105
тельности государства, которая ипогда и в области эконо-
мики носила и носит организаторский характер.
Завершающий вывод этого очерка полвел Маркузе
к идеям «Одномерного человека». Поэтому мы приведем
довольно длинную цитату: «Матсриалистическая теория
общества по своему происхождению является теорией
девятнадцатого века. Если опа в какой-то период обосно-
вывала свое отношение к философии разума как к «насле-
дию», то статус этого наследия она мыслила себе таким,
каким он был в девятнадцатом вскс. За это время в этом
статусе произошли некоторые изменения. Хотя в то время
эта теория довольно глубоко впитала в себя возможность
грядущего варварства, однако ближс, чем такая возмож-
ность, ей представлялось сохранение и дальнейшее разви-
тие того, что еще имелось в девятнадцатом столетии.
Наследие должно было спасти также и то, что культура
буржуазного общества при всей нищете и всей несправед-
ливости все же сделала для развития и для счастья инди-
видуума. Что уже было достигнуто и что могло быть сде-
лано, было совершенно очевидно для всех; вся движущая
сила теории брала свое начало в этом интересе к индиви-
дууму, и не было нужды еще и философски дискутировать
на эту тему. Положение с наследием тем временем изме-
нилось. Между прежней действительностью разума и его
осуществлением в том образе, в котором его представляла
теория, сегодня лежит уже не только отрезок девятнадца-
того столетия, но и авторитарное варварство. Все больше
и больше эта подлежащая сохранению и снятию культу-
ра отходит в область предания. Перед лицом многочис-
ленных фактов, свидетельствующих о том, что полное
принесение в жертву индивидуума стало само собой раз-.
умеющимся, повседневным явлением, эта культура стала
настолько призрачной, что исследование ее является уже
делом не упрямой гордости, а траура. Критическая теория
в невиданных до сих пор масштабах имела дело с прош-
лым и именно в той мере, в какой она должна была зани-
маться будущим. В измененной форме в настоящее время
повторяется положение, в котором оказалась теория об-
щества в девятнадцатом столетии. Действительное поло-
жение вещей вновь оказывается ниже общего уровня ис-
тории. Сковывание производительных сил и заморажива-
ние жизненного уровня характеризуют положение даже
в экономически развитых странах. Отражение, которое
будущая истина находила в прошлой философии, показы-
106
вает такое положение дел, которое выводит за рамки
данных анахронических условий. В этом критическая тео-
рия еще связана с этими истинами. Они появляются в ней
как сознание тех возможностей, для осуществления кото-
рых созрела сама историческая обстановка, и они сохра-
нены в экономических и политических понятиях критиче-
ской теории» 82.
Маркузе тем самым принизил марксизм до уровня
теории девятнадцатого века. Эта теория настаивает на
том, что в буржуазной культуре имелось наследие, достой-
ное сохранения. Но фашизм, по мнению Маркузе, поста-
вил это под вопрос. Поэтому в наше время освобождение
приобретает иное содержание, чем в прошлом веке.
Тем самым Маркузе подводит к вопросу и о новом опре-
делении социализма, с которым мы еще не раз встретимся
в дальнейшем.
Классическая буржуазная культура нашла свое за-
вершение и ‚вместе с тем отрицание в фашизме. Нам она
уже больше ничего не дает. Сбывается тотальный «отказ»
Хайдеггера от культурного наследия. Когда в мае 1968 го-
да студенты захватили Франкфуртский Университет име-
ни Иоганна Вольфганга Гёте, то они переименовали его
в «Университет имени Карла Маркса», заявив при этом:
«Нам Гёте больше ничего не может дать!». Они тогда еще
не сознавали, что действуют в духе хайдеггеровского
отрицания, и не понимали диалектику подлинного рево-
люционного отрицания. Тому, кому Гёте ничего не может
дать, тому ничего не скажет и Маркс, который при всем
революционном разрыве с буржуазней является критиче-
`ским наследником лучших достижений человечества, в
том числе и Гёте. , .
Буржуазия отреклась от своего классического куль-
турного наследия отчасти и потому, что марксизм своими
корнями уходит в это наследие. Идеолог германского фа-
шизма А. Розенберг не случайно потребовал «ликвидиро-
вать» культуру, обвиняя ее в «порождении» марксизма 83.
Маркузе и подобные ему мыслители, лишенные правиль-
ного исторического понимания сущности и конкретных
социальных корней фашизма, содействуют подобной
«ликвидации классики». Проводя абстрактную аналогию
с революционно-критической позицией молодого Маркса,
эти мыслители лишь проявляют свое пренебрежение к
революционному рабочему движению «Запада» и к ре-
альному социализму.
