мне говорят что любят меня, я в этом больше не сомневаюсь, или (что еще хуже) не подаю вида, что сомневаюсь; у вас же этот недостаток есть, и я вас прошу от него избавиться, по крайней мере в ваших милых письмах.

Вчера в 10 часов вечера произошло небольшое наводнение, и даже стреляли из пушек — по два выстрела три раза с промежутками по мере того как вода прибывала и убывала. Ночь была лунная, я сидел у окна, выходящего на канал; вот, что я написал!

Для чего я не родился…

Вот другие стихи; эти два стихотворения выразят вам мое душевное состояние лучше, чем я бы мог это сделать в прозе.

Конец! как звучно это слово

Прощайте… не могу больше писать, голова кружится от глупостей; думаю, что по той же причине кружится и земля вот уже 7000 лет, если Моисей не солгал.

Всем привет.

Ваш самый искренний друг М. Лерма.

Упоминание о приезде в Петербург и о знакомстве с родными дает возможность отнести дату 28 августа, указанную самим Лермонтовым, к 1832 году.

Стр. 413, строка 16. Лопухина Мария Александровна (1802–1877), сестра Варвары и Алексея Лопухиных. С этой семьей Лермонтов сдружился, еще будучи в Московском благородном пансионе. Лермонтов не скрывал от Марии Александровны, так же как и от А. М. Верещагиной, своего глубокого, но неразделенного чувства к В. А. Лопухиной. По словам первого биографа поэта П. А. Висковатова, «Мария Александровна уничтожила все, где в письмах к ней Лермонтов говорил о сестре ее Вареньке… Даже в дошедших до нас немногих листах, касающихся Вареньки и любви к ней Лермонтова, строки вырваны» (Соч. под ред Висковатова, т. 6, 1891, стр 279). Сохранилось одно письмо М. А. Лопухиной к Лермонтову (см. настоящий том, стр. 463).

Стр. 413, строки 18–19. «…car grand-maman est très malade» («…так как бабушка тяжело заболела»). Слова о болезни бабушки подтверждают свидетельство А. П. Шан-Гирея о том, что Лермонтов приехал в Петербург в конце лета 1832 года вместе с Е. А. Арсеньевой.

Стр. 413, строка 26. «…j’ai vu des échantillons de la société d’ici» («…я видел образчики здешнего общества») — одна из наиболее интересных в письмах Лермонтова характеристик петербургского светского общества, предвосхищающая сатирические образы «Маскарада» и «Княгини Лиговской».

Стр. 414, строка 1. («…mon roman») («…мой роман») — по всей вероятности, речь идет о «Вадиме» (см. настоящий том, стр. 7 и 635).

Стр. 414, строка 5. «…de votre mariage» («…о вашем браке») — см. настоящий том, стр. 701, примеч. к стр. 410, строка 17.

Стр. 414, строка 16. «Hier il y a eu, à 10 heures du soir une pe’ite inondation» («Вчера в 10 часов вечера произошло небольшое наводнение») — осенью 1832 года в Петербурге несколько раз наблюдался обычный в это время подъем воды в Неве и каналах, но это не было сколько-нибудь значительное наводнение, подобное наводнению 1824 года, описанному Пушкиным в «Медном всаднике». Тема петербургского наводнения вообще интересовала Лермонтова (В. А. Соллогуб. Воспоминания. Изд. «Academia», 1931, стр. 183–184).

Стр. 414, строка 21-стр. 415, строка 8 — стихотворение М. Ю. Лермонтова (см. настоящее издание, т. II, стр. 61).

Стр. 415, строка 11-стр. 416, строка 10 — стихотворение М. Ю. Лермонтова (см. настоящее издание, т. II, стр. 59).

10. М. А. Лопухиной (стр. 416)

Печатается по автографу — ГПБ, Собр. рукописей М. Ю. Лермонтова, № 18, 2 л. Карандашные пометы: «1832. С. Петербург», «1832 г.», «2» (красным карандашом), «5» (синим карандашом).

Впервые опубликовано в «Русск. архиве» (1863, кн. 5–6, стлб. 421–423) с пропусками. Полностью опубликовано в Соч. под ред. Ефремова (т. 1, 1882, стр. 515–518).

Перевод

2 сентября.

Как раз сейчас начинаю рисовать кое-что для вас и может быть пошлю вам рисунок с этим же письмом. Знаете, дорогой друг, каким образом я вам буду его писать — по временам — одно письмо иногда будет длиться несколько дней. Придет ли мне в голову мысль, я ее запишу, запечатлеется ли в моем уме что-нибудь замечательное — сообщу вам. Довольны ли вы этим?

Вот уж несколько недель мы в разлуке и может быть на очень долгое время, потому что я не вижу ничего достаточно утешительного в будущем, а между тем я все тот же, вопреки лукавым предположениям кое-каких лиц, имени которых не скажу. — И, наконец, вы можете себе представить, я был на седьмом небе при встрече с Натальей Алексеевной, потому что она явилась из наших мест; ибо Москва есть и всегда будет моя родина, — Я в ней родился, в ней много страдал, в ней был чрезмерно счастлив. Лучше бы этих трех вещей не было… но что делать!

Аннета сообщила мне, что знаменитую голову на стене не стерли! — Жалкое честолюбие! Это меня обрадовало… и еще как! Вот — смешная страсть везде оставлять следы своего пребывания! Стоит ли мысль человека, как бы значительна она ни была, того, чтобы ее повторяли в чем-нибудь вещественном с той только целью, чтобы она стала понятной душе других? Повидимому, люди не рождены для того, чтобы думать, потому что сильная и свободная мысль у них такая редкость!

