тем самым исчезает невидимый барьер, о котором я толь­ко что говорил. Мое безразличие было связано с не осознаваемым мною отношением к прочитанному как к нереальному (другими словами, как к тому, во что я не верю). Теперь же все меняется. Прочитанная мною история происходит уже в пределах моей вселенной, и я должен выст­роить свое отношение к ней. Выскажемся с большей ясностью: предста­вим себе, например, что какая-то подробность, которая бросилась мне в глаза, вызвала у меня сомнение в точности версии события, данной в газете. Например, я верю в добросовестность человека, которого мне представляют как мошенника. Возможно, что с этого момента, хотя это ни в коей мере не фатально, не неизбежно, встав на сторону этого чело­века, я уже не могу довольствоваться ревизией своих собственных мне­ний. Я чувствую потребность поделиться с другими моим открытием; я вовлекаюсь все более и более, тем самым самопроявляюсь; я смело вы­ступаю против бытующего мнения, слепо отражающего мнение прес­сы, и т. д. Я могу пойти на открытое личное выступление в защиту того, кого я считаю невинно оклеветанным; таким образом, я продви­гаюсь вперед в действии. Я беру на себя за это ответственность. И этот момент не менее важен, чем те, о которых мы уже упоминали: суть личности состоит не только в том, чтобы смотреть прямо в лицо, оце­нивать, смело выходить навстречу, но и брать на себя ответственность за свое действие. И именно здесь наиболее полно осуществляется со­единение моих выводов относительно действия и результатов моего анализа личности. Действие, как мы говорили, есть то, что берется на себя, то есть личность должна признать себя в этом действии; дей­ствие является действием только потому, что делает возможным этот последующий шаг личности. Следовательно, действие опосредует связь личности с ней самой. В действии раскрывается nexus1, которым лич­ность связана с самой собой, но нужно добавить, что она не находится вне этой связи. Существо, которое не было бы связано с собой, в стро­гом смысле слова оказалось бы принадлежащим к умалишенным и именно благодаря этому неспособным действовать.

Впрочем, следовало более полно выявить существенную общность тех моментов, которые я вынужден был развести для ясности анализа. Можно было бы показать, в частности, что брать на себя ответствен­ность за что-то — это в каком-то смысле смело идти навстречу, но (это может показаться странным) идти навстречу своему собственному про­шлому, то есть тому, что уже позади. Здесь мы обнаруживаем парадокс, метафизическая важность которого, по-моему, огромна. В моей власти только указать на него. Если брать что-то на себя — значит смело идти навстречу своему прошлому, то, с другой стороны, можно сказать, что смело идти навстречу какой-либо ситуации—это в определенном смысле возлагать на себя ответственность за нее, как возлагают ответственность за свое собственное действие, считая ее тоже своей.

‘ сцепление (лат.).

91

Отсюда открывается ряд перспектив.

Во-первых, мы можем теперь определить истинный смысл раз­личия, существующего между личностью и индивидом. Я сказал бы, что индивид — это безличное on, раздробленное на частицы. Это только статистический элемент. А с другой стороны, статистика мо­жет осуществляться только в плане on. Я сказал бы, что индивид без­личен, лишен взгляда, лица. Это — экземпляр, пылинка.

Во-вторых, охарактеризовав личность таким образом, как мы это сделали, мы в состоянии предположить то, чем могла бы быть абсолют­ная личность, хотя мы и не в состоянии установить, является ли она лишь метафизической фикцией или нет. Для абсолютной личности со­вершенно аннулируется и без того трудно определимое различие между смелым выходом навстречу и возложением на себя ответственности. Такая личность устремлена к полной ответственности за историю. Вок­руг нее и в ней on исчезает в совершенной оригинальности взгляда.

И, однако, мне кажется невозможным завершить все сказанное своего рода абсолютным согласием и метафизическим апофеозом. Я должен признаться, что если представленный мною эскиз анализа и кажется мне неукоснительно точным, то, с другой стороны, у меня есть опасение, что мое намерение извлечь из него элементы позитив­ной философии чрезвычайно рискованно. Что касается сути моей идеи, то я думаю, что, с одной стороны, личность не является и не может являться сущностью, с другой — метафизика, построенная в стороне от сущностей, рискует рассыпаться как карточный домик. Я могу это только констатировать, и здесь для меня сокрыт своего рода скандал и даже разочарование. Но если мы вновь напрямую обра­тимся к проблеме отношений между индивидом и личностью, то рис­куем встретить почти непреодолимые трудности.

В двух словах: личность не может быть ни разновидностью, ни повышенным в своем статусе индивидом. Но что же тогда она есть на самом деле? Каков ее метафизический статус? Не является ли она в конце концов чем-то, что, будучи соотносительно с on, не имеет отличного от on метафизического содержания? И не нужно ли стро­ить конкретную философию на совсем других основаниях?

Прежде всего нужно признать, что имеется определенное искуше­ние установить прямое отношение между личностью и индивидом. Но какое в действительности? Очевидно, что личность — это не вид или разновидность индивида; что нет никакого смысла спрашивать себя в присутствии какого-либо конкретного существа, является ли оно или нет личностью. Мы будем только терять время, настаивая на этом.

