того, что является главной целью.
40. Аналогия. Аналогия весьма полезна для ума во многих случаях, особенно в натуральной философии, и главным образом в той ее части, которая заключается в удачных и успешных экспериментах. Но здесь необходимо тщательно держаться тех границ, в которые заключено содержание данной аналогии. Например, кислое купоросное масло оказалось полезным в таком-то случае, значит, селитряный спирт или уксус могут употребляться в подобном же случае. Если полезное действие названного
масла обусловлено только его кислотностью, то опыт [такого употребления] может оказаться успешным; но если в купоросном масле помимо кислотности есть еще что-то другое, что производит желательное для нас в данном случае действие, то мы ошибочно принимаем за аналогию то, что таковой не является; мы допускаем, чтобы наш разум впал в заблуждение вследствие неправильного предположения об аналогии там, где ее нет.
41. Ассоциация. Хотя во второй книге своего «Опыта о человеческом разумении» я говорил об ассоциации идей 38, там я подошел к этому вопросу исторически, т. е. лишь описывая этот метод, как и разные другие методы деятельности разума, не задаваясь целью изыскивать средства исправления, которые следовало бы в данном случае применять; с этой последней точки зрения для человека, желающего основательно уяснить себе правильный метод управления своим разумом (understanding), ассоциация представит собой еще один материал для размышления, тем более что здесь, если не ошибаюсь, кроется одна из самых частых причин наших ошибок и заблуждений и один из труднее всего излечимых недугов души; ибо очень трудно убедить кого-либо в том, что вещи по природе не таковы, какими они постоянно ему представляются.
Вследствие одного этого отклонения разума от правильного пути, которое происходит легко и незаметно, шаткие и слабые основания становятся непогрешимыми принципами, не допуская по отношению к себе никакого посягательства или сомнения. Такие неестественные ассоциации в силу привычки становятся для ума столь же естественными, как связь между солнцем и светом, между огнем и теплотой, и разуму кажется, что они содержат в себе столь же естественную убедительность, как и самоочевидные истины. Можно ли в таком случае приступить к лечению с надеждой на успех? Многие люди твердо принимают ложь за истину не только потому, что они никогда не думали иначе, но также и потому, что, ослепленные в этом отношении в самом начале, они никогда не могли думать иначе, по крайней мере в том случае, если они не обладают силой ума, способной оспаривать власть привычки и подвергать исследованию собственные принципы. Но такую свободу лишь немногие люди находят в себе, и еще меньше есть таких, которым разрешают проявлять эту свободу другие люди. Ибо учителя и руководители большинства сект видят свое главное искусство и задачу в том, чтобы подавлять, насколько они могут, эту главную
обязанность всякого человека по отношению к самому себе, которая составляет первый твердый шаг к правде и истине во всей цепи его действий и мнений.
Это дает основание подозревать, что подобные учителя сами сознают ложность или слабость исповедуемых ими учений, раз они не допускают проверки тех оснований, на которых эти учения построены, тогда как те, которые ищут только истину и только ею желают обладать, только ее проповедовать, свободно подвергают свои принципы проверке, находят удовольствие в их исследовании и предоставляют людям опровергать их, если те в состоянии это сделать; и если в этих принципах есть что-нибудь слабое и ненадежное, они охотно позволяют это выявить, имея в виду, что ни они сами, ни другие не должны придавать какому бы то ни было общепринятому положению больше значения, чем допускает и гарантирует его доказанная истинность.
Большую ошибку допускают, насколько я вижу, люди всякого рода при внушении принципов своим детям и ученикам; если вдуматься в способ, которым они пользуются при этом, то он сводится в конечном итоге лишь к тому, что последних заставляют проникнуться понятиями и воззрениями своего учителя на основе слепой веры, заставляют их крепко держаться этих понятий и воззрений независимо от того, правильны они или ложны. Какой характер может быть придан этому приему и какую пользу он может принести, когда он практикуется в отношении простого народа, удел которого — труд и вечная забота о своем чреве, я не стану здесь исследовать. Но что касается благородной части человечества, положение которой обеспечивает ей досуг и возможность заниматься науками и изысканием истины 39, то я вижу лишь один правильный способ внушить ей принципы: следить со всей возможной тщательностью за тем, чтобы в нежном возрасте идеи, не имеющие естественной связи, не вступали в сочетания в их головах; внушать им в качестве руководства во всей последующей жизни и занятиях науками то же самое правило — никогда не допускать, чтобы какие-либо идеи соединялись в их уме в каком-нибудь ином или более прочном сочетании, чем то, которое определяется природой самих идей и их взаимным отношением; а также почаще подвергать те идеи, которые они находят соединенными в их уме, следующей проверке: создана ли эта ассоциация идей очевидным соответствием, которое есть в самих идеях, или обычной и господствующей привычкой ума соединять их таким образом в мышлении.
