Другие — устаревшие — вычеркнуты. Таковым скелетом, например, была моя «Схема смеха».
В. М.
Коллективное
откуда повел рабочий класс 1-е мая в первый раз
I
В Америке
когда в России
еще не светало,
уже яснели
рабочие глаза
на жирную
власть капитала.
В штате Техасе
и в штате Миссури,
там, где уголь,
глухо копились
рабочие бури
в Американской
Федерации труда.
Раньше,
с буржуем боясь задираться, —
с зари до зари
работал бедняк.
Но вот,
решил Совет Федерации:
восемь часов
рабочего дня!
Новым порядком
старый ломая,
добыть труду,
решили бороться с первого мая
в восемьдесят шестом году.
Хозяевам
стремясь забастовку
против рабочих
ими в Чикаго
Тогда-то,
запомнив кровавую баню,
узнавши,
как пули
звенят и свистят,
рабочие
без колебанья
за павших
поднялись
два года спустя.
Их масса
меньше уже слоится,
гудки к забастовке
дружнее гудут:
назначил стачку
конгресс в Сан-Луи́се
на 1-е мая
в 90-м году.
Хоть это и было
событием местным,
волненье рабочих
росло и росло,
и стало
далёко повсюду известным,
и красным
сделалось
это число.
Из штата в штат
его переносят
сутулые плечи
борьбы и труда, —
и вот —
и в Детройте
и в Иллинойсе
сгасают мартены,
молчат привода.
II
В Париже
за год до этого срока
был созван
В нем —
гнева рабочего
он —
бури грядущей
дыханьем согрет.
взвивал
свое пламя,
пути освещая
великой вражде:
на нем —
знаменитейшими умами
представлены силы
тогдашних вождей:
Из Франции —
Гэд;
от Германии —
Бебель;
от Австрии —
суровая рать;
и наши
российские
топи да степи
Плеханов с Лавровым
пришли представлять.
И по предложенью
француза Ляви́ня,
стала видней,
постановление принял
о международном
рабочем дне.
А так как сказано
было выше,
что к 1-му мая
призвал Сан-Луи́с, —
решили,
в тот день
силы свои.
Француз Трессо́
сказал, что постольку
манифестации
хороши,
всеобщая забастовка
мир
буржуазии
устрашит.
И вот,
когда — казалось бы — вспыхнет
в рукоплесканиях
бурных зал,
от Германии
Вильгельм Либкнехт
вышел
и слово «против»
взял.
Он — был против
немедленных действий,
против
возможности их провести.
Так
на заре партийного детства
порыв борьбы
осторожно стих.
Либкнехт искренне
предан долгу,
давит собрание
доводов пресс,
и —
всеобщую забастовку
большинством
отвергает конгресс.
III
над миром вздымая,
все же роди́лось
Первое Мая —
праздник рабочих
во всех краях.
Но —
постановленье конгресса —
как над ним головы ни ломай, —
отвергнувши стачку,
лишило веса
в первые годы
Рабочий Май.
Ему суждено
еще долго остаться
мирной маевкою
у леска…
Но даже и этаких
манифестаций
мир буржуазный
не допускал.
Везде шуцмана,
жандармы,
констэбли,
рабочих
расстроив,
сквозь ряды
бегущие толпы
косили, как стебли,
чтоб после
над ними ж
строить суды.
В Европе
в течение первых лет
кой где лишь
гремят первомайские
песни.
В Германии —
праздник сведен на нет:
на то воскресенье,
празднуй «воскресник».
Чтобы
не прерывать на богатых работ,
не дремало в котлах кипенье,
переносят
от сред и суббот
1-е мая на воскресенье.
В Англии
действуют
доводы те же:
нельзя допускать
и здесь обезврежен
на радость
классовому врагу.
И только по Австрии
волнами стачек
разливался горячий.
Вот он —
первого мая исход:
Первое Мая
в первый год.
IV
Теперь посмотрим —
что было в России.
Еще не проснулся
в нем
еще бессилен
и так же бессилен
1-й Май.
Но, как ни крепко
жандармы держали
Россию
«долой самодержавье»
взлетает вскоре
над майской толпой.
И чем в России
мрачней и беднее,
чем больше
смяли
рабочих права —
тем чаще
горят и трепещут над нею
в процессиях майских
эти слова.
И вот в девятьсотом,
вспыхнувши ярко,
казацкою лавою
окаймлен,
встает
железнодорожный Харьков,
из красных рубашек
наделав знамен.
