Г. Мар­селя Жаклин Бёгнер. Именно он венчал их 24 апреля 1919 г. в церкви Св. Марселя в Париже. Был президентом Академии моральных и политических наук, куда в 1952 г. был избран и сам Г. Марсель.

** Флоровский Георгий Васильевич (1893—1979) — православный богослов, ре­лигиозный деятель, историк культуры и философ, участник межконфессиональных встреч с протестантскими теологами и мыслителями в 1926—1928 гг., а также и с католическими — в 30-х гг. Флоровский по ряду важных интенций своей мысли бли­зок к «христианскому экзистенциализму» Г. Марселя. «О. Георгий, — справедливо замечает С. Хоружий, — питал недоверие ко всем системам и был убежден, что от­крытому и творимому тварному бытию может соответствовать лишь «теология дина­мической недовершенности» (Русская философия: Малый энциклопедический сло­варь. М., 1995. С. 561). Такую установку разделял и Марсель, который, не будучи теологом, относил ее прежде всего к философскому поиску. Интенция Флоровского на «восстановление патриотического стиля» вряд ли показалась бы чуждой и Г. Марсе­лю, понимавшему значение восточно-христианской святоотеческой традиции. Осо­бенно высоко он ценил Григория Нисского, в частности его мысль о том, что спасение — это не состояние, а путь, движение (Foi et realite. Paris, 1967. P. 211). Актуальны и проницательные слова о. Георгия об экуменизме: «Сейчас, более чем когда, Христи­анский Запад стоит в раздвинувшихся перспективах, как живой вопрос, обращенный и к Православному миру. В этом весь смысл так. наз. «икуменического движения» (Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 514). Призыв к свиде­тельству в христианском смысле этого слова равно звучит со страниц и философских книг Г. Марселя, и богословских сочинений отца Георгия. Даже метафоры у них почти совпадают: если Марсель переживает современный ему мир как «расколотый» (casse), то о. Георгий тот же самый мир видит «поколебленным» (там же. С. 518).

С. 156. * Г. Марсель хорошо знал Н. А. Бердяева и мог судить о том, насколько можно его считать «полномочным представителем» православия. Разумеется, не дело философа судить о конфессиональной чистоте другого мыслителя. Но «верующий вольнодумец», как себя называл сам Бердяев, никогда не скрывал своих взглядов, в том числе и на православную церковь. Будучи «свободным христианином, не порвав­шим с церковью», он, по его же признанию, в то же время «никогда не претендовал на церковный характер своей религиозной мысли». По свидетельству архимандрита Кип-риана, «из личных бесед с ним сохранилась в памяти его боязнь принятия Церкви как

219

высшего бытия, боязнь «иерархического» персонализма» (Архим. Киприан. Верую­щий вольнодумец // Н. А. Бердяев: Pro et contra. Антология. Кн. I. СПб., 1994. С. 449).

С. 170. * Знакомство Ясперса (1883—1969) и Хайдеггера (1889—1976) состоя­лось на вечере у Гуссерля по случаю его дня рождения весной 1920 г. во Фрейбурге. Будучи оба некоторым образом аутсайдерами, ищущими новых путей, они уже при первой встрече почувствовали свою общность в отталкивании от окостеневшего ака­демизма в мире философии. По позднейшему признанию Ясперса, кроме того, хай-деггеровская «манера говорить проникновенно и кратко была ему симпатична» {Jaspers К. Philosophische Autobiographie. Munchen, 1984. S. 92). Затем последовала встреча у Хайдеггера и между философами завязалась переписка. «Сознание общ­ности в одной борьбе» (формула их отношений, данная Хайдеггером в письме к Ясперсу от 27 июля 1922 г.) положило начало их более тесному общению, пик кото­рого приходится, пожалуй, на лето 1922 г., когда по приглашению Ясперса Хайдег-гер поселяется у него дома в Гейдельберге и между ними в течение восьми дней происходят интенсивные философские беседы, оставившие след в их памяти. Та­ким образом, «личные отношения» между ними — действительный факт их биогра­фий. Но, на наш взгляд, Марсель прав, выражая сомнение в «неоспоримом влия­нии» Хайдеггера на Ясперса, если понимать под этими словами значительный позитивный вклад в направленность и содержание мысли. Поставленное под сомне­ние собственное суждение Марселя вполне объяснимо тогдашним отсутствием мно­гих документов, проливающих свет на реальные взаимоотношения немецких фило­софов. Их переписка, «Философская автобиография» Ясперса, рецензия Хайдеггера на работу Ясперса «Психология мировоззрений» (1919) и многое другое, относяще­еся к этой тематике, — все это не было доступно Марселю даже в 1966 г., когда он писал свое примечание. Но за истекшие 30 лет он лично встречался с Ясперсом и Хайдеггером и много узнал о них такого, чего не знал и не мог знать в начале 30-х гг.

Обоснованность сомнения Марселя в его раннем тезисе о «неоспоримости вли­яния» Хайдеггера на Ясперса мы могли бы подкрепить следующим образом. К ос­новным своим идеям Ясперс пришел самостоятельно, через медицину и психоло­гию, отдав себе отчет в их недостаточности для понимания сознания человека. Тогда он обратился к философии, используя для решения возникших перед ним задач преж­де всего идеи М. Вебера и философию С. Кьеркегора. Ясперс увидел, что филосо­фия, причем обновленного типа, имеет свое законное место в постижении сознания и свободы человека в его существовании, отличаясь при этом от ориентирующейся на естествознание науки типа психологии. И уже в упомянутой работе 1919 г. он набросал в основных чертах свою типологию «пограничных ситуаций» (смерть, стра­дание, вина, борьба, случай), раскрывающих опасный, связанный с риском характер жизни человека, ответственность за которую он свободно берет на себя.

