жает объективные законы нашей жизни, законы произ-
водства. Он ограничивает нашу свободу, пока между
свободой и объективной необходимостью видят непреодо-
лимую пропасть. Но мы уже видели, что в таком случае
свобода невозможна не только в историческом, но так-‘
жё и в логическо-теоретическом смысле. Свободный че-
ловек Маркузе находится вне связей, обусловливающих
жизнь. Этот человек — лишенный смысла призрак.
Маркузе отвергает диалектику свободы и труда пе-
ред лицом того факта, что в антагонистическом классо-
вом обществе эта диалектика извращена. Лишь труд,
идентичный игре, оказывается не отчужденным. Но труд
всегда имеет дело с объективной природой и ее объектив-
ными законами. Поэтому он содержит в себе нечто боль-
шее, чем только элемент субъективности («игры»). Маркс
подчеркнул эту диалектику свободного творческого и
напряженного труда, показал ее гуманизирующий харак-
тер. А у Маркузе в конечном итоге свобода безработна,
счастье лишено развития, а прогресс есть застой. Гума-
низм Маркузе элиминирует то великое в гегелевской фи-
лософии, о котором говорил Маркс,— открытие деятель-
ной, активной, продуктивной стороны субъекта. Маркузи-
анский человек, в конечном счете, созерцателен. Поэтому
в его теории нарушена связь между субъектом и объек-
том. Все процессы, обусловливающие жизнь, выпадают
из субъекта, возлагаются на автоматические процессы,
становятся процессами обособившегося объекта. Более
крайнюю форму отчуждения объекта и субъекта трудно
себе представить. Наш автор, похвалявшийся полностью
«аннулировать» отчуждение, создал теорию самого глу-
бокого отчуждения.
Она основывается, в конечном счете, на ложной тео-
рии культуры Фрейда, которую перенимает Маркузе.
174
В упрощенном виде эта теория гласит, что враждебная
жизни человека окружающая нас среда вынуждает нас
подавлять инстинкты и заниматься отчужденным трудом.
Результатом этого оказывается наша культура. На ней
лежит репрессивное клеймо подавления инстинктов.
Развитие и накопление культуры оказывается накопле-
нием репрессий. Свобода и производительность, являю-
щиеся основным признаком этой культуры, внутреннюю
логику которой составляет господство, образуют проти-
воречие 62. Это и есть порочный круг, из которого вы-
рваться невозможно, — правда, лишь в рамках учения
Фрейда.
Чтобы избежать этой дилеммы, Маркузе покидает —
без внутренней причины — фрейдовскую позицию и за-
имствует у Маркса некоторые идеи о том, что накопле-
ние наших производительных сил в конце концов делает
возможным освобождение от необходимого, отчужденно-
го труда. Освобождение становится возможным вследст-
вие внутреннего развития культуры. Но следует спро-
сить, как это может произойти. Согласно импликациям
Фрейда, культура и наши действия репрессивны, посколь-
ку они порождены подавлением инстинктов, отчуждени-
ем. Следовательно, надо бы начать с революционизации
нашей структуры инстинктов 68. Но как это сделать? Ри-
сование нерепрессивной структуры инстинктов еще не
есть революция, а равнозначно выдумыванию утопий.
В конечном счете новая теория Маркузе безвыходна.
Причина безвыходности этой теории заключается в том,
что она на самом деле отрицает роль субъекта, сводя ее
на нет в механистически протекающем процессе. Нет
больше моста между индивидом и реальностью, посколь-
ку индивид существует лишь в воображении, но не суще-
ствует согласно внутренним предпосылкам этой теории.
Если уж действиями ничего нельзя изменить, то, быть
может. можно что-либо изменить, отказавшись от них?
Сколь смутно представляет себе это Маркузе в дейст-
вительности, свидетельствует его выражение о «катастро-
фе освобождения». Это звучит громко, но в действитель-
ности — бессодержательная метафора. Разве что если
толковать ее в смысле уже известного реакционного бур-
жуазного культурно-пессимистического направления
(ПГопенгауэр — Ницше — Фрейд — Хайдеггер), которое
хотело бы «все опровергнуть»!
Правильно, что в классовом обществе вся культура
175
основана на угнетении, на жертвах масс. Но фрейдов-
ская теория культуры сама по себе ошибочна. Великие
художественные культуры времен рабовладельческого
общества, были, например, созданы не рабами, а пред-
ставителями господствующих классов. Культуртрегеры
были по тому времени «полностью свободными» и прак-
тически пользовались неограниченным правом наслажде-
ния. Согласно теории Фрейда, эти классы, не нуждав-
шиеся в подавлении своих инстинктов, должны были бы
быть непродуктивными в области культуры. На самом
деле все было наоборот. Кроме того, существовали ису-
ществуют культуры, свободные от наложения табу на
сексуальность, от тех запретов, которые выработались в
нашей культуре в результате иудейско-христианской ре-
лигиозности и морали. В этих обществах мы тоже ви-
дим, с одной стороны, классы, эксплуатацию и угнетение,
а с другой — и высочайшие достижения культуры; то и
другое свидетельствует против теории культуры и обще-
ства Фрейда. Наконец, в истории редко встречались сис-
темы, которые вынуждали массы в такой степени отка-
зываться от своих желаний, как фашизм в Германии.
