Скачать:PDFTXT
Флейта-позвоночник

Флейта-позвоночник. Владимир Владимирович Маяковский

Пролог

За всех вас,

которые нравились или нравятся,

хранимых иконами у души в пещере,

как чашу вина в застольной здравице,

подъемлю стихами наполненный череп.

Все чаще думаю —

не поставить ли лучше

точку пули в своем конце.

Сегодня я

на всякий случай

даю прощальный концерт.

Память!

Собери у мозга в зале

любимых неисчерпаемые очереди.

Смех из глаз в глаза лей.

Былыми свадьбами ночь ряди.

Из тела в тело веселье лейте.

Пусть не забудется ночь никем.

Я сегодня буду играть на флейте.

На собственном позвоночнике.

1

Версты улиц взмахами шагов мну.

Куда уйду я, этот ад тая!

Какому небесному Гофману

выдумалась ты, проклятая?!

Буре веселья улицы узки.

Праздник нарядных черпал и черпал.

Думаю.

Мысли, крови сгустки,

больные и запекшиеся, лезут из черепа.

Мне,

чудотворцу всего, что празднично,

самому на праздник выйти не с кем.

Возьму сейчас и грохнусь навзничь

и голову вымозжу каменным Невским!

Вот я богохулил.

Орал, что бога нет,

а бог такую из пекловых глубин,

что перед ней гора заволнуется и дрогнет,

вывел и велел:

люби!

Бог доволен.

Под небом в круче

измученный человек одичал и вымер.

Бог потирает ладони ручек.

Думает бог:

погоди, Владимир!

Это ему, ему же,

чтоб не догадался, кто ты,

выдумалось дать тебе настоящего мужа

и на рояль положить человечьи ноты.

Если вдруг подкрасться к двери спаленной,

перекрестить над вами стёганье одеялово,

знаю —

запахнет шерстью паленной,

и серой издымится мясо дьявола.

А я вместо этого до утра раннего

в ужасе, что тебя любить увели,

метался

и крики в строчки выгранивал,

уже наполовину сумасшедший ювелир.

В карты бы играть!

В вино

выполоскать горло сердцу изоханному.

Не надо тебя!

Не хочу!

Все равно

я знаю,

я скоро сдохну.

Если правда, что есть ты,

боже,

боже мой,

если звезд ковер тобою выткан,

если этой боли,

ежедневно множимой,

тобой ниспослана, господи, пытка,

судейскую цепь надень.

Жди моего визита.

Я аккуратный,

не замедлю ни на день.

Слушай,

всевышний инквизитор!

Рот зажму.

Крик ни один им

не выпущу из искусанных губ я.

Привяжи меня к кометам, как к хвостам

лошадиным,

и вымчи,

рвя о звездные зубья.

Или вот что:

когда душа моя выселится,

выйдет на суд твой,

выхмурясь тупенько,

ты,

Млечный Путь перекинув виселицей,

возьми и вздерни меня, преступника.

Делай что хочешь.

Хочешь, четвертуй.

Я сам тебе, праведный, руки вымою.

Только —

слышишь! —

убери проклятую ту,

которую сделал моей любимою!

Версты улиц взмахами шагов мну.

Куда я денусь, этот ад тая!

Какому небесному Гофману

выдумалась ты, проклятая?!

2

И небо,

в дымах забывшее, что голубо,

и тучи, ободранные беженцы точно,

вызарю в мою последнюю любовь,

яркую, как румянец у чахоточного.

Радостью покрою рев

скопа

забывших о доме и уюте.

Люди,

слушайте!

Вылезьте из окопов.

После довоюете.

Даже если,

от крови качающийся, как Бахус,

пьяный бой идет —

слова любви и тогда не ветхи.

Милые немцы!

Я знаю,

на губах у вас

гётевская Гретхен.

