Никакое суждение не поразит меня, никакое меня не оскорбит, как бы они ни были мне чужды. Нет причуды столь легкомысленной и странной, которую я не счел бы вполне допустимым порождением человеческого ума.
Противные суждения не оскорбляют и не угнетают меня, а только возбуждают и дают толчок моим жизненным силам.
Ялюблю, чтобы порядочные люди смело говорили друг с другом и слова у них не расходились с мыслями.
Кто бы ни преподносил мне истину, я радостно приветствую ее, охотно сдаюсь ей, протягиваю ей свое опущенное оружие, даже издалека видя ее приближение.
Мы рождены для поисков истины. Обладание же ею дано лишь более высокому и мощному духу.
Мир наш – только школа, где мы учимся познавать.
Тот, кто вещает истину, может быть таким же дураком, как и тот, кто городит вздор: ибо дело не столько в том, что именно сказано, сколько в том, как сказано.
Любой человек может сказать нечто соответствующее истине, но выразить это красиво, разумно, немногословно смогут не столь уж многие.
Люди большей частью богаты чужой мудростью. Каждый может употребить ловкое выражение, удачно изречь что-нибудь или удачно ответить и, выступив со всем этим, даже не отдавать себе отчета в подлинном значении своих слов.
Истина и ложь сходны обличием, осанкой, вкусом и повадками: мы смотрим на них одними и теми же глазами.
Янахожу, что мы не только малодушно поддаемся обману, но и сами стремимся и жаждем попасть в его сети.
Люди обычно ни к чему так не стремятся, как к тому, чтобы возможно шире распространить свои убеждения. Там, где нам это не удается обычным способом, мы присовокупляем приказ, силу, железо, огонь. Беда в том, что лучшим доказательством истины мы склонны считать численность тех, кто в нее уверовал.
Если хочешь излечиться от невежества, надо в нем признаться. В начале всяческой философии лежит удивление, ее развитием является исследование, ее концом – незнание.
Надо сказать, что существует незнание, полное силы и благородства, в мужестве и чести ничем не уступающее знанию, незнание для постижения которого надо ничуть не меньше знания, чем для права называться знающим.
Почти все наши мнения опираются на некий авторитет и на веру.
Трудности и темные места любой науки заметны лишь тем, кто ею овладел.
Мудрость есть здание прочное и цельное, каждая часть которого занимает строго определенное место и имеет свой признак.
Ни один благородный ум не остановится по своей воле на достигнутом: он всегда станет притязать на большее, и выбиваться из сил, и рваться к непостижимому.
Огнусное или бессмысленное занятие – без конца заниматься своими деньгами, находя удовольствие в их перебирании, взвешивании и пересчитывании! Вот поистине путь, которым в нас тихой сапой вползает жадность.
Если жить в нужде плохо, то нет никакой нужды жить в нужде.
Нельзя полагаться на те доходы, которые мы только надеемся получить, какими бы верными они нам ни казались.
Не нужда, но скорее изобилие порождает в нас жадность.
Для меня нет ничего более ненавистного, чем торговаться: это сплошное надувательство и бесстыдство; после целого часа споров и жульничества обе стороны нарушают ранее данное ими слово ради каких-нибудь пяти су.
Судьбе ничего не стоит пробить сотню брешей в нашем богатстве, открыв тем самым путь к нищете, и нередко случается, что она не допускает ничего среднего между полнейшим благоденствием и полным крушением.
Всякий денежный человек, на мой взгляд – скопидом.
Как только вы приучили себя к мысли, что обладаете той или иной суммой, и твердо это запомнили – вы уже больше не властны над ней, и вам страшно хоть сколько-нибудь из нее израсходовать. Вам все будет казаться, что перед вами строение, которое разрушится до основания, стоит лишь вам только прикоснуться к нему.
Накопленное богатство невольно стараешься все время увеличить и приумножить, не беря из него чего-либо, а прибавляя, вплоть до того, что позорно отказываешься от пользования в свое удовольствие своим же добром, которое хранишь под спудом, без всякого употребления.
Счастлив тот, кто сумел с такой точностью соразмерять свои нужды, что его средства оказываются достаточными для удовлетворения их, без каких-либо хлопот и страданий с ее стороны.
Счастлив тот, кого забота об управлении имуществом или об его преумножении не отрывает от других занятий, более соответствующих складу его характера, более спокойных и приятных ему.
Вообще говоря, нет такой выгоды, которая не была бы связана с ущербом для другого, и если так рассуждать, следовало бы осудить любой заработок.
Кто не может ссужать, тот не должен и брать взаймы.
Купец наживается на мотовстве молодежи, земледелец – благодаря высокой цене на хлеб, строитель – вследствие того, что здания приходят в упадок и разрушаются… Ни один врач не радуется здоровью даже близких своих друзей, ни один солдат – тому, что его родной город в мире со своими соседями… Покопайся каждый из нас хорошенько в себе, и он обнаружит, что самые его сокровенные желания и надежды возникают и питаются по большей части за счет кого-нибудь другого.
Жажда обогащения, подобно всем другим страстям, владеющим человеком, становится более жгучей, когда человек уже испробовал, что такое богатство, чем тогда, когда он вовсе не знал его; а кроме того, добродетель умеренности встречается много реже, чем добродетель терпения.