Напрасный труд искать формы культуры этого общества,
которые соответствовали бы уровню его «репрессий». Те-
зис Фрейда, что своим возникновением культура обязана
подавлению желаний, является неправильным, каким бы
привлекательным он ни казался на первый взгляд.
Бросается в глаза, что здесь, как и вообще, Маркузе
очень мало говорит о том, как, собственно, может быть
достигнута обрисованная им цель. «Великий отказ» есть
лишь логическое отрицание. С точки зрения «онтологии»,
он остается в плоскости исходного утверждения. С точки
зрения политической тактики, он является средством
борьбы наподобие забастовки. Но, во-первых, сам Мар-
кузе, как это мы еще покажем, считает забастовку бес-
смысленной. Во-вторых, действительно забастовка, отказ,
неучастие есть абстрактное отрицание, не есть еще соз-
дание чего-то нового, не есть определенное отрицание.
Как ни важна забастовка как средство борьбы, она еще
не служит непосредственно созданию нового.
Необходимо также подвергнуть методической крити-
ке маркузианский «социопсихологизм» (Баран 84). «Со-
циопсихологизм» есть замаскированная форма индиви-
дуализма. Заимствуя некоторые идеи у старой теории
человека и среды, он дуалистически маскирует индиви-
176
дуализм под дуализм. Для социопсихологизма общество
не диалектически идентично с человеком, а является ок-
ружающей его средой, к которой он должен соответст-
вующим образом приспосабливаться.
Во-первых, здесь в конечном счете происходит биоло-
гизация психических процессов путем сведения их к
инстинктам (это — основа фрейдовской метапсихологи-
ческой теории общества). Затем производится психологи-
зация общества, которая, следовательно, служит средст-
вом биологизации общества. Фрейд сам подтверждает
этот тезис, когда он говорит, что социология — это по су-
ти прикладная психология 85.
Гаральд Вессель (ГДР) указывает на доклад Марку-
зе в 1966 году на собрании Психиатрического общества в
Чикаго по вопросу об агрессивности в современном ин-
дустриальном обществе 8. В этом докладе наш автор
остановился сначала на роли военно-промьниленных мо-
нополий, на их экономических и политических стремле-
ниях к господству, как источниках агрессивности. Чрез-
вычайно образно он заклеймил формы проявления этой
агрессивности. Вессель справедливо критикует Маркузе
за то, что в это четкое описание он вдруг для обоснова-
ния агрессивности вводит понятие инстинкт агрессивнос-
ти. Столь противоречивая характеристика одной и той
же проблемы показывает, как Маркузе колеблется меж-
ду общественно-научным и психоаналитическим спосо-
бом рассмотрения явления. При таком подходе послед-
нюю ответственность за агрессию в любое время можно
возложить на определенную структуру инстинктов, а не
на общественную структуру, и тем самым направить борь-
бу против агрессии по неправильному пути.
В одном из своих интервью журналу «Шпигель» 97
Маркузе ссылается на одно высказывание Фрейда. Фрейд
говорит о хирурге, который природный инстинкт к раз-
рушению ставит на службу деятельности, направленной
на сохранение жизни. Почему, спрашивает Маркузе, нам
не дать разыграться нашему инстинкту к разрушению
так, чтобы стереть с лица земли ужасные города, создан-
ные капитализмом, и затем вместо них построить новые,
более красивые?
Тем самым Маркузе соглашается с фрейдовским те-
зисом о пластичности наших инстинктов и признает за
нами способность контролировать их. Но ведь в этом
заключена еще одна проблема: если, как утверждает
17
вслед за Фрейдом Маркузе, подавление инстинктов, на-
правление энергии инстинктов в другое русло имеет ре-
прессивные последствия, то «переключение» инстинкта
разрушения ничего не меняет.
Мы воспроизвели здесь, в психологической сфере, ста-
рое противоречие: конфликт долга на индивидуалистско-
либеральном уровне. Разве это не говорит о том, что ис-
ходная индивидуалистско-либеральная позиция метапси-
хологической теории культуры Фрейда — Маркузе
является ошибочной? Ведь на этой основе указанные
конфликты были бы разрешимы лишь в том случае, если
бы действительно существовала скрытно заложенная в
основе либерального манчестерства предустановленная
свыше гармония наших дивергентных индивидуальных
действий. Но тогда решение всех проблем было бы уже
предопределено заранее и в действительности ничего
нельзя было бы решить. Коренные общественные проб-
лемы на такой основе обсуждать и решать нельзя. Здесь
необходимы методы общественных наук, в том числе в
психологии. Общественное нельзя объяснить психиче-
ским, а психическое нужно объяснять на основе общест-
венного.
