и
с тех пор, как спутниками продаваемых им благ стали
оболванивание, увековечение тяжелого труда и рост
неудовлетворенности. В этих обстоятельствах освобождение от общества
изобилия не означает возврата к здоровой и простой
бедности, моральной чистоте и простоте. Напротив,
отказ от прибыльной расточительности увеличил бы
общественное богатство, предназначаемое для распреде-
ления, а конец перманентной мобилизации сократил бы
общественную потребность в отказе от удовлетворения 317 III. Шанс альтернативы собственно индивидуальных потребностей — отказе,
компенсацией которого ныне служит культ трениро-
ванности, силы и регулярности. В настоящее время в процветающем государстве, ори-
ентированном на войну и благосостояние, такие чело-
веческие качества умиротворенного существования, как
отказ от всякой жесткости, клановости, неповиновение
тирании большинства, исповедание страха и слабости
(наиболее рациональная реакция на это общество), чув-
ствительная интеллигентность, испытывающая отвра-
щение к происходящему, склонность к неэффективным
и осмеиваемым акциям протеста и отречения,- ка-
жутся асоциальными и непатриотичными. И эти вы-
ражения человечности не смогут избежать искажающего
воздействия компромисса — необходимости скрывать
свое истинное лицо, быть способным обмануть обман-
щиков, жить и думать вопреки им. В тоталитарном
обществе человеческое поведение имеет тенденцию к
принятию эскапистских форм, как бы следуя совету
Сэмюэла Беккета: <Не жди, пока за тобой начнут охо- титься, чтобы спрятаться…> Даже такое отклонение личной умственной и физи-
ческой энергии от социально требуемой деятельности
и позиции возможно сегодня лишь для немногих, это
лишь частный аспект перераспределения энергии, ко-
торое должно предшествовать умиротворению. Само-
определение предполагает наличие свободной энергии,
не расходуемой в навязываемом физическом и ум-
ственном труде за пределами личной сферы. Эта энер-
гия должна быть свободной еще и в том смысле, что
она не направляется на работу с товарами и услугами, 318 Катастрофа освобождения удовлетворяющими потребности индивида, делая его в
то же время неспособным к формированию собственной
жизни, неспособным оценить возможности, отнимаемые
этим удовлетворением. Комфорт, бизнес и обеспеченная
работа в обществе, готовящемся к ядерному уничтоже-
нию, могут служить универсальным примером порабо-
щающего довольства. Освобождение энергии от дей-
ствий, предназначенных для поддержания деструктив-
ного процветания, означает понижение высокого уровня
рабства, что позволит индивидам развить ту рациональ-
ность, которая может сделать возможной умиротворен-
ное существование. Новый жизненный стандарт, приспособленный к уми-
ротворению существования, в будущем предполагает
также сокращение населения. Вполне понятно и даже
разумно, что индустриальная цивилизация полагает за-
конным уничтожение миллионов людей в войне и еже-
дневные жертвы в лице всех тех, кто лишен необхо-
димой поддержки и защиты, но выставляет напоказ
свои моральные и религиозные колебания, когда вопрос
касается ограничения производства новой жизни в об-
ществе, которое до сих пор приводится в движение
запланированным уничтожением жизни в Националь-
ных Интересах и незапланированным лишением жизни
во имя частных интересов. Эти моральные колебания
вполне понятны и разумны, поскольку такое общество
нуждается во всевозрастающем количестве клиентов и
сторонников; необходимо регулировать постоянно воз-
обновляемый излишек. 319 III. Шанс альтернативы Однако требования прибыльного массового производ-
ства не обязательно совпадают с нуждами человечества.
