вые развернул критику революционного рабочего движе-
ния и реального социализма, а ведь в 1937 году это
означало — и социализма в Советском Союзе. Хотя «кри-
тическая теория» различает две фазы коммунистическо-
го развития и обведомлена о капиталистических родимых
пятнах первой фазы, однако окончательное освобожде-
ние, согласно этой теории, не может быть перенесено в
потусторонний мир 73.
4* 99
Это, конечно, правильно. Однако надо выяснить смысл
таких понятий, как «окончательное» и «потусторонний
мир». В принципе критика Маркузе означаёт следующее:
поскольку в Советском Союзе якобы не был завершен со-
циализм (индивидуалистического вида, как Маркузе
представляет себе социализм), то Советский Союз упус-
тил возможность развязать на Западе революционные им-
пульсы. Маркузе не понимает ни всей трудности социали-
стического строительства, ни внутренней диалектики раз-
вязывания революционных импульсов в каждой отдель-
ной стране, с учетом сложных внутренних и внешних
условий этого социалистического строительства. Если бы
советские руководители последовали подобным советам,
какие развивал Маркузе, а такие советы выдвигались
в двадцатых и начале тридцатых годов троцкистами даже
внутри страны, то в 1941 году у Советского Союза не бы-
ло бы тяжелой промышленности, необходимой для
дальнейшего существования страны. При этом надо учи-
тывать тот факт, что именно Советская Армия сломала
хребет фашистскому германскому государству. Критику`
Маркузе и другую абстрактно-этическую критику следует
оценивать в этой связи.
В своем дальнейшем изложении Маркузе сводит марк-
сизм к экономическому, в конечном счете к механистиче-
скому, материализму, который он «дополняет» своего ро-
да этическим социализмом. Еще Лукач в свои молодые
годы обращал внимание на внутреннюю связь такого ме-
ханицизма и этического социализма и критиковал ее.
Итак, Маркузе считает: «В таком обществе, которое в
своей тотальности определяется экономическими отноше-
ниями, причем определяется таким образом, что ничем не
сдерживаемая экономика господствует над всеми челове-
ческими отношениями, в подобном обществе все неэконо-
мические элементы предопределены экономикой. Когда
это господство свергают, то оказывается, что разумная
организация общества, на которую нацелена критическая
теория, есть нечто большее, нежели по-новому устроен-
ная экономическая форма. Это большее имеет решающее
значение, лишь благодаря ему общество и становится
разумным: подчинение экономики потребностям отдель-
ных индивидов. С изменением общества снимается перво-
начальное соотношение между надстройкой и базисом.
В разумной действительности уже не процесс труда дол-
жен определять всеобщее существование людей, а все-
100
общие потребности должны определять процессе труда.
Главное не в том, что процесс труда будет регулировать-
ся в соответствии с планом, а в том, каким интересом бу-
дет определяться это регулирование и будут ли при этом
сохранены свобода и счастье масс. Пренебрежение этим
элементом лишает теорию чего-то существенного; оно
устраняет из картины освобожденного человечества идею
счастья, благодаря которому оно должно отличаться от
всех прежних состояний в истории человечества. Без сво-
боды и личного счастья в общественных отношениях лю-
дей максимальное повышение труда и даже отмена част-
ной собственности на средства производства будут нести
на себе печать старой несправедливости» 74.
Маркузе последовательно придерживается своего не-
правильного, идеалистического толкования марксизма.
В противоположность точке зрения Маркса и Энгельса,
для него все общественные явления определяются эконо-
мическими причинами. Революцию он толкует как слом
этой детерминации, то есть преодоление исторического
материализма, что тоже противоречит марксизму.
Эту точку зрения мы вновь встретим в поздних произ-
ведениях Маркузе. На основе таких неправильных пред-
посылок он приходит к «открытию», что в мире освобож-
денного человека должно быть нечто большее, чем только .
экономика. Более того, приматом в этом мире будет имен-
но неэкономическое, человеческое, причем, следует попут-
но отметить, экономическое внезапно уже не оценивается
больше, как человеческое! Под этим аспектом обществен-
ная собственность и планируемое производство сущест-
венно теряют свой характер в пользу идеи человеческого
счастья. Маркузе разрывает экономику и этику или счи-
тает возможным противоречие между социалистической
экономикой и социалистической этикой. Таким образом,
новый строй должен доказать свою высшую ценность не
путем экономических достижений, не с помощью эконо-
мических принципов производительности, а именно бла-
годаря этике, которая, будучи взята автономно, формиру-
ет свое реальное содержание не на основе реального
общества и его процессов развития. Основные мотивы его
антисоветской книги «Общественное учение советского
марксизма» (1955 г.) уже звучат в этих рассуждениях.