Можно ли сказать, что она есть определенное повышенное состо­яние индивида? Но в этом случае обнаруживаются непреодолимые трудности. Действительно, мы не можем принять ни то, что такое со­стояние является универсальным, ни то, что оно таковым не является. Вся демократическая философия, если я не ошибаюсь, строится на подобной псевдоидее. Здесь налицо некая догматика, которая может

92

быть объяснена, как это увидел наряду с другими и Шелер, только при­сутствием в остаточном состоянии некой разложившейся теологии, которой мы следуем, не веря ей или, точнее, думая, что больше не ве­рим. Если мы попытаемся выделить то, что несмотря ни на что остает­ся ценным в тех постулатах, на которых основывается подобная фило­софия, то, как мне представляется, признаем следующие моменты. Мы уже видели, что личность, смело бросая вызов on, стремится его ми­нимизировать, ограничить и, следовательно, устранить его как тако­вое. Но это было бы в каком-то смысле приложимо к индивиду, если верно то, как я это отмечал, что индивид — это on в состоянии раз­дробленности. Личность, бросая* вызов индивиду, стремится уподо­бить его себе, то есть относиться к нему, мыслить его и желать его как личность. Это можно было бы выразить, сказав, что личность есть яв­ление иррадиирующее, благодаря чему только возможна справедли­вость как воля к справедливости, а не как статический порядок, не как перенос определенного абстрактного эквивалента. Исходя из этой точки зрения, мы можем сказать, что справедливость не менее существен­ная сторона личности, чем мужество и искренность.

Но как только мы пытаемся выразить все это на метафизическом языке, взяв за основу саму реальность, то наталкиваемся на серьезные трудности, к которым, впрочем, были подготовлены нашим анализом действия. Мы видели, что нельзя рассматривать действие со стороны, в качестве зрителя, не отрицая его. Но этот факт имеет очевидные по­следствия в том, что касается личности. Исследуем это более подроб­но. Суть личности, как мы уже говорили, в том, чтобы оценивать, сме­ло идти навстречу, брать на себя ответственность. Но как противостоять искушению гипостазировать личность, спрашивая о природе того прин­ципа, который смело идет навстречу, оценивает, возлагает на себя от­ветственность? Однако есть риск, что тем самым мы окажемся в лаби­ринте. Мы будем приведены к созданию некой сущности, наделенной определенным количеством абстрактных характеристик; и вынужде­ны спросить себя, в каких отношениях может находиться сама эта сущ­ность с индивидом. Это та проблема-тупик, о которой я только что говорил. Как этого избежать? Только действительно признав, что здесь мы имеем две противоположно направленные и дополняющие друг друга перспективы, которые мы рискуем постоянно смешивать.

В этом мы отдадим себе отчет, если поймем, что в реальности мы не в состоянии относиться к личности ни как к данности, ни, может быть, даже как к существующему. По сути дела наша формулировка «сущность личности — смело идти навстречу» раскрывает свою недостаточность, поскольку она, по крайней мере неявно, отделяет личность от действия, в котором она себя проявляет, и любая теория личности подвергается опасности каким-то образом использовать это необоснованное разъединение.

Мы можем спросить, каким образом мыслить ту связь, которая соединяет два последовательно совершенных действия, и не есть ли

93

личность то синтетическое единство, которое делает эту связь воз­можной? Но мы должны быть здесь осторожны, поскольку вопрос, который намереваются разрешить, взяв личность за унифицирующий принцип, сам оказывается вопросом теоретического порядка; он возникает извне для того, кто превращает свои действия в определе­ния и, следовательно, склонен отрицать их в самой их специфике. Обычно мы склоняемся к тому, чтобы определять личность в каче­стве субъекта действия как такового. На вопрос «кто действующее лицо акта вообще?» мы отвечаем «личность». Но, с другой стороны, мы знаем, что этот вопрос настолько менее законен или, точнее, на­столько более лишен смысла, насколько мы более непосредственным образом присутствуем при действии. Вопрос этот может быть по­ставлен только тогда, когда происходит некое смещение, в силу кото­рого действие предстает как операция, а где имеет место операция, там мы вправе спросить, кто оператор. Это смещение практически неизбежно: мы находимся в атомизированном мире, мы являемся индивидами, мы со всех сторон открыты для on; можно было бы до­бавить, что мы — жертвы истории. Таким образом, противоречия, которые я отметил, заложены в самом нашем уделе, и только мучи­тельным и почти невозможным усилием мысли нам удается их пре­одолеть, впрочем, всегда хрупким образом.

Из всего этого можно вывести два совершенно противополож­ных заключения метафизического порядка соответственно тому, как мы склонны интерпретировать идею личности. С одной стороны, можно спросить себя, не является ли идея человеческой личности в какой-то мере фикцией. Может быть, в строгом смысле не существу­ет вообще человеческой личности, и мы не в состоянии ее обрести; и только в Боге она становится реальностью. Для нас же, смертных, личность является лишь аспектом, всегда рискующим выродиться в установку, в волнующее предвосхищение, которое может в любой момент деградировать до притворства, стать самопародией в свято­татственном маскараде.

Но для философской мысли открывается и совсем другое направ­ление размышлений. Можно было бы утверждать, что, напротив, лич­ность до конца остается связанной с этой анонимной стихией, которой она смело бросает вызов, и что в Боге, в котором эта стихия исчезает, она самоупраздняется именно потому, что достигает высших преде­лов своего проявления. Кроме того, стоило бы исследовать более под­робно два полюса альтернативы и понять, не является ли это противо­поставление скорее терминологическим, чем реальным.

Нужно отметить одно обстоятельство,