Проблема состоит не только (и, вероятно, не главным
образом) в необходимом пропитании и обеспечении
увеличивающегося населения — она прежде всего в чи-
сле, в простом количестве. Обвинение, провозглашенное
Стефаном Георге полвека назад, звучит не просто как
поэтическая вольность: * Преступление общества состоит в том, что рост на-
селения усиливает борьбу за существование вопреки
возможности ее ослабления. Стремление к расширению
<жизненного пространства> действует не только в меж-
дународной агрессии, но и внутри нации. Здесь экс-
пансия всех форм коллективного труда, общественной
жизни и развлечений вторглась во внутреннее про-
странство личности и практически исключила возмож-
ность такой изоляции, в которой предоставленный са-
мому себе индивид может думать, спрашивать и на-
ходить ответы на свои вопросы. Этот вид уединения —
единственное условие, которое на основе удовлетворен-
ных жизненных потребностей способно придать смысл
свободе и независимости мышления,- уже давным-
давно стал самым дорогим товаром, доступным только
очень богатым (которые им не пользуются). В этом
отношении <культура> также обнаруживает свое фео-
дальное происхождение и ограничения. Она может стать
демократической только посредством отмены демокра-
тии масс, т.е. в том случае, если общество преуспеет
в восстановлении прерогатив уединения, гарантировав
его всем и защищая его для каждого. Уже то, сколько вас, есть преступление! (нем.) 320 Катастрофа освобождения С отказом в свободе, даже в возможности свободы
согласуется дарование вольностей (свобод — liberties)
там, где они способствуют подавлению. Ужасают такие
вольности, как право нарушать спокойствие всюду, где
бы ни существовал мир и спокойствие, быть уродливым
и уродовать окружающее, источать фамильярность (to
ooze familiarity), разрушать прекрасные формы, ибо они
переходят во вседозволенность. Все это пугает, потому
что здесь выражается узаконенное и даже организован-
ное усилие отказывать Другому в его праве воспрепят-
ствовать самостоятельности (autonomy) даже в малой,
оговоренной сфере жизни. В сверхразвитых странах все
большая часть населения превращается в одну огром-
ную толпу пленников, плененных не тоталитарным ре-
жимом, а вольностями гражданского общества, чьи сред-
ства развлечения и облагораживания (media of amuse-
ment and elevation) принуждают Другого разделять их
звуки, внешний вид и запахи. Имеет ли право общество, неспособное защитить ча-
стную жизнь личности даже в четырех стенах его дома,
разглагольствовать о своем уважении к личности и о
том, что оно-свободное общество? Разумеется, сво-
бодное общество определяется более фундаментал1 
ными достижениями, чем личная самостоятельность.
И все же, отсутствие последней делает недействитель-
ными даже наиболее заметные установления экономи-
ческой и политической свободы, так как отрицает ее
глубинные основания. Массовая социализация начина-
ется в домашнем кругу и задерживает развитие сознания
и совести. Для достижения самостоятельности необ-
ходимы условия, в которых подавленные измерения 321 III. Шанс альтернативы опыта могут вернуться к жизни; но освободить эти
последние нельзя, не ущемив коллективные (heterono-
mous) нужды и формы удовлетворения потребностей,
организующие жизнь в этом обществе. Чем более они
становятся личными нуждами и способами удовлетво-
рения, тем более их подавление кажется почти роковой
потерей. Но именно в силу такого рокового характера
оно может создать первичные субъективные предпо-
сылки для качественного изменения, а именно — пере-
оценки потребностей (redefinition of needs). Приведу один (к сожалению, выдуманный) пример:
простое отсутствие всех рекламных и всех независимых
средств информации и развлечения погрузило бы че-
ловека в болезненный вакуум, лишающий его возмож-
ности удивляться и думать, узнавать себя (или скорее
отрицательное в себе) и свое общество. Лишенный
своих ложных отцов, вождей, друзей и представителей,
он должен был бы учить заново эту азбуку. Но слова
и предложения, которые он сможет построить, могут
выйти совершенно иными, как и его устремления и
страхи. Разумеется, такая ситуация была бы невыносимым
кошмаром. Пока люди могут поддерживать продол-
жающееся создание ядерного вооружения, радиоактив-
ных веществ и сомнительной пищи, они не смогут
(именно по этой причине!) смириться с лишением раз-
влечений и форм обучения, делающих их способными
воспроизводить меры, необходимые для своей защиты
и/или разрушения. Отключение телевидения и подоб-
ных ему средств информации могло бы, таким образом,
дать толчок к началу того, к чему не смогли привести 322 Катастрофа освобождения коренные противоречия капитализма — к полному раз-
рушению системы. Создание репрессивных потребнос-
тей давным-давно стало частью общественно необхо-
димого труда — необходимого в том смысле, что без
него нельзя будет поддерживать существующий способ
производства. Поэтому на повестке дня стоят не про-
блемы психологии или эстетики, а материальная база
господства. Ю.Заключение В ходе своего развития одномерное общество изме-
няет отношение между рациональным и иррациональ-
ным. В сравнении с фантастическими и безумными
сторонами его рациональности, сфера иррационального
превращается в дом подлинно рационального — тех
идей, которые могут <способствовать искусству жизни>.
