(вероятно, боясь, чтобы они не развратились), а оружия и пороху не продает вовсе. Русские, живущие в Америке, поспешили и там внести милые начала кастаторства: они разделились на почтенных, полупочтенных и колониальных граждан. Почтенны те, которые распоряжаются; полупочтенны лица второстепенной важности; остальные — казенные матросы, солдаты и рабочие. Нравственность рабочих неудовлетворительна, и это приписывают тому, что они приходят очень развращенными в Америку, а там им исправляться некогда, да и не у чего. Хорошие же русские люди не едут в службу компании, да и она на этот счет неразборчива в выборе цивилизаторов для алеутов и креолов. Рабочие часто женятся на алеутках или креолках и, по бедности, уже не возвращаются в Россию, а остаются в Америке, где компания их прокармливает и изготовляет таким образом из них окончательных лентяев и тунеядцев, уклоняющихся от всякой работы. Г. Головин сообщает следующее насчет колониальных граждан. В отчете своем за 1858 год главное правление компании написало: «Будучи обеспечены со стороны компании во всех нуждах и потребностях своих, колониальные граждане представляют собою население нравственное и трудолюбивое. Для пребывающих временно в колонии они служат весьма полезным нравственным примером того попечения, которое прилагается о людях, с усердием и пользою окончивших свое служение компании». По удостоверению г. Головина, оказалось, что колониальные граждане ничего не делают, чванятся своим происхождением и не хотят работать вместе с алеутами, нуждаются, Бог весть как перебиваются со дня на день, но не хотят трудиться сами и не пускают детей, а в то же время недовольны и компаниею за все вспоможения, которые она им делает. «Словом, говорит г. Головин, колониальные граждане суть не что иное, как далеко не нравственные дармоеды». По его выводам, этот новый класс русских людей никуда не годен и для компании, пока она заправляет краем, и для правительства, если оно примет управление на себя. Веруя в то, что нет действия без причины, мы желаем, чтобы нашлись добрые люди и указали бы нам на условия, способные вызвать наших соотчичей из той лени и отупения, к которым они привыкают, состоя на хлебах Российско-американской компании. Мы, конечно, не видали их и верим на слово г. Головину, но полагаем, что, если бы колонисты не были расселены в таких местах (по островам), которые «по климатическим условиям не годны для земледелия и для всякой промышленности, кроме промысла морских зверей и рыбы, тогда как они к этим-то промыслам и питают отвращение». Это обстоятельство снимает с пьянствующих под компанейской опекой русских лентяев значительную долю их вины. Лишенные собственности и приученные к житью под компанейской подачкой, при условиях, указывающих им на единственный промысел, который не отвечает их вкусам и стремлениям, колониальные граждане исправляться не могут ни при кормежке, выдаваемой от компании, ни при правительстве, если оно не взглянет на их положение с другой точки. Собственность, необходимость трудиться и выгодная среда деятельности — вот первые условия, при которых возможно нравственное поднятие опустившихся под компанейским покровительством граждан, а сам же г. Головин указывает несколько приморских пунктов, занятие которых даст русским средства подниматься внутрь страны, внутрь богатств и внутрь инородческого населения, имея постоянное сообщение с морем посредством рек: Медной, Сушитни, Квипхахи и Куононвимы. Зачем же все это упущено из виду, и зачем в течение 60-ти лет компания ничего не сделала в пользу страны и в пользу прочного устройства своих старых слуг? Зачем не сделать было их самостоятельными людьми, а не какими-то пансионерами, за которыми наблюдают компанейские дядьки? Земли и угодьев довольно, кажется; введению поземельной общинной собственности, надо полагать, ничто не мешает, и потому, право, кажется, следовало бы взяться за эту меру, хоть в виде опыта, но с полным убеждением, что собственность и общинный дух внутренних распорядков и внешней обороны никогда не портит человека и питает его духовную нищету гораздо лучше, чем каша из компанейского котла питает его желудок. Почти невероятно, что в течение 60-летнего заправления русскими землями в Америке Российско-американская компания даже не проникла в глубь страны и ничего не может сообщить о тех ее богатствах, которые нельзя забрать в свою пользу с помощию одной монополии и привилегии гонять на работу алеутов. Но как верить тому, что самая средина острова Ситхи, на котором процветают компанейские магазины с ромом и солониною из Гамбурга, неизвестна и не исследована… а есть догадки, что там места прекрасные. Кто-то, когда-то собственной персоной проходил на лодке далеко в глубь острова и вернулся в восторге от виденного; но тем дело и кончилось. Компании, занятой битьем бобров и цивилизацией алеутов, нечего было входить в какие-либо исследования. Ее интересы не в успехах географии и не в тех богатствах, которые ждут упорного и разумного труда, ибо плоды этого труда могут показаться только после срока привилегии, а до окончания этого срока алеуты безропотно садятся в утлые байдарки, промышляют бобров и подставляют свои жалкие лбы под томагавки, направляемые колошами против алеутских цивилизаторов. Г. Головин полагает, что в 60 лет можно было много сделать и для зависимых от компании людей, и для устройства мирных отношений с колошами. Мы вполне этому верим и очень сожалеем, что наша американская компания во всем этом сделала не