Эту идеалистическую концепцию мы встречаем во всех
последующих произведениях Маркузе. Он критикует со-
циализм с точки зрения абстрактной, индивидуалистиче-
101
ской концепции этики счастья. Все общественные, эконо-
мические, политические, культурные связи национального
и интернационального характера, все классовые отноще-
ния, все проблемы соотношения сил в центральном вопро-
се «кто кого?» исключаются из определения возможного,
смотря по обстоятельствам, счастья, из возможной меры
удовлетворения потребности в человеческом счастье.
С такой абстрактной, неисторической, необщественной,
неполитической позиции подлинному социализму бросает-
ся упрек в том, что он несет определенную долю вины за…
победу фашизма в Германии в 1933 году.
Другой основной мотив последующей «критической
теории» Маркузе, в особенности его «Одномерного чело-
века», просматривается, наконец, в анализе взаимоотно-
шения критической теории и науки. Последняя толкуется
в духе позитивизма или эмпиризма. Также и формальная
логика оценивается как «одномерный позитивизм» 75,
причем исходным пунктом является зависимость науки
от существующих отношений господства и подчинения 76.
Маркузе расхваливает сверх всякой меры трансцепдирую-`
щий характер антипозитивистского рационализма.
Мы уже критиковали выше схематический характер
абстрактного понятия трансценденции Маркузе, его мо-
дель рационализма. Для него рационализм и эмпиризм —
позитивизм являются как бы самостоятельными субъек-
тами с собственными константными параметрами. Их ис-
торическо-критический анализ отсутствует. С совершен-
но иных позиций рассматривает конкретный буржуазный
рационализм и буржуазный эмпиризм в ходе анализа
их социального содержания Манфред Бур: «Различие
между обоими течениями обнаруживается прежде всего
в принципиальной позиции их представителей в отноше-
нии общественной действительности. Французский рацио-
нализм воспринимает эту действительность как неразум-
ную или еще не разумную, то есть как не отвечающую
или еще не отвечающую его требованиям — требованиям
прогрессивной буржуазии. Его мышление движется впе-
ред благодаря стремлению организовать действитель-
ность в духе разума. Эта позиция французского рациона-
лизма характеризует его как мировоззрение французской
буржуазни, все еще борющейся за политическое влияние
и удовлетворение своих требований. Рационализм — это
идеологическое оружие в борьбе поднимающейся фран-
цузской буржуазии против отживающего свой век обще-
102
ства абсолютизма, его институтов и его феодально-клери-
кальной идеологии. В центре ее усилий стоит разум.
Он служит мерилом для всего, в соответствии с его прин-
ципами должны быть построены общество и государство.
Английский эмпиризм, напротив, является философией
уже более развитой буржуазии, которая в значительной
степени достигла своих целей (хотя и не без компромис-
са со старыми силами) и становится уже консервативной.
Эмпиризм воспринимает поэтому общественную действи-
тельность, как и его носитель — послереволюционная бур-
жуазия,— как факт, то есть как она есть, не как неразум-
ную или еще не разумную, как это делает французский
рационализм, а позже французский материализм, а как
естественную и поэтому больше всего подходящую для
человека» 77.
Рационализм и позитивизм, взятые «сами по себе», не
имеют ни революционной, ни консервативной ценности.
Они не являются. пи историческими, ни политическими
субъектами, Их воздействие — это функция классов, ко-
торая определяется их «сравнительной ценностью»
в классовой боръбе: классы используют рационализм или
эмпиризм в своих интересах.
В дальнейшем Маркузе, руководствуясь чисто дедук-
тивным методом логических «триад», рассматривает в ка-
честве правильного решение о создании такого общества,
в котором бытие и сознание не будут уже больше отделе-
ны друг от друга 78. Там якобы исчезает и абстрактный
характер свободы. Таким образом, он толкует научно-по-
‚знавательную связь субъекта и объекта как выражение
овеществления, которое при социализме будет устранено,
вследствие чего бытие и сознание придут к единству. До-
стигнуто тождество субъекта — объекта. История завер-
шилась. Бытие и сознание «освобождены». Одновременно
обнаруживается, что диалектика Маркузе таким же обра-
зом, как гегелевская, ведет в конечном счете к застою.
