определение вовсе не может рассматриваться как случайное или эпифеноменальное по отношению к некоторому со­держанию, которое может быть схвачено и определено в самом себе?

Таким образом, с самого начала предприятия, подобного тому, ко­торое осуществляет Минковский, предположена развитая рефлексия не то чтобы вполне непрозрачной, но как бы несколько просвечиваю­щейся данности, которую представляет собой «факт быть в ситуации». И тут слова нас подводят. Было бы лучше не употреблять слова «факт». Следовало бы просто прибегнуть к нейтральному артиклю, предше­ствующему глаголу, как это делается в немецком и греческом языках, чего, к сожалению, не позволяет нам структура нашего языка.

В своей лекции, на которую я выше сослался, Минковский под­черкнул двусмысленность и даже в некоторой степени неловкость вы­ражения «внутренняя жизнь», отмечая при этом, что смысл данного выражения если и не строго определен для нас, то, по крайней мере, вполне ясен. Я полагаю, что если углубить понимание выражения «бы-тие-в-ситуации», то следует в нем признать я не скажу синтез, но, по меньшей мере, сочетание внешнего и внутреннего. Определенное ме­сто располагается (se situe)1, фиксируясь внешними по отношению к нему точками отсчета, или реперами, но при этом надо добавить, что сами эти реперы входят в выражение, благодаря которому это место­положение уточняется. Использование возвратной формы глагола здесь достаточно для того, чтобы конституировалось то, что можно было бы назвать местом для рефлексии или как бы виртуальным внутренним. Я бы предложил в качестве примера предельный случай, когда ситуа­ция определена исключительно как пространственная позиция. Ясно, что когда мы говорим, что сущность человека в том, чтобы быть в си­туации, то мы ни исключительным образом, ни в принципе не имеем в виду то, что он занимает место в пространстве. Но в данном случае, чтобы понять это бытие, следовало бы продвигаться постепенно, с тем чтобы показать, как по видимости чисто пространственные определе-

‘ se situer (фр.) — располагаться; отсюда термин «situation» («ситуация»). — Примеч. пер.

3*

67

ния способны ко все более и более внутренней определенности. В каче­стве примера возьму случай, когда язык использует союз «между»: про­свет между деревьями, долина между горами. Жить в пространстве это­го просвета, или в этой долине, несомненно, означает находиться в ситуации или даже на перекрестке ситуаций, по отношению к которым слово «между», несмотря на кажимости, уже дает нам схему если и не динамическую, то, по крайней мере, преддинамическую. Так, если я живу в долине, зажатой между двух горных хребтов, то в подсознании я могу ощущать себя так, будто бы я стиснут между створками футляра, и ис­пытывать при этом инстинктивную потребность раздвинуть эти напи­рающие на меня массы, которые, сближаясь, могли бы меня раздавить. Но столь же может случиться, что эта промежуточная позиция, кото­рую я занимаю, будет восприниматься мною как способная к посред­ничеству, что я сам предстану для себя как пересечение враждующих между собой сил, как инстанция их взаимной коммуникации. Все это влечет за собой множество следствий, причем пространственный ха­рактер носит лишь исходная точка отправления. Например, я вообра­жаю себе сознание, которое может иметь о себе самом такое буферное государство, как, например, Бельгия в прошлом или Швейцария в на­стоящем, или же, снижая мифичность ситуации, просвещенный граж­данин подобных наций. Можно было бы подвергнуть аналогичному анализу и такие ситуации, которые выражаются следующими слова­ми: на краю того-то, на борту того-то, выше того-то и т. п. Во всех случаях такого типа следует быть методически осторожным и стоять на страже против стерилизующей абстракции, истолковывающей мес­то как простое пространственное определение, признавая при этом его функционирование как качественно значимой ситуации.

Справедливо, что это значение может иметь место лишь для жи­вых существ или постольку, поскольку существа, охваченные этими отношениями, выступают как живые. И примеры, которые я только что привел, имеют свой смысл только в этом случае. Это совершен­но ясно. Единственное, что нужно отметить, так это то, что лишь ценой искажающей абстракции мы разобщаем это живое целое, саму фактичность живого и те динамические схемы, посредством кото­рых ситуация, в которой оно находится, выражает себя. В действи­тельности же все это совершенно неотделимо одно от другого.

Здесь мы касаемся проницательных замечаний, сделанных Мин-ковским относительно динамической и жизненной категории отзву­ка, или резонанса (retentir), возможно, даже преодолеваем их1. Он по­казывает, что, хотя сначала пытаются ограничить использование этого слова акустическими явлениями, тем не менее в действительности обнаруживается, что оно имеет гораздо более широкое поле значе­ний. Если мы придерживаемся явлений слуховых восприятий, то это слово означает «как если бы источник звука находился внутри

‘Minkowski. Vers une cosmologie. P. 101.

68

закупоренной вазы и звуковые волны, вновь и вновь отражаясь от ее стенок, наполнили бы ее своим звучанием. Или, иначе говоря, это происходит так, как если бы звук охотничьего рога, отсылаемый со всех сторон эффектом эха, заставил бы задрожать в едином порыве ничтожный листочек и мельчайшую былинку, преобразив весь лес в звуковой вибрирующий мир…». «Предположим, — продолжает ав­тор, — что эти элементы отсутствуют: я верю в то, что в таком случае мы увидим, как мир оживает и наполняется (независимо от инстру­мента, вне его и вне всякого физического свойства) проникающими глубинными волнами, которые, не являясь звуковыми в чувственном смысле слова, тем не менее будут^все равно гармоническими, резо­нирующими, мелодичными, способными определить любую тональ­ность жизни. И сама эта жизнь будет охвачена резонансом до самых глубин своего существа при контакте с этими звучащими и молча­щими одновременно волнами, будет пронизана ими, затрепещет в унисон с ними, заживет их жизнью, сливаясь с ними в одно единое целое». В этом и состоит сущность явления резонанса.