ПОХОД МАРКУЗЕ ПРОТИВ «СОВЕТСКОГО МАРКСИЗМА»
В 1951 году Маркузе возвратился в США из Европы,
где он занимал руководящий пост в американской сек-
ретной службе, и приступил к работе в том институте
Колумбийского университета, который занимался «изу-
чением» развития Советского Союза. Этот институт воз-
главляли тогда зять Бенеша Збигнев Бжезинский и Иван
Свитак, которые оба приложили в последующем руку к
развертыванию подрывной деятельности против социа-
листического строя в ЧССР. В этом институте Маркузе
начал работу над книгой «Общественное учение совет-
ского марксизма» 688. В своем благодарственном ‘посвя-
щении он указывает, что первую часть этой работы он
закончил еще в 1952—1953 годах, то есть еще до «После-
словия» ко второму американскому изданию второй
книги о Гегеле, и именно в результате работы в Русском
институте Колумбийского университета. Вторая часть
была написана в 1954—1955 годах, когда Маркузе рабо-
тал в Русском исследовательском центре Гарвардского
университета. Эта деятельность Маркузе частично фи-
178
нансировалась из фонда Рокфеллера 8. Книга была опуб-
ликована впервые в США в 1957 году, второе издание —
в 1960; немецкое издание вышло в ФРГ в 1964 году.
Как видим, эта работа возникла в годы становления
мировой системы социализма, в разгар холодной войны
империализма против социализма и агрессивной войны
США против Корейской Народно-Демократической Рес-
публики. Она возникла тогда, когда империалисты попы-
тались после смерти Сталина использовать в своих целях
определенные трудности перехода в СССР от методов на-
рушения ленинских норм в партийной и государственной
жизни к полному восстановлению этих норм. Это был
период, когда реставрированный германский империа-
лизм приступил к ремилитаризации, когда Советский
Союз и другие социалистические страны с крайним на-
пряжением сил успешно противодействовали многооб-
разным реакционным проискам империалистических сил,
прежде всего США. Необходимо учитывать эту истори-
ческую и политическую обстановку того периода, чтобы
правильно понять, что означало требование Маркузе,
чтобы Советский Союз ослабил функции подвергаемого
жестоким нападкам социалистического государства в
пользу индивидуальной свободы, толкуемой им в буржу-
азном духе, и его требование перенести «революцию» в
«советскую систему». Маркузе тем самым выступал как
глашатай контрреволюции. Объективно его книга служи-
ла коренным интересам главной силы империализма —
хотел ли этого Маркузе или нет!
Приписывать империалистическим стратегам идеоло-
гической войны столь великую силу прогноза, будто
они уже тогда, в начале 50-х годов, смогли предсказать,
какую роль через 15 лет будет играть та социально-фи-
лософская и политическая линия, которую тогда разраба-
тывал Маркузе и в несколько ином плане Бжезинский, —
это значило бы оставить почву марксизма-ленинизма.
В начале 50-х годов подобные взгляды в планах империа-
лизма играли еще «второстепенную роль». Позднее, на-
чиная с «эры Кеннеди», в связи с изменением соотноше-
ния сил в результате дальнейшего укрепления социализ-
ма, эти некогда «второстепенные» формы идеологии
стали приобретать первенствующее значение, оказывая
более утонченное дифференцированное воздействие. Ли-
ния Бжезинского была при этом возведена в ранг веду-
щей идеологии и политики американского империализма,
179
Во избежание недоразумений заметим, что мы отнюдь
не смешиваем в одну кучу взглялы Маркузе, Бжезинско-
го и Свитака, не считаем их равнозначными инструмента-
ми империалистической идеологии и политики. Это было
бы сомнительно прежде всего в отношении более поздних
произведений Маркузе и его роли в современный период.
Речь идет скорее о том, что развитые в книге «Советский
марксизм» идеи в середине 60-х годов послужили извест-
ным подспорьем для некоторых империалистических
стратегов, ратовавших за «более гибкие» методы «раз-
мягчения» социализма, а также для мелкобуржуазных
левых, но объективно антисоциалистических движений.
Совершенно очевидно, что эти идеи прививали «иммуни-
тет» левым мелкобуржуазным движениям против реаль-
ного социализма. |
Объективно это служит целям защиты существующей
империалистической системы.
Многие места книги Маркузе