За первою вспышкой —
вторая и третья.
Тифлис и Варшава,
Минск,
Батум.
Ими
Россия готовилась встретить
славные битвы
в пятом году.
Год
рабочим запомнился
хорошо…
майской грозой
по Европе прошел.
И
хотя во 2-м Интернационале
«покорность судьбе»
была привита —
станки
мертво̀ по заводам стояли,
в городах трепетал.
V
С годами
крепла
закалка суровая,
окончены дни
страды боевой.
Теперь,
у леса
полян не своровывая,
открыто празднуем
Но, выйдя на улицу,
мы вспоминаем,
что чем рабочих
ряды тесней,
чем больше их сдвинуто
Первым маем,
тем ближе
к рабочей весне.
Напрасны
в Европе
цепи тугие,
напрасны
крепкие двери тюрьмы:
мы знаем,
сделают то же другие
в каждой стране,
что сделали мы.
Пусть пролетарии,
в майском потоке,
в общем движеньи
силу растя,
припоминают,
что здесь,
на востоке,
вместе шагают
Май и Октябрь.
VI
Четок их шаг
и песня вольна —
слушай ее,
за страною страна,
Жуликам наций
разнообразных
не по душе
пролетарский праздник.
Для жен их пудреных,
одеколонных —
мало поэзии
в наших колоннах.
Но, плечи сомкнув,
за рядом ряд —
идет к победе
Нэпманы смотрят —
щурятся еле:
«Эти процессии
нам надоели,
как в позапрошлом
и прошлом
годе,
ходят,
глазами мозоля,
и ходят».
Мимо их злобы,
за рядом ряд —
идет к победе
Графы,
маркизы,
бароны,
синьоры,
скройтесь скорее
в семейные норы!
К яркому солнцу
зрачки ваши слабы,
ниже надвиньте
цилиндры
и шляпы.
Полымем вея,
за рядом ряд —
идет к победе
Лица заройте
в квартирные плюши,
уши
заткните
плотнее и глуше!
ни одной не осталось
щѐли —
окна пускай
занавесит челядь.
В ногу шагая,
за рядом ряд,
идет к победе
Слушайте, лорды,
банкиры,
синьоры!
Вам не в помощь
замки́ и затворы.
В сейфы запретесь
тройными ключами —
солнце прощупает
сейфы лучами.
Слишком упорно,
за рядом ряд —
идет к победе
не надежен,
не крепок;
лучшая крепость —
в фамильных склепах.
Там, превращаясь
этих
вы не услышите
песен.
Там не слыхать,
как
за рядом ряд
идет к победе
Там,
средь могильного
тлена и праха,
успокоенье —
от злобы и страха.
челюсть ощерив:
не тронет
оскаленный череп.
Вас,
отошедших
в наследное лоно,
майская
даже не вспомнит колонна.
за рядом ряд —
движется дальше
Ты же,
земля заалевшая,
и властвуй!
Жги границы
стран и наций,
огонь демонстраций.
Выше краснейте,
лучи и знамена,
вал повернувши
многоремённый.
Год за годом,
за рядом ряд —
шествуй,
[1926]
Частушки для книгонош*
1
Подходи-ка, де́вица,
подходи, парнишка!
Здесь у нас имеется
всяческая книжка!
на печи́ коптиться!
Эй, прочтите, как ходить
за домашней птицей!
Я — с котомкой на плече
сквозь поля и просеки…
Книжки есть о саранче
и о долгоносике!
Ты купи, товарищ, вот
книжечку про борова,
и, увидишь, боров тот —
разжиреет здорово!
А не купишь,
то слезу просачивай!
роста поросячьего!
Вот вам книжечка про пчел,
сел за чаем и прочел.
Кто прочтет,
да кто поймет,
тот — вдвойне
получит мед!
Есть книжоночки в коробке
про дела коровьи —
очень важно для коровки
Ой, от груза у меня
аж болят подмышки!
Подходите, ребятня,
покупайте книжки!
Ты — мальчонка
в самый раз,
позови родителей
и скажи,
что есть у нас
книжки про вредителей!
Я скажу, ребята,
кстати —
книжки пишут
в Госиздате.
Эти госиздатели —
книжные создатели!
2
Подходи-ка, де́вица,
подходи, парнишка!
Здесь у нас имеется
всяческая книжка.