более тех компаний, по примеру которых она устроена. Мы не можем разбирать всех дурных и хороших сторон ее распоряжений промыслами, которые, по мнению капитан-лейтенанта Головина, в руках частных промышленников подверглись бы гораздо большему истощению, чем в руках компании. Для этого нужно иметь положительные данные об уловах, о расходах, на них производимых, о чистой прибыли компании и о процентах, получаемых ею от продажи бобровых шкур, цена которых понизилась после того, как бобровые воротники в нашей армии заменились барашковыми. Нужно также знать что-нибудь хотя приблизительное и об отношении у промышляемых животных к общей их массе, появляющейся в американских водах, но ничего этого мы не имеем и потому не будем спорить о том, что отдельные промышленники в 60 лет выловили бы бобров более, чем выловила их и распродала по монопольной цене американская компания. Это может быть справедливо, но могло случиться только при совершенном безучастии власти, регулирующей разработки естественных богатств страны. Если есть опыты, показывающие вредное вмешательство власти в промысловые дела, то есть и другие опыты, свидетельствующие о возможности регулировать рвение промышленников таким образом, что они не будут вправе считать себя стесненными в операциях, а промыслы не подвергнутся опустошениям в короткий срок. К числу таких опытов мы можем причислить установление сроков и способов промысла. Такие меры введены отчасти у нас в отношении к ружейной охоте, но у нас они, как известно, к сожалению, очень дурно исполняются; зато их широкое и разумное применение мы встречаем в Скандинавии, воды которой открыты частным промышленникам и, благодаря разумным правилам для промыслов, нисколько не оскудевают. Таких же опытов, чтобы монополия промысловой компании оказалась полезною для государственного и народного интересов, мы не встречаем нигде, и, считая своею обязанностью более заботиться о выгодах русского народа, чем о барышах Российско-американской компании или даже о благоденствии самих бобров, мы не видим основания разделять мнения г. Головина относительно необходимости оставить промыслы в руках компании после того, как прочие части управления будут приняты правительством. Мы уверены, что в этом нет никакой нужды и что промыслы в американских водах можно очень хорошо регулировать, а заботиться о барышах компании, после шестидесятилетнего ее существования, было бы смешно. Полагаем, что даже если бы некоторое время бобровый улов несколько уменьшился оттого, что найдутся люди, которые отвлекут руки алеутов к другим прибыльным делам, например к китовой ловле и проч., то от этого никому никакого худа не последует, а сумма общих выгод зависимых и независимых людей к русской Америке возрастет. Доказать это нетрудно словами самого г. Головина. Он с такою ясностию, которой нет у г. Тихменева, вывел, что компания сделалась полною помещицею наших владений в Америке. Но права ее гораздо шире известных нам помещичьих прав: ей принадлежит монополия ловов, пользование трудом всех алеутов, расселение их сообразно не их выгодам, а своим расчетам. Она скупает у промышленника зверя по старой и весьма низкой таксе и другого покупщика к скупу не допускает; она снабжает жителей всем, что они требуют, из своих магазинов по монопольной цене, и других продавцов, кроме ее, также нет, да если бы они и были, то у них нельзя ничего купить, потому что компания платит за работу и товар не деньгами, а своими марками, которых нигде, кроме магазинов, не принимают. Товары и продукты, продаваемые в компанейских магазинах, бывают часто дурного качества, и компания запасает их безрасчетливо и мало. Последнее условие заставляет ее входить в разбирательство, сколько кому чего отпустить, и некоторые товары она отпускает «почетным» по одной цене и вволю, а другим по иной цене и в самом ограниченном количестве. Так, например, «почетное» лицо платит за бутылку рому 3 руб. 50 коп. ассигнациями, а другим та же бутылка выдается за 35 рублей. «Почетные» берут ром для себя и за две бутылки приобретают бобровую шкуру, стоящую по таксе 50 руб. ассигнациями. Инородец отдает ее потому, что сам должен заплатить за эти же две бутылки 75 рублей. Отсюда происходит желание продавать шкуры иностранцам, которые дают за них рому и всяких продуктов больше, чем дает компания. Компания, конечно, преследует этот торг, и все прелести запрещений являются на сцену, разумеется, не принося никому выгоды, кроме утехи сердцам «почетных». Креолы и алеуты развращены, пьянствуют, отдают на подержание своих жен, ужасно страдают от сифилиса и цинги, питаются юколой, потому что компания не находит выгод приучать их к хлебу, в котором в ее магазинах встречается частый недостаток. Колоши тоже развратничают и пьянствуют, а при удобном случае убивают русских и промыслы свои охотнее сбывают иностранцам. Распространение христианства между инородцами чисто фиктивное. Щеголяющая цифрами своих отчетов, компания только о цифрах и заботится: главная задача ее окрестить и записать лишнюю единицу к сумме призванных в лоно православной церкви, а не убедить дикаря в высоких истинах Христова учения. Дикари крестятся за подарки и продолжают жить по-прежнему, забывая совсем, что они приняли новую веру, налагающую на них новые обязанности к себе и к ближнему. Русские миссионеры не понимают просвещаемых, а просвещаемые не разумеют их; самая исповедь происходит через толмачей, которые часто не понимают ни кающегося, ни разрешающего грехи. Учителям в школах