107
Тот же Маркузе, который отрицает всякое наследие,
вместе с тем предлагает нам афоризмы Ницше, как якобы
предвосхищающие будущее. Нет в классике ничего до-
стойного для продолжения, и даже диалектика Гегеля
объявляется лишенной смысла. Это и есть типичное хай-
деггеровское отрицание прошлого. Тем самым подлинная
революция «опровергается» путем ее «радикализации» и
перенесения в заоблачную сферу абстракций.
Эта антиисторическая позиция Маркузе во втором
периоде его деятельности получила наиболее полное отра-
жение в рассматриваемом очерке. Затем, в его второй
книге о Гегеле, наступает частичный тактический поворот
к более позитивному отношению к «наследию».
Эта книга издана в Нью-Йорке в 1941 году, ав ФРГ
в 1962 году. Нас в данном случае не будет интересовать
та положительная оценка гегелевской философии, кото-
рая сделала эту книгу лучшим в теоретическом плане
произведением Маркузе. Ибо от многих идей этой книги
в работах Маркузе 50—60-х годов и следа не осталось..
Мы рассмотрим лишь те аспекты этой книги, которые свя-
заны с разработкой его своеобразного варианта «третьего
пути». В этой связи особый интерес приобретает критика
позитивизма в книге Маркузе «Разум и революция».
О ГЕГЕЛЕВСКОЙ И МАРКУЗИАНСКОЙ КРИТИКЕ
ПОЗИТИВИЗМА
Мы должны подробнее рассмотреть эту критику, по-
скольку она стала составной частью последующего твор-
чества Маркузе. Речь идет не о принципиально верных
критических замечаниях Гегеля в адрес «метафизического ,
метода». Ведь именно здесь Гегель достигает высшего
уровня в предмарксистской истории философии. Хотя ме-
тафизический метод пользовался правилами и законами
традиционной формальной логики, былое бы ошибочно
приписывать ошибки «метафизики» всей формальной ло-
гике. При серьезном подходе подобное обвинение фор-
мальной логики заставило бы нас отказаться от всякой
умственной и прочей деятельности. Содержащиеся в фор-
мальной логике правила и законы представляют собой в
действительности правильное отражение определенных
явлений и отношений объективной реальности. Когда Ге-
гель подчеркивает диалектические условия и отношения
во всех процессах, то это соответствует истине. Необходи-
108
мо, однако, помнить иотом, что в каждом из этих процес-
сов должны содержаться и свойства, отраженные в фор-
мальной логике. Между прочим, это и те свойства непре-
рывности и прерывности, диалектическое единство и про-
тивоположность которых так убедительно доказал Ге-
гель. Как диалектически мы бы ни подходили к пробле-
матике тождества и отождествления, необходимо счи-
таться и с тем, что отраженный в формальной логике
момент постоянства, стабильности имеет также сущест-
венное значение для диалектического тождества. Отказ
от этого означал бы не только «преодоление» здравого
человеческого рассудка, но и любого рассудка и любого
разума вообще!
Все творчество Гегеля пронизано аргументацией, на-
правленной против позитивизма. В некоторых случаях
этот позитивизм объясняется отчуждением или овещест-
влением сознания.8“, в других — раздроблением нашего
бытия на базе частной собственности И разделения
труда 85.
Маркузе также указывает на эти корни позитивизма
и при этом нередко доказывает, что производство, осно-
ванное на капиталистическом разделении труда и меха-
низации, содействует раздроблению и механизации тех
процессов, которые происходят в сознании. В то же время
он упускает более глубокие, социальные корни идеализ-
ма. Хотя в ряде случаев он указывает на классовые кор-
ни позитивистской философии 85, но не делает отсюда не-
‚обходимых выводов. Он вполне соглашается с Гегелем
в оценке позитивизма и не поднимается выше его точки
зрения. Лишь однажды. он говорит об относительности
этой позиции, не делая нужных выводов. Апологетическая
функция характерна якобы не для всего позитивизма 87.
В самом начале современной философии позитивизм,
несомненно, был боевым и революционным. В те годы он
ради критики религии обращался к позитивным фактам.
Он настаивал на праве человека — гражданина раннего
буржуазного общества — самому строить свой мир.