В конце сочинения мы впервые встречаем у Маркузе
проблему «наслелия». Что же понимает он под наследием,
которое следуст сохранить? «Заинтересованность крити-
ческой теории в освобождении человека связывает ее с
определенными старыми истинами, которые она должна
сохранить. Убежденность в том, что человек может быть
больше, чем какой-то субъект, используемый в производ-
ственном процессе классового общества, глубже всего
связывает критическую теорию с философией» 79.
103
Это абстрактный, хотя и гуманистический мотив.
Не случайно Маркузе, едва сформулировав эту теорию
унаследования в отношении предшествующей философии,
тут же отказывается от нее: «Пропасть между ней и пре-
дыдущим не может быть преодолена никаким мышлением
в понятиях» 80.
Почти дословную, во всяком случае совпадающую по
смыслу, фразу мы вновь встречаем в конце «Одномерно-
го человека» 81.
Как обосновывает он в 1937 году этот нигилизм? Нау-
ка была прикована к существующим отношениям господ-
ства и подчинения. Поэтому научность как таковая никог-
да еще не гарантировала истины.
Бесспорно, господствующие эксплуататорские классы
используют науку. Из этого Маркузе выведет в «Одно-
мерном человеке» тезис о том, что вследствие порочного
акта выбора, совершенного еще в древнегреческие време-
на, наша рациональность принципиально организована
для господства и подчинения и в ее настоящей форме не-
пригодна для освободительной борьбы. Философия дека-`
дентства, говорящая о закате культуры, выводит из
структурно совпадающих с этим аргументов свой ирра-
ционализм. Здесь мы встречаемся с новым примером
внутренней родственной связи Маркузе с иррациона-
листами.
В основе этого тезиса лежит неправильная генерализа-
ция факта самого по себе правильного, а именно, что нау-
кой как средством можно и злоупотреблять. Это непра-
вильное обобщение происходит оттого, что правильное
суждение «власть имущие нуждаются в науке» перевора-.
чивают и получают суждение: «наука нуждается во
власть имущих». —
Такой прием не допускает соединения социализма с
наукой, ибо социализм при подобном истолковании пре-
вращается в инструмент подавления.
В действительности же наука не может нести ответст-
венность за то, каким образом ее используют различные
классы. Если даже власть имущие нуждаются в какой-то
мере в научном познании, то это в еще большей степени
относится к борцам за свободу. И некоторые способы пра-
вильного познания не теряют своего значения, даже если
ими злоупотреблять в корыстных целях и ради угнетения.
Но и наука науке рознь. Буржуазия, используя науку,
не выработала своего научного понимания общества.
104
Именно в этой области она занималась мистификациями
ради сохранения и оправдания своей власти. Это блестя-
ще показал Маркс в «Предисловии» к первому тому «Ка-
питала» на примере буржуазной политической экономии.
Подобные мистификации распространяются и на повсе-
дневные отношения, если они приобретают общественную
значимость. .
Так, например, в ФРГ тех, кто своим трудом кор-
°мит эксплуататоров, называют «работополучающими»,
а тех, кто присваивает их труд, — «работодателями». По-
добная мистификация со стороны «рационалистической»
буржуазии сама по себе уже доказывает, что последова-
тельное научное мышление и познание в области общест-
венных отношений служит не угнетению, а освободитель-
ной борьбе, содействует свободе.
Но внутри своих общественных мифов буржуазия от-
части использует научные приемы, стремится в деталях
рационально обеспечить свою власть. В естественнонауч-
ной, математической и экономической областях она
использует различные методы и технику современной нау-
ки не только для развития, организации и унравления
производством, но и для обеспечения своей власти. Но за
это нельзя винить науку, тем более что множество ста-
рых и новых мифов продолжает служить обоснованию
власти имущих.
Антиисторическим является и абсолютно негативное
отношение к проблеме власти вообще. Какие бы ужасные
проявления ни имели различные формы власти в ходе ис-
тории, все же господство в условиях классового общества
тоже относилось к потребностям общественного выжива-
ния и прогресса. Пока не созрели экономические условия
для преодоления классов и классовой борьбы, общество
погибло бы в результате взаимной борьбы классов, если
бы оно не создало государство. В этом смысле государст-
во не является просто первоисточником всякого зла.
И анархизм принципиально неправ. Государство со всеми
своими ужасами было институтом, который неизбежно
должен был быть создан людьми на пути их продвижения
к более высоким формам общественной жизни. Сегодня
мы уже достигли такого уровня общественного развития,
который позволяет нам рационально рассматривать во-
прос и принимать соответствующие практические реше-
ния, подводящие в конечном счете к отмиранию государ-
ства. Но этим мы, помимо