Что ты встал березняком?
Будем, парень, в дружбе!
А с законом ты знаком
о военной службе?
Эх, не выучил, браток!
Что ж, почти зада̀рма
книжку дам тебе про то,
что такое армия.
Что, товарищ, обомлел?
Что стоишь —
суконный?
Посмотри-ка
о земле
разные законы!
Разбирай мое добро,
тута книжки разные,
про Советы есть
и про
страны буржуазные.
есть и про Калинина,
кто Коммуну выковал,
кем Коммуна вклинена.
Пользы — пуд, а стоит грош,
что стоишь, как камень ты,
что ты книжку не берешь?
Али ты неграмотный?
Забирайте веселей
книжку, покупатели,
о политике в селе
большевистской партии.
Ты, парнишечка, с умом,
мускулы — железные,
почитай про комсомол
книжечку полезную!
Будешь глуп — твоя вина,
спрашивать и не́ с кого.
Вот вам книжка для звена
да для пионерского.
Я скажу, ребята,
кстати —
книжки пишут
в Госиздате.
Эти госиздатели —
книжные создатели!
3
Подходи-ка, де́вица,
подходи, парнишка!
Здесь у нас имеется
всяческая книжка!
да гляди внимательно!
Покупай себе новинок
самых замечательных.
Венчана не венчана —
прочитай-ка о разводе,
дорогая женщина.
Нынче — ново времечко,
девки да парнишки!
Не грызите семечки,
а грызите книжки!
взяли книжку вы бы,
стоит книжечка гроши,
в рупь от книжки прибыль!
Кто таковские попы,
ясно в библио́теке —
треснут со̀ смеху пупы,
заболят животики!
Если каплют слезы с глаз,
щеки — цвета бледного,
то для смеха в самый раз
стих Демьяна Бедного!
Я гуляю да пою,
весела́ частушка,
книжки разные даю
по копейке штучка!
Коль купчина частный вам
очень опротивел —
я сейчас книжонку дам
о кооперативе!
Если хочешь умным стать,
хочешь стать сознательней —
прочитай-ка про Христа,
про богов-создателей.
В наших книжках
нет ни яти,
ни фиты, ни ижицы*,
ну-ка, братец
навались на книжицы!
Я скажу, ребята,
кстати —
книжки пишут
в Госиздате.
Эти госиздатели —
книжные создатели!
[1926]
Стихи и картинки эти вот про стрелочников и лесопильный завод*
Теперь проедем
в дождь трамваем…
Народ у трамвая
дождем омываем.
торчит на посту.
Дождь ли,
мороз ли —
стой! не бастуй!
И если случается
хоть малюсенький дождь —
вымачивает стрелочника
и в дрожь.
В дождь не поможет
лучшая помощь —
брезентовый плащ!
вывод из этого?
стрелочникам
плащи брезентовые!
Казалось бы — просто!
Но хозяйственники-разини
взяли и выдали
плащи на резине.
Плащ не пропускает
водицы дождевой.
Но стрелочник,
избавясь от внешних купаний,
стоит
и исходит, еле живой,
как в страшно распаренной бане.
Преет и мается,
шапку насупив,
и мокнет,
и мокнет,
как клецка в супе.
В чем же дело?
В чем же загвоздка?
не пропускает воздуха,
и пот
до того возмутительно прет,
что шуба дымится,
А шубе стоит по́том упиться,
и через год —
А шуба —
тоже казенная,
Как же
хозяйственников
не упрекнуть в растрате,
когда из-за этого
тыщи четыре
улетучатся запахом нашаты́ря!
Не гляди на рабочих Кащеем,
выдай немедленно
брезентовых плащей им.
Вреден
для республики
пальцев разжим
в деле —
над рабочими — заботы и опеки.
Товарищи!
Уничтожьте
режим экономии на рабочей копейке.
* * *
По шоссе Ленинградскому,
грязному,
пыльному,
подъедем теперь к заводу лесопильному.
На 11-ой версте —
завод «Братуево».
А ну, «Рабочая Москва»,
ату его!
Хозяйственники
для этого завода несчастного
купили у «частного».
Работающие
над починкой двигателя
глаза от удивления выкатили:
двигатель внутри, как гнилой орех —
и смех
и грех!
И зря
рабочее время соря,
над этим двигателем
потели слесаря.
Хозяйственники
ходят с экономной рожей,
выходит
нового дороже.