По правде говоря, как мне представляется, Минковский здесь от специфического чувства восходит к неспецифизированной чувственной способности вообще. Я считаю еще более важным отметить метафизи­ческое значение этого эффекта резонанса, или усиления звучания. И на этот раз наша рефлексия должна вернуться к теме бытия-в-ситуации. Используем опять подход, отталкивающийся от пространственной пред­ставленности ситуации. Вот, например, неудачно расположенная гости­ница. Что означает это выражение, столь парадоксально сочетающее определение пространства с суждением о ценности? В основе его ле­жит объективная констатация в самом строгом смысле слова: эта гости­ница соседствует, например, с кожевенным заводом или котельной. Но, с другой стороны, гостиницу мы не можем мыслить независимой от определенного целевого назначения. Она предназначается для приема путешественников. И когда я говорю, что она плохо расположена, то я хочу сказать, что поселившиеся в ней в силу ее расположения, или ситуации, могут подвергаться шумам или запахам, которые повсюду считаются неприятными. Если мы встречаем пустующую гостиницу, то объясняем это тем, что она плохо расположена (всегда при этом имеют в виду прошлых ее обитателей или возможных в будущем). Но теперь представим себе человека, о котором мы говорим, что он нахо­дится в хорошей ситуации. На этот раз мы не имеем в виду простран­ство. Тем не менее некоторые объективные данные при этом предпо­ложены: ну, скажем, этот человек много зарабатывает, он откладывает деньги и т. п. Все это должно содействовать достижению им состояния определенного внутреннего равновесия, хотя связь одного с другим не является неизбежной. Ведь случается и такое: хотя такой-то и нахо­дится в хороших условиях, тем не менее он не выглядит счастливым.

В том и другом случае определенные связи, которые на первый взгляд было бы соблазнительно представить как чисто внешние, «ов­

69

нутряются», следовательно, обретают некоторое качество и тем са­мым в свою очередь окрашивают определенный способ бытия или самочувствия.

Вообще говоря, начиная с того момента, как мы имеем дело с миром живого, быть в ситуации — значит быть предоставленным тому-то и тому-то. Но как определить эту предоставленность? В данном контек­сте я бы до определенной степени реабилитировал дискредитирован­ный термин «влияние». Скудные и весьма смутные указания, даваемые по этому вопросу Ле Сенном1, меня совершенно не устраивают, и мне не представляется возможным подписаться под тем определением, со­гласно которому влияние есть «переход сущего к существованию». Как это нередко случается, здесь сама структура слова проясняет суть дела лучше, чем его использование, на самом деле деградированное. Если живое существо, в силу того что оно находится в ситуации, предостав­лено влияниям, то это в действительности означает, что оно по отноше­нию к ним открыто. Но здесь возникает новый ход мысли. Мы тем лучше понимаем эту открытость, или проницаемость, чем более строго будем ее отождествлять с пористостью. Так, например, что-то проходит через сито или через текстуру ткани. Но такого рода метафора здесь очевидным образом неприменима. Быть может, мы несколько продви­немся вперед, если скажем, что проницаемость в широком смысле сло­ва несомненно связана с определенным недостатком плотности. Кажет­ся оправданным сказать, что то существо больше подвержено влияниям, которое обладает меньшей консистенцией, или плотностью. Прибавим, что эти возможные влияния тем более будут многочисленными или раз­нообразными, чем большее множество составляющих будет нести с со­бой природа этого относительно слабоконсистентного существа.

И если воззрения, которые я только что набросал, точны, то тогда было бы резонно предположить, что факт находиться в ситуации, то есть быть предоставленным чему-то (влияниям), неотделим от неко­торой расклеенное™ (in-cohesion). Не станем искать здесь связи при­чины и действия. Лучше было бы сказать, что мы присутствуем в этом случае перед лицом двух аспектов одной и той же реальности. Можно считать, что на самом деле, несмотря на видимость, понятие «расклеенность», или «бессвязность», правдоподобным образом со­ответствует тому, что можно было бы выразить и положительным образом. И наоборот, связность, или склеенность, которая здесь выс­тупила в форме своей противоположности, может рассматриваться как негативное качество: не выражает ли она в действительности тот характер, который ничего не оставляет другому? Но здесь можно было бы усмотреть и выражение самодостаточности, которая, вообще го­воря, рассматривалась философами как отличительная черта наибо­лее высокой позиции в онтологической иерархии. Во всяком случае, следует избегать смешения двух противоположных полюсов того же

‘Obstacle et Valeur. P. 172.

70

самого ряда. По правде говоря, здесь речь идет о том, что имелось бы по ту сторону возможного схватывания в силу своей внутренней скудос­ти. Не станем отождествлять эту гипотетическую лрйгп х>Ъ\1 с абсолю­том, который был бы недосягаем для возможных посягательств со сто­роны другого лишь потому, что он сначала интегрировал бы его сам.

Однако я должен заметить, что на этом слишком нахоженном пути у нас нет никакого шанса достичь цели и что в конце концов мы рис­куем даже утратить контакт с теми конкретными данными, из кото­рых исходили.

Если я попытаюсь резюмировать достигнутое нами и перевести во внутренний план те заключения, к которым мы пришли, то буду вынужден сказать примерно следующее: когда я размышляю над тем, что занимаю в мире