Книга Ясперса стала событием, обнаружив новую тональность философской мысли. Минуя диссертационную процедуру, Ясперс был назначен профессором фи­лософии. (За исключением Ницше, критики профессорской философии в германо-язычном мире получали звание профессора, что, вообще говоря, не оставалось без последствий для самой их мысли. Но это — в скобках.) Хайдеггер откликнулся на работу Ясперса слишком большой по объему рецензией, заказанной ему для гёттин-генского научного журнала, и поэтому полвека она пролежала в его архиве. Правда, он дал машинопись Ясперсу (и Гуссерлю тоже). Отзыв на нее Ясперса характерен для их отношений в целом. «На мой взгляд, — сообщает он Хайдеггеру свое впечат­ление от рецензии, — среди отзывов, с которыми я познакомился, ваш является са­мым глубоко проникающим в корни идей. Поэтому я был действительно тронут. Но я не уловил еще… позитивного метода. Читая вас, я постоянно чувствовал возмож­ность дальнейшего продвижения, но, в конце концов, пережил разочарование и мне показалось, что я топчусь на месте» (письмо Хайдеггеру от 1 августа 1921 г.). На наш взгляд, Хайдеггеру было мало того наметившегося поворота к экзистенциаль­ному философствованию, к которому самостоятельно пришел Ясперс. Он его хотел радикализировать в своем духе, но делал это таким образом, что позитивная комму­никация с его собеседником утрачивалась — столь разными были эти представите­ли одной, экзистенциальной, философии XX в. Орография — раздел геоморфологии, занимающийся описанием форм зем­ной поверхности с точки зрения их конфигурации, размеров и распределения.

С. 176. * Марсель комментирует такой вариант перевода фразы Ясперса: a partir de l’existence possible.

С. 180. * Обычно термин Ясперса «Grenzsituationen» переводят как «погранич­ные ситуации». Мы сохраняем этот перевод, но нужно заметить, что он может сби­вать с толку, если то, что он обозначает, понимать с помощью пространственной модели как особую выделенную пограничную или промежуточную область суще­ствования, а не как самое существенное в нем, никоим образом неотделимое от него.

С. 181. * Отношение Марселя к Хайдеггеру и Ясперсу — сложное. Он близок к ним обоим как к экзистенциальным мыслителям. Но решительно с ними расходится в самих основах и интенциях мысли, в ее предпочтениях, стиле и методе. Хайдеггер, как считает Марсель, движется между натурализацией бытия (и/или его субстанци-ализацией), с одной стороны, и трансцендентально-идеалистическим его полагани-ем мыслящим «я» — с другой. Именно между. И на этом трудном пути он ищет себе опору в языке — в языке поэтов-мыслителей, немецких и греческих. Но язык, под­черкивает Марсель, не оказывает ему в этом помощь, а скорее отказывает в ней. Почему? Потому, что «он слишком уж часто приступает к произвольной реконст­рукции, руководствуясь собствецным замыслом, вместо того чтобы задаться вопро­сом, что же эти мыслители в действительности хотели сказать» (Марсель Г. Траги­ческая мудрость философии. М., 1995. С. 131). Терминология Хайдеггера поэтому необязательна: суть его мысли, считает Марсель, выразима и без его неологизмов. Но главное, пожалуй, не в этих критических замечаниях, которых у Марселя гораз­до больше. Суть дела в том, что «в принципе его (Хайдеггера. — В. В.) трудно счесть неправым» (там же). Каркас построений Хайдеггера в целом, его главные выводы — глубоки и близки философии самого Марселя. Рикёр даже заметит, что если на по­верхности сравнительного анализа она предстает более близкой к философии Яс­перса, то в глубине по сути дела все же ближе к хайдеггеровской мысли. Но — и это «но» переводит тему в дополнительный регистр, — подчеркивает Марсель, его соб­ственное решение наиболее важных проблем экзистенциальной философии исхо­дит из «позиций, противоположных тем, которые были приняты в наше время Хай-деггером и Ясперсом» (Marcel G. Homo viator. Prolegomenes a une metaphysique de l’esperance. Nouvelle ed. revue et augmentee. Paris, 1963. P. 195). Это замечание связа­но прежде всего с направленностью тематизации смерти. У Хайдеггера и Ясперса смерть признается абсолютной предназначенностью человека, в то время как Мар­сель рассматривает ее в плане возможного осмысления бессмертия. Иными слова­ми, Хайдеггер, не становясь от этого, как он говорит, атеистом, решительно порыва­ет с христианством (Ясперс здесь мало отличается от него), а Марсель мыслит в его свете, оставаясь при этом в границах философии.

С. 188. * Это место из письма Эпикура Менекею (Epist. ad Menoeceum, 125) в переводе С. И. Соболевского читается так: «Самое страшное из зол, смерть, не име­ет к нам никакого отношения, так как, когда мы существуем, смерть еще не присут­ствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем» (Лукреций. О природе вещей. Т. II: Статьи, комментарии, фрагменты Эпикура и Эмпедокла / Сост. Ф. А. Петровский. М., 1947. С. 593).

С. 189. * Герои легенды кельтского происхождения, легшей в основу целой се­рии произведений западноевропейской литературы средних веков. Ее сюжет — тра­гическая любовь Изольды, жены корнуэльского короля, к племяннику ее мужа — впервые был обработан французскими поэтами в 70-е гг.