В этом заключается мера предосторожности против указанного зла, пока оно прочно не укоренилось в разуме благодаря привычке; тот же, кто хотел бы устранить его, когда оно уже закреплено привычкой, должен тщательно наблюдать за весьма быстрыми и почти незаметными движениями души в ее обычных действиях. То, что я говорил в другом месте относительно превращения идей чувства в идеи рассудка, может послужить проверкой этого. Скажите человеку, который, не будучи сведущ в живописи, смотрит на бутылки, курительные трубки и другие предметы, нарисованные так, как они видны из разных мест, что перед ним не рельефное изображение, и все-таки вы не убедите его в этом, пока он не дотронется до рисунка: он не поверит, что благодаря мгновенному фокусу, проделанному его же собственными мыслями, произошла подстановка одной идеи на место другой. Как часто каждый из нас может встретить примеры этого в спорах ученых, которые, привыкши соединять в уме две идеи, нередко подставляют одну на место другой; и я склонен думать, что часто они сами не замечают этого! Находясь во власти обмана, они в силу этого не поддаются убеждению и считают себя ревностными поборниками истины, в то время как на деле они отстаивают заблуждение. Смешение же двух различных идей, которые вследствие привычного сочетания их в уме почти сливаются для них в одну, наполняет их головы ложными взглядами, а их рассуждения — ложными выводами.
42. Ложные выводы. Правильное мышление заключается в открытии и усвоении истины, а последняя — в восприятии очевидного или вероятного соответствия или несоответствия идей, т. е. подтверждения или отрицания одной идеи другой. Отсюда очевидно, что правильное применение и направление разума, задача которого есть отыскание истины, и только истины, заключается в том, чтобы поддерживать ум в состоянии полного беспристрастия и позволять ему склоняться в ту или другую сторону только в тех пределах, в каких очевидность устанавливает это с помощью знания или в каких перевес вероятности побуждает его к согласию или вере. Между тем очень трудно найти рассуждение, в котором мы бы не заметили, что автор не только поддерживает ту или другую сторону вопроса (что разумно и правильно), но и проявляет склонность и пристрастие к ней и явное желание, чтобы именно она оказалась истинной. Если меня спросят, как отличить авторов, имеющих такое пристрастие и склонность, то
я отвечу: наблюдая за тем, как они под влиянием своих наклонностей часто в своих писаниях или рассуждениях изменяют идеи вопроса — подменяя ли термины или вводя и присоединяя к ним другие и тем изменяя рассматриваемые идеи настолько, что они становятся более пригодными для их цели и приводятся, таким образом, к более удобному и близкому соответствию или к более очевидному и резкому несоответствию. Это явная и прямая софистика; но я далек от мысли, что всюду, где мы с ней встречаемся, это делается с намерением обмануть и ввести в заблуждение читателей. Очевидно, что предубеждения и склонности людей часто вводят таким путем в обман их самих, и их стремление к истине при наличии предубеждения в пользу одной стороны оказывается как раз тем, что уводит их от истины. Пристрастие подсказывает и незаметно вводит в их рассуждение удобные для него термины, а с ними и удобные идеи. В результате такого приема принимается в принаряженном таким образом виде в качестве ясного и очевидного то, что, будучи взято в натуральном виде, при пользовании только точными и определенными идеями, не могло бы ни в коем случае быть принято. Такое наведение внешнего блеска на свои утверждения, такие, как принято думать, красивые, доступные и изящные объяснения предмета своего рассуждения настолько характерны для того, что принято называть и считать искусством хорошо писать, что очень трудно думать, чтобы авторов можно было когда-либо убедить отказаться от этих приемов, столь способствующих распространению их взглядов и обеспечению за ними репутации в свете, и принять более бледную и сухую манеру письма с сохранением одних и тех же терминов, связанных точно с теми же самыми идеями; резкая неприятная прямота допускается только у математиков, которые пробивают себе путь к истине и доставляют ей признание неопровержимыми доказательствами.
Но если авторов нельзя заставить отказаться от вольной, хотя и более завлекающей читателя манеры писать и если они не считают нужным держаться ближе к истине и способствовать просвещению читателя, употребляя неизменные термины и простые, но софистические аргументы, то читателям важно не давать себя обманывать ложными выводами и распространенными способами внушения. Для этого самое верное и действенное средство — закрепить в уме ясные и отчетливые идеи, относящиеся к данному вопросу и освобожденные от шелухи слов; следя за аргументацией автора, уяснять себе его идеи, не обраща
внимания на его слова, и наблюдать за тем, как он сочетает и разделяет идеи в вопросе. Кто станет так делать, будет в состоянии отбросить все излишнее; он будет видеть, что имеет отношение к вопросу, что с ним непосредственно связано, что приводит к нему и что идет мимо него. Это поможет ему легко обнаружить, какие и где введены в рассуждение посторонние идеи; и если, быть может, они ослепили автора, то читатель все-таки заметит, что они не вносят света в его рассуждения и не придают им силы.