Поразительное свидетельство немощности нашего разума заключается в том, что он оценивает всякую вещь с точки зрения ее редкости и новизны, а также малодоступности, хотя бы сама по себе она и не содержала в себе ничего хорошего и полезного.
Человек, полагая, что недостаток – в самих вещах, начинает вкушать и поглощать другие вещи, которых доселе не знал.
Люди умелые извлекают кое-какую пользу даже из строптивой и норовистой лошади.
Самая низкая ступенька – самая прочная; она – основа устойчивости всей лестницы. Стоя на ней, можно ни о чем не тревожиться: будучи вделана накрепко, она служит опорой всему остальному.
Тому, кому судьба отказала в местечке, где он мог бы обосноваться и обеспечить себе спокойную и беззаботную жизнь, – тому простительно рисковать тем, чем он владеет, поскольку так ли, иначе ли, а нужда все равно заставит его пуститься в погоню за счастьем.
Внашей стране и в наше время ученость может быть полезной для кармана, но душе она редко что-либо дает.
Чтобы накапливать деньги, нужны самые разнообразные качества, а в этом я ничего не смыслю. Но в том, чтобы их тратить – в этом я кое-что смыслю, как смыслю и в том, чтобы тратить их с толком, а это поистине и есть важнейшее их назначение.
От всякой возни с богатством отдает алчностью; ею отдает даже от его расточения, от чрезмерно упорядоченной и нарочитой щедрости; оно не стоит такого внимания и столь докучной озабоченности.
Бережливость и расточительность сами по себе – ни благо, ни зло; они приобретают окраску либо того, либо другого в зависимости от применения, которое им дает наша воля.
Природа – приятный наставник, и даже не столько приятный, сколько осторожный и верный.
Природа может все и все творит.
Если чудеса и существуют, то только потому, что мы недостаточно знаем природу, а вовсе не потому, что это ей свойственно.
Вприроде нет ничего бесполезного.
Когда я играю со своей кошкой, кто знает, не забавляется ли скорее она мною, нежели я ею!
Трудно сказать, кто виноват в том, что люди и животные не понимают друг друга, ибо ведь мы не понимаем их так же, как и они нас. На этом основании они так же вправе считать нас животными, как и мы их.
Природа позаботилась обо всех своих созданиях, и нет из них ни одного, которого бы она не наделила всеми необходимыми средствами самозащиты.
Из нашего тщеславного высокомерия мы предпочитаем приписывать наши способности не щедрости природы, а нашим собственным усилиям… И я считаю это большой глупостью, ибо, на мой взгляд, качества, присущие мне от рождения, следует ценить ничуть не меньше, чем те, которые я собрал по крохам и выклянчил у обучения.
Жалобы, которые мы постоянно слышим от людей, заключаются в том, что человек будто бы единственная брошенная на произвол судьбы тварь, голый человек на голой земле… могущий защититься и вооружиться лишь чужим оружием – меж тем природа позаботилась снабдить все другие создания когтями, зубами, рогами для нападения и защиты, она сама научила их тому, что им свойственно, – плавать, бегать, летать, петь, между тем как человек без обучения не умеет ни ходить, ни говорить, ни есть, а только плакать.
Жалобы человека необоснованны: мир устроен более справедливо и более единообразно… Наша кожа не менее, чем кожа животных, способна противостоять переменам погоды. Мы вооружены природой лучше, чем большинство других животных; мы располагаем большим числом разнообразных движений наших членов и извлекаем из них большую пользу, притом без всякого обучения.
Животные обладают таким же разумом, что и мы, действуя одинаковым с нами образом.
Размножение есть главнейшее проявление наше плотской природы, и известные особенности в расположении наших органов делают нас более приспособленными для этого. Однако некоторые утверждают, что лучше бы для нас было бы подражать здесь позе зверей, как более соответствующей преследуемой цели.
Что касается дара речи, то если он не дан природой, без него можно обойтись. Но все же я полагаю, что ребенок, которого вырастили бы в полном одиночестве, без всякого общения с другими людьми, все же имел бы какие-то слова для выражения своих мыслей. Нет оснований думать, что природа отказала бы нам в этой способности, которою она наделила многих других животных, ибо их способность, пользуясь голосом, жаловаться, радоваться, призвать на помощь, склонять к любви разве не есть речь?
Человек не имеет никаких подлинных и существенных преимуществ… Те преимущества, которые он из самомнения произвольно приписывает себе, просто не существуют; и если он один из всех животных наделен свободой воображения и той ненормальностью умственных способностей, в силу которой он видит и то, что есть, и то, чего нет, и то, что он хочет, истинное и ложное вперемешку, то надо признать, что преимущество это дается ему дорогой ценой, ибо отсюда ведет свое происхождение главный источник угнетающих его зол: пороки, болезни, нерешительность, смятение и отчаяние.
Мы не в силах придумать человеку лучшую похвалу, сказав, что он одарен от бога и от природы.
Животные, как и мы, разборчивы в любви и подобно нам выбирают себе самок; они также не чужды ревности или бурных неутолимых желаний.
Мы осуждаем все, что нам кажется странным и чего мы не понимаем; то же самое относится и к нашим суждениям о животных.
Унас так много искусственных вожделений, порожденных нашим непониманием того, что есть благо, и нашими ложными понятиями, что они оттесняют почти все наши естественные вожделения… Животные