И на заводе, где пилят бревна,
Напилят доски,
свезут на склад
и скажут,
бросив на доски взгляд:
— Не годятся,
очень узки́,
вези обратно,
пили бруски…
где 3-х,
где 4-х-часовый простой.
Решенье огульное:
штрафовать рабочих
за часы прогульные.
И выгнали…
Безработный голодает и воет,
а на заводе —
простоев вдвое.
И выходит —
не рабочие,
а хозяйственники виноваты…
Очевидно, уши у них длинноваты.
[1926]
Комментарии
Прижизненные издания произведений В.В. Маяковского, вошедших в седьмой том
Открытие Америки. Изд. «Нью Уорлд пресс», Нью-Йорк, 1925, 32 стр., рисунки Д. Бурлюка (вышло в октябре).
Сергею Есенину. Изд. «Заккнига», Тифлис, 1926, 15 стр. (вышло в апреле).
Первый первомай (Откуда повел рабочий класс 1-е мая в первый раз). Изд. «Прибой», Л. 1926, 16 стр. (вышло в мае).
Разговор с фининспектором о поэзии. Изд. «Заккнига», Тифлис, 1926, 15 стр. (вышло в июне).
Сифилис. Изд. «Заккнига», Тифлис, 1926, 15 стр. (вышло в июне).
Мое открытие Америки. Гиз, М. 1926, 142 стр. (вышло в августе).
Испания. Океан. Гавана. Мексика. Америка. Гиз, М. 1926, 93 стр. (вышло в августе).
Избранное из избранного. Изд. «Огонек», М. 1926, 54 стр. (вышло в октябре).
Мы и прадеды. Изд. «Молодая гвардия», М. 1927, 35 стр. (вышло в марте).
Сочинения. Т. 5, Гиз, М. 1927, 435 стр. (вышел в июне).
Школьный Маяковский. Гиз, М. 1929, 104 стр. (вышло в сентябре).
Принятые сокращения
БММ — Библиотека-Музей В. В. Маяковского.
ЦГАОР — Центральный Государственный архив Октябрьской революции.
Стихотворения
Стихи об Америке (1925–1926)
Этот цикл из двадцати двух стихотворений Маяковский создал в результате поездки в Америку в 1925 году. 25 мая поэт покинул Москву и после трехнедельного пребывания в Париже сел во французском порту Сен-Назер на пароход «Эспань», отправлявшийся в Мексику. Отплыв 21 нюня из Франции, пароход на следующий день зашел на несколько часов в испанский порт Сантанде́р. В тот же день Маяковским было написано стихотворение «Испания», за которым последовал ряд произведений, составивших своеобразный поэтический «дневник» путешествия.
5 июля, после двухнедельной поездки через Атлантический океан, пароход прибыл в порт Гавану (остров Куба), где стоял в течение суток. Наконец, 8 июля Маяковский сошел на мексиканский берег в порту Вера-Круц (Веракрус) и на другой день приехал в столицу страны — Ме́хико. В Мексике поэт находился около трех недель.
27 июля, с трудом получив визу, Маяковский пересек границу Соединенных Штатов Америки[9]. 30 июля поэт прибыл в Нью-Йорк и прожил здесь почти три месяца, выезжая в крупнейшие города восточных штатов (Кливленд, Детройт, Чикаго, Филадельфия, Питсбург) и выступая на многочисленных вечерах и митингах.
В течение всего путешествия Маяковский не прекращал большой творческой работы; к моменту отъезда из США «американская» записная книжка поэта содержала семнадцать стихотворений.
В США он читал большинство из этих стихотворений, неизменно встречавших горячий прием аудитории. В газетном отчете об одном из его вечеров в Чикаго говорится: «…Публика едва не сорвала крышу неистовыми криками восторга от его стихов, посвященных Америке: «Открытие Америки», «Вульворт и барышня», «Вилли из Гаваны». Пятьсот экземпляров его стихов были распроданы на месте» («Дейли Уоркер». Чикаго, 1925, № 206, 5 октября).
28 октября Маяковский отплыл из Нью-Йорка на пароходе «Рошамбо» и 5 ноября прибыл в Гавр (Франция). На пароходе было начато стихотворение «Домой!», которое тематически завершало стихи о поездке в Америку. 22 ноября 1925 года поэт возвратился в Москву.
В тот же день в беседе с корреспондентом он сказал: «Слухи о