Я поставил себе целью погрести вас под грудой своих писем и стихов; это не очень дружественно и даже не человеколюбиво, но каждый должен следовать своему предназначению.

Вот еще стихи, которые я написал на берегу моря:

Белеет парус одинокий

Прощайте же, прощайте! Я не совсем здоров. Счастливый сон, божественный сон испортил мне весь день… Не могу ни говорить, ни читать, ни писать. — Удивительная вещь — сны! — изнанка жизни, которая подчас приятнее действительности! Я ведь не разделяю мнения тех, кто говорит, будто жизнь только сон; я очень сильно чувствую ее реальность, ее завлекающую пустоту! Я никогда не сумею отрешиться от нее в такой степени, чтобы добровольно презирать ее; потому что жизнь моя это я сам, говорящий вам и тот, который через мгновение может превратиться в ничто, в одно имя, т. е. — опять-таки в ничто. — Бог знает, будет ли существовать мое «я» после смерти. Ужасно думать, что может настать день, когда я не буду в состоянии сказать: «я»! — Если это так, то мир — только комок грязи.

Прощайте, не забудьте напомнить обо мне своему брату и сестрам, кузина же, я полагаю, еще не возвратилась.

Скажите, дорогая мисс Мери, вернул ли вам господин мой кузен Евреинов мои письма и как вы его нашли? в этом вопросе я вас избираю своим термометром. Прощайте.

Преданный вам Лерма.

P. S. Я очень хотел бы задать вам один вопрос, но перо отказывается его написать. Если угадываете, хорошо, я буду рад, если же нет, то значит, если бы я даже задал этот вопрос, вы бы не сумели на него ответить.

Этот вопрос такого рода, о котором вы быть может даже не догадываетесь!

Стр. 416, строка 26. Слова «Voilà plusieures semaines déjà que nous sommes separés» («Вот уже несколько недель мы в разлуке») дают возможность определить, что это письмо относится к 1832 году. Кроме того, стихотворение «Парус», включенное в текст письма, известно нам по автографу так называемой «Казанской тетради» 1832 года (см. настоящее издание, т. II, стр. 62 и 323).

Стр. 416, строка 31. Наталья Алексеевна — Столыпина (1786–1851), сестра Е. А. Арсеньевой, бывшая замужем за дальним родственником и однофамильцем Григорием Даниловичем Столыпиным, пензенским предводителем дворянства (умер до 1831 года).

Стр. 417, строка 3. Annette — Анна Григорьевна Столыпина (1815–1892), дочь Н. А. и Г. Д. Столыпиных, с 1834 года замужем за А. И. Философовым. О ней см. статью А. Н. Михайловой «Лермонтов и его родня по документам архива А. И. Философова» («Лит. наследство», т. 45–46. 1948, стр. 661–690).

Стр. 417, строка 3–4. «…la célèbre tête sur la muraille» («…знаменитая голова на стене») — поясной портрет воображаемого предка испанского герцога Lerma, написанный Лермонтовым на стене в доме Лопухиных на углу Поварской улицы и Молчановки в Москве в 1830 или 1831 годах. Позднее Лермонтов по памяти восстановил этот портрет. Воспроизведение его — в Соч. изд. Академической библиотеки (т. 5, 1913, стр. 224–225). Об этом же писал Лермонтову А. А. Лопухин (см. настоящий том, стр. 467, строки 4–5).

Стр. 418, строка 10. «…ma cousine» («…моя кузина») — А. М. Верещагина (о ней см. примечание к письму № 12, настоящий том, стр. 711).

Стр. 418, строки 12–13. «…mon cousin Evreïnoff» («…мой кузен Евреинов») — о нем см. настоящий том, стр. 702, примеч. к письму № 8.

Стр. 418, строка 17. «J’aurais bien voulu vous faire une petite question» («Я очень хотел бы задать вам один вопрос») — намек на то, что Лермонтову хотелось бы получить какое-либо известие о В. А. Лопухиной. Не получив ответа на этот осторожный вопрос, Лермонтов в не дошедшем до нас письме от 3 октября, очевидно, напомнил о нем еще раз, судя по ответному письму Лопухиной от 12 октября 1832 года (см. настоящий том, стр. 463).

11. М. А. Лопухиной (стр. 418)

Печатается по автографу — ГПБ, Собрание рукописей М. Ю. Лермонтова, № 19, 2 л. На л. 1 сверху рукой Лермонтова «2». Карандашные пометы: «1832 года С. Петерб,», «1», «1832 октябрь», «3», «2» (синим карандашом).

Впервые опубликовано в сокращении и с пропусками собственных имен в «Русск. архиве» (1863, кн. 4, стлб. 292–293). Пропущен отрывок от начала письма, кончая словами «si aimables». Полностью опубликовано в Соч. изд. Академической библиотеки (т. 4, 1916, стр. 315–316).

Перевод

Мне крайне досадно, что мое письмо к кузине затерялось так же, как и ваше письмо к бабушке. Кузина может быть думает, что я разленился или что я лгу, уверяя, что написал. Но и в том и другом она была бы несправедлива, потому что я слишком люблю ее для

Скачать:TXTPDF

между деревьями. Пишу мало, читаю не больше; мой роман становится произведением, полным отчаяния; я рылся в своей душе, желая извлечь из нее все, что способно обратиться в ненависть; и все