Если установившееся общество управляет любым нор-
мальным общением, делая его существенным или не-
существенным в соответствии с социальными требо-
ваниями, то для ценностей, чуждых этим требованиям,
вероятно, не остается другого средства общения, кроме
<ненормального>, т.е. сферы вымысла. Именно эсте-
тическое измерение по-прежнему сохраняет свободу вы-
ражения, позволяющую писателю и художнику назы-
вать людей и вещи своими именами — давать название
тому, что не может быть названо другим способом. Истинное лицо нашего времени показано в новеллах
Сэмюэла Беккета, а его реальная история написана в
пьесе Рольфа Хоххута <Наместник>. Здесь уже говорит
не воображение, а Разум, и говорит в том мире, который
оправдывает все и прощает все, кроме прегрешений
против его духа. Действительность этого мира прево-
сходит всякое воображение, и поэтому последнее отре- 324 Заключение. кается от нее. Призрак Аушвица продолжает являться,
но не как память, а как деяния человека: полеты в
космос: космические ракеты и ракетные вооружения;
<подвальные лабиринты под Закусочной>; аккуратные
электронные заводы, чистые, гигиеничные, с цветоч-
ными клумбами; отравляющий газ, который <в общем- то> не вреден для людей: соблюдение секретности, в
которой мы все участвуем. Такова реальность, окружа-
ющая великие достижения человеческой науки, медици-
ны, технологии; единственное, что дает надежду в этой
катастрофической действительности — это усилия со-
хранить и улучшить жизнь. Своевольная игра фан-
тастическими возможностями, способность действовать
с чистой совестью contra naturam, экспериментировать
с людьми и вещами, превращать иллюзии в действи-
тельность и выдумку в истину — все это свидетель-
ствует о том, насколько Воображение стало инструмен-
том прогресса. Как и многое другое в существующем
обществе, оно стало предметом методического злоупот-
ребления. Определяя движение и стиль в политике,
сила воображения оставила далеко позади Алису в
Стране Чудес по умению манипулировать словами,
обращая смысл в бессмыслицу и бессмыслицу в смысл. Под воздействитем техники и политики происходит
слияние ранее антагонистических сфер — магии и на-
уки. жизни и смерти, радости и страдания. Красота
обнажает свой пугающий лик, так как сверхсекретные
ядерные установки и лаборатории превращаются в <Ин- дустриальные Парки> с приятным окружением;, штаб Против природы (лат.) 325 III. Шанс альтернативы гражданской обороны демонстрирует <роскошное убе- жище от радиоактивных осадков> со стенами, увешан-
ными коврами (<мягкими>), шезлонгами, телевизорами
и надписью: <проект предусматривает совмещение се- мейной комнаты в мирное время (sic!) с семейным убежищем на время войны>’. И если такие создания
не будят в человеке ужас, если это воспринимается
как само собой разумеющееся, то только потому, что
эти достижения (а) совершенно рациональны с точки
зрения существующего порядка, и (Ь) служат призна-
ками человеческой изобретательности и силы, которые
превосходят традиционные пределы воображения. Непристойное слияние эстетики и действительности
опровергает всякую философию, противопоставляющую
<поэтическое> воображение научному и эмпирическому
Разуму. По мере того, как технологический прогресс
сопровождается прогрессирующей рационализацией и
даже реализацией воображаемого, архетипы ужасного
и радостного, войны и мира теряют свой катастро-
фический характер. Их проявление в повседневной жиз-
ни человека уже не выглядит проявлением иррацио-
нальных сил, ибо современным воплощением последних
теперь служат элементы и атрибуты технологического
господства. Сократив и едва не упразднив романтическое про-
странство воображения, общество вынудило его искать
для своего утверждения новую почву, на которой образы
переводятся в исторические возможности и проекты. 1 Согласно <Нью-Йорк Тайме> за II ноября 1960 года, представление
происходило в Нью-Йоркском городском штабе Гражданской Обороны,
на Лексингтон авеню и 55-й улице. 326 Ю.Заключение Но этот перевод будет таким же плохим и искаженным,
как и осуществляющее его общество. Отделенное от
сферы материального производства и материальных по-
требностей, воображение было просто игрой, не прини-
маемой всерьез в сфере необходимости, и связываемой
лишь с фантастической логикой и фантастической исти-
ной. Но технический прогресс упраздняет это разде-
ление и наделяет образы своей собственной логикой и
своей собственной истиной, сокращая свободные спо-
собности сознания. Однако он тем самым сокращает
также разрыв между воображением и Разумом. Сопри-
касаясь на общей почве, эти две антагонистические
способности становятся взаимозависимыми. Не явля-
ется ли в свете возможностей развитой индустриальной
цивилизации всякая игра воображения игрой с техни-
ческими возможностями, которые могут быть провере-
ны в смысле возможности их реализации? Тем самым
романтическая идея <науки Воображения>, по-види-
мому, приобретает все более эмпирические очертания. Научный, рациональный характер Воображения дав-
но признан в математике,