Впрочем, и «здравый смысл» тоже порождает идеа-
лизм! Доказательства существования бога у Фомы Аквин-
ского начинаются с выводов и аргументов «здравого че-
ловеческого рассудка». С помощью «здравого смысла»
можно построить и «потусторонний мир». Следуя за Геге-
лем, Маркузе этого не видит. Дело обстоит, очевидно, не
так-то просто именно с этим «здравым человеческим рас-
109
судком», который в другой связи проявил себя и как
серьезное препятствие против идсалистического отрыва
сознания от бытия. Все это лншь подтверждает, что
«здравый человеческий рассудок» так же мало, как и са-
ми по себе «идеализм», «идея», «понятие», «эмнпиризм»
ит. п., выступает в качестве самостоятельных субъектов,
следуя лишь внутренней логике духовной истории. Нель-
зя подходить с одинаковой меркой х оценке позитивизма
во времена Гегеля — в основе свосй материалистического
эмпиризма —и современного позитивизма — в основе
своей субъективного идеализма. Справедливо подвергну-
тый Гегелем критике отрыв сознапия от бытия встречает-
ся как в эмпирических, так и в рационалистических тео-
риях. При том эмпирический отрыв — сведение всякого
бытия к эмпирическому — оказывается лишь оборотной
стороной подобного же отрыва сознания от бытия путем
не менее ошибочного сведения бытия к мышлепию в ра-
ционализме. Лишь идеалистическая предвзятость слособ-
на заранее, без конкретного исторического анализа уста-
новить и осудить одип вид этого отрыва, а другой — быть
может, лишь угадывая, но, тем не менее, возвеличить этот
отрыв как прототил революционной позиции. Подобный
отрыв имеет свон социальные и теорстические корни, ко-
торые по-разному проявлялись в различные исторические
периоды и пуждаются в конкретном анализе. Действует
ли такой отрыв в соответствующих обстоятельствах в ка-
честве позитивного или негативного, апологетического
или революционного фактора — это зависит не столько
от самого отрыва или от его, смотря по обстоятельствам,
конкретной внутренней логики, сколько от конкретных
общественных отношений и условий классовой борьбы.
Аргумент Гегеля о примате теоретических корней этого
отрыва оказывается лишь идеалистическим изврашением
приматного отношения между теорией и практикой.
В качестве программы достижения истины Гегель
сформулировал задачу продвижения от эмпирической
видимости к сущности и тем самым показал, что истина
скрывается за внешней видимостью. В этом Гегель прав
в противоположность эмпиризму. Но в отличие от Марку-
зе Гегель никогда не отрывал сущность от явления! Ге-
гель всегда подчеркивал невозможность проникновения
в сущность, если явление просто ликвидируется, а не
диалектически отрицается. Эмпирия и рацио находятся у
него в опосредствованном, а не в формально-логическом,
не
контрадикторном противоречии. В этом вопросе Маркузе
возвращается от Гегеля назад к Канту. Мы вообще дол-
жны отметить, что в решающих диалектических вопросах
Маркузе оказывается на догегелевских позициях. Этим
объясняется катастрофический, допускающий лишь взаи-
моисключающиеся противоположности, «моралистиче-
ский» характер его диалектики, преобладающий особен-
но в его поздних работах.
Признание лежащих «позади» вещей истин тоже мо-
жет быть использовано для обоснования суеверия. ГПоэ-
тому для достижения истины недостаточно постулировать
преодоление внешней видимости. Необходима разработка
научной теории познания. Эта теория должна объединить
истинные моменты как эмпиризма, так и рационализма.
Она должна выработать объективный критерий для по-
следующей проверки истиниости. В этом смысле верно,
что формальная логика не дает нам апрнорно истинных
положений. Но она формулирует некоторые условия мы-
шления, которые — если они контролируются и руковод-
ствуются диалектикой — необходимы для всякого дости-
жения истины. Гегель и Маркузе молчаливо предполага-
ли эти условия в каждом своем отождествлении, в
каждом понятии, суждении и умозаключении!
Гегель критикует позитивизм за абсолютизацию изо-
лированного данного. «Факты являются фактами только
тогда, когда они соотнесены с тем, что еще не стало фак-
том, но что тем не менее проявляет себя в данных фактах
как реальная возможность» 88, Этим Маркузе показывает,
что позитивизм, обладая определенной свободой действий,
способен выходить за непосредственно данное и включать
реальную возможность в свою ‘теорию 89. Подлинной гра-
ницей позитивизма оказываются не пределы отдельного
факта, а пределы буржуазного строя. Но это было и гра-
ницей для Гегеля. Речь, очевидно, идет не о первичной
ограниченности методов мышления как таковых, а о гра-
ницах классовых позиций: именно в этом решающем
отношении в конечном счете пет существенного различия
между Гегелем и