Француз,

улыбаясь, на штыке мрет,

с улыбкой разбивается подстреленный авиатор,

если вспомнят

в поцелуе рот

твой, Травиата.

Но мне не до розовой мякоти,

которую столетия выжуют.

Сегодня к новым ногам лягте!

Тебя пою,

накрашенную,

рыжую.

Может быть, от дней этих,

жутких, как штыков острия,

когда столетия выбелят бороду,

останемся только

ты

и я,

бросающийся за тобой от города к городу.

Будешь за море отдана,

спрячешься у ночи в норе —

я в тебя вцелую сквозь туманы Лондона

огненные губы фонарей.

В зное пустыни вытянешь караваны,

где львы начеку,-

тебе

под пылью, ветром рваной,

положу Сахарой горящую щеку.

Улыбку в губы вложишь,

смотришь —

тореадор хорош как!

И вдруг я

ревность метну в ложи

мрущим глазом быка.

Вынесешь на мост шаг рассеянный

думать,

хорошо внизу бы.

Это я

под мостом разлился Сеной,

зову,

скалю гнилые зубы.

С другим зажгешь в огне рысаков

Стрелку или Сокольники.

Это я, взобравшись туда высоко,

луной томлю, ждущий и голенький.

Сильный,

понадоблюсь им я —

велят:

себя на войне убей!

Последним будет

твое имя,

запекшееся на выдранной ядром губе.

Короной кончу?

Святой Еленой?

Буре жизни оседлав валы,

я — равный кандидат

и на царя вселенной,

и на

кандалы.

Быть царем назначено мне —

твое личико

на солнечном золоте моих монет

велю народу:

вычекань!

А там,

где тундрой мир вылинял,

где с северным ветром ведет река торги,-

на цепь нацарапаю имя Лилино

и цепь исцелую во мраке каторги.

Слушайте ж, забывшие, что небо голубо,

выщетинившиеся,

звери точно!

Это, может быть,

последняя в мире любовь

вызарилась румянцем чахоточного.

3

Забуду год, день, число.

Запрусь одинокий с листом бумаги я.

Творись, просветленных страданием слов

нечеловечья магия!

Сегодня, только вошел к вам,

почувствовал —

в доме неладно.

Ты что-то таила в шелковом платье,

и ширился в воздухе запах ладана.

Рада?

Холодное

«очень».

Смятеньем разбита разума ограда.

Я отчаянье громозжу, горящ и лихорадочен.

Послушай,

все равно

не спрячешь трупа.

Страшное слово на голову лавь!

Все равно

твой каждый мускул

как в рупор

трубит:

умерла, умерла, умерла!

Нет,

ответь.

Не лги!

(Как я такой уйду назад?)

Ямами двух могил

вырылись в лице твоем глаза.

Могилы глубятся.

Нету дна там.

Кажется,

рухну с помоста дней.

Я душу над пропастью натянул канатом,

жонглируя словами, закачался над ней.

Знаю,

любовь его износила уже.

Скуку угадываю по стольким признакам.

Вымолоди себя в моей душе.

Празднику тела сердце вызнакомь.

Знаю,

каждый за женщину платит.

Ничего,

если пока

тебя вместо шика парижских платьев

одену в дым табака.

Любовь мою,

как апостол во время оно,

по тысяче тысяч разнесу дорог.

Тебе в веках уготована корона,

а в короне слова мои —

радугой судорог.

Как слоны стопудовыми играми

завершали победу Пиррову,

Я поступью гения мозг твой выгромил.

Напрасно.

Тебя не вырву.

Радуйся,

радуйся,

ты доконала!

Теперь

такая тоска,

что только б добежать до канала

и голову сунуть воде в оскал.

Губы дала.

Как ты груба ими.

Прикоснулся и остыл.

Будто целую покаянными губами

в холодных скалах высеченный монастырь.

Захлопали

двери.

Вошел он,

весельем улиц орошен.

Я

как надвое раскололся в вопле,

Крикнул ему:

«Хорошо!

Уйду!

Хорошо!

Твоя останется.

Тряпок нашей ей,

робкие крылья в шелках зажирели б.

Смотри, не уплыла б.

Камнем на шее

навесь жене жемчуга ожерелий!»

Ох, эта

ночь!

Отчаянье стягивал туже и туже сам.

От плача моего и хохота

морда комнаты выкосилась ужасом.

И видением вставал унесенный от тебя лик,

глазами вызарила ты на ковре его,

будто вымечтал какой-то новый Бялик

ослепительную царицу Сиона евреева.

В муке

перед той, которую отдал,

коленопреклоненный выник.

Король Альберт,

все города

отдавший,

рядом со мной задаренный именинник.

Вызолачивайтесь в солнце, цветы и травы!

Весеньтесь жизни всех стихий!

Я хочу одной отравы —

пить и пить стихи.

Сердце обокравшая,

всего его лишив,

вымучившая душу в бреду мою,

прими мой дар, дорогая,

больше я, может быть, ничего не придумаю.

В праздник красьте сегодняшнее число.

Творись,

распятью равная магия.

Видите —

гвоздями слов

прибит к бумаге я.

Контекст словесно-изобразительного комплекса заглавия поэмы В. Маяковского «Флейта- позвоночник»

Об отдельном издании поэмы В. Маяковского «Флейта-позвоночник», осуществлённом автором в 1919 году, Н. Харджиев свидетельствует: «Особый интерес представляет обнаруженное мною /… / рукописное «издание» поэмы «Флейта-позвоночник». Уникальная рукописная книга, датированная 21 ноября 1919 года, с тонким мастерством «разрисована» Маяковским: обложка и четыре иллюстрации (акварель)» [Харджиев, Тренин, с. 24]. Подробно описывается и оформление обложки:

 

 

«Текст титульного листа написан Маяковским (кистью): «Флейта позвоночника. Соч. Маяковского. Посвящается Л.Ю. Брик. Переписала Л.Ю. Брик. Разрисовал Маяковский». Вверху титульного листа автограф: «Написал эту книгу я. Вл. Маяковский. 21. XI. 19 г.» (частное собрание, Москва). Размер 24х16 (обложка), 23х14,5 (иллюстрации)» [Харджиев, Тренин, с. 309]. Сделанный на обложке рисунок И. Правдина описывает следующим образом: «/… / в правом нижнем углу обложки условное изображение поэта — профиль в цилиндре, — извлекающего звуки из своего опрокинутого, вытянутого по диагонали тела с подчёркнутой линией позвоночника» [Правдина, с. 215]. Её комментарий к рисунку включает в себя и отсылку к строчкам Бальмонта:

Играть на скрипке людских рыданий,

На тайной флейте своих же болей,

И быть воздушным, как миг свиданий,

И нежным-нежным, как цвет магнолий, —

и указание на более ранние тексты самого Маяковского — трагедию «Владимир Маяковский»:

Ищите жирных в домах-скорлупах

и в бубен брюха веселье бейте!

Схватите за ноги глухих и глупых

и дуйте в уши им, как в ноздри флейте, —

и стихотворение «А вы могли бы?»: «Трубка позвоночника ассоциируется с формой инструмента, так же как в стихотворении 1913 года с ним ассоциировались водосточные трубы /… /» [Правдина, с. 215-216]. В поиске возможных прототипов образа «флейты-позвоночника» исследовательница приводит и сцену из «Гамлета»:

«Входят флейтщики.

Г а м л е т : А, флейты! Подайте мне одну из них. (Берет флейту. Гильденштерну.) … Не угодно ли сыграть что-нибудь на флейте?

Г и л ь д е н ш т е р н. Я не умею, принц.

Г а м л е т. Прошу вас …

Г и л ь д е н ш т е р н. Поверьте, я не умею.

Г а м л е т. Сделайте одолжение.

Г и л ь д е н ш т е р н. Но я не знаю, как взяться за неё, принц.

Г а м л е т. Это так же легко, как лгать. Пусть пальцы и клапаны управляют отверстиями, дайте инструменту дыхание из ваших уст — и он заговорит красноречивейшей музыкой. Смотрите, вот как надо это делать.

Г и л ь д е н ш т е р н. Я не владею искусством извлекать гармонию.

Г а м л е т. Видишь ли, какую ничтожную вещь ты из меня делаешь? Ты хочешь играть на мне, ты хочешь проникнуть в тайны моего сердца, ты хочешь испытать меня от низшей до высочайшей ноты. Вот в этом маленьком инструменте много гармонии, прекрасный голос — и ты не можешь заставить говорить его. Чёрт возьми, думаешь ты, что на мне легче играть, чем на флейте?..» [Шекспир В. Собр. соч. под ред. С. А. Венгерова, т. III. СПб. Изд. Брокгауз — Ефрон, 1902, с. 113-114 (перевод А. Кронеберга). Цит. по: Правдина, с. 216-217].

Попробуем расширить и дополнить этот комментарий. Прежде всего сделаем некоторые уточнения относительно самого рисунка. В традиции кубистической живописи Маяковский изображает себя — героя поэмы — в перевёрнутой позе: стоя на руках; опираясь ладонями о землю и повернувшись в профиль к зрителю, он дует (или приготовился дуть) в самого себя как в полую трубку. Из круглого отверстия позвоночника-трубки то ли свешивается галстук (шейный платок), то ли льётся кровь (в стихотворении 1913 г. «От усталости» есть образ, близкий к нарисованному на обложке. Тема крови соединяется с темами музыкального произведения — «песни» — и «рога» как духового инструмента в следующем фрагменте:

В богадельнях идущих веков,

может быть, мать мне сыщется;

бросил я ей окровавленный песнями рог.)

Предположение о том, что из тела льётся кровь, вполне согласуется со страдальческим выражением на лице героя (здесь можно вспомнить фрагмент из пролога трагедии «Владимир Маяковский»:

а у облачка

гримаска на морщинке ротика …)

Благодаря сделанной над рисунком надписи трубка тела (позвоночника) воспринимается именно как флейта, а не дудка, свирель, гобой («Заиграет вечер на гобоях ржавых», «Несколько слов о моей маме», цикл «Я», 1913) или какой-либо другой инструмент.

В целом вся опрокинутая поза человека может быть понята и как поза клоуна, выступающего перед публикой (вспомним о «рыжем парике» героя в «А всё-таки», 1914; ср. также его самохарактеристику: «А если сегодня мне, грубому гунну, // кривляться перед вами не захочется …» — из стихотворения 1913 г. «Нате!»); в этом случае к рисунку на обложке можно отнести следующие слова героя трагедии из её первого действия:

Милостивые государи,

хотите —

сейчас перед вами будет танцевать

замечательный поэт?

Туловище человека изображено так схематично, все линии тела редуцированы до такой степени, что одновременно с метафорой «флейта позвоночника», стоящей в качестве заглавия непосредственно над рисунком, в сознании читателя, разглядывающего эту обложку, возникает «обратная» метафора «человекфлейта». Такое понимание рисунка, иллюстрирующего заглавие и предваряющего текст поэмы, возвращает нас к теории «дионисического» искусства, которую Ф. Ницше развивал в своей работе «Рождение трагедии из духа музыки» (1871): «В пении и пляске являет себя человек сочленом более высокой общины: он разучился ходить и говорить и готов в пляске взлететь в воздушные выси. Его телодвижениями говорит колдовство. /… / Человек уже

Скачать:PDFTXT

Флейта-позвоночник Маяковский читать, Флейта-позвоночник Маяковский читать бесплатно, Флейта-позвоночник Маяковский читать онлайн