В старые годы. Ги де Мопассан
ГОСПОЖЕ КАРОЛИНЕ КОММАНВИЛЬ.
Сударыня,
Я поднес Вам, когда Вы одна только ее знали, эту маленькую пьеску, которую проще было бы назвать диалогом. Теперь, когда она сыграна перед публикой и ей аплодировало несколько друзей, разрешите посвятить ее Вам.
Это мое первое драматическое произведение. Оно принадлежит Вам во всех отношениях, так как, быв подругой моего детства, Вы стали потом моим другом, прелестным и серьезным; и как бы для того, чтобы нас еще более сблизить, наша общая привязанность к Вашему дяде, которого я так люблю, нас, я бы сказал, сроднила.
Благоволите, сударыня, принять в дар эти несколько стихов, как свидетельство преданности, уважения и братских чувств Вашего искреннего друга и старого товарища
Ги де Мопассана
Париж, 23 февраля 1879 г.
Я никогда не позволил бы себе опубликовать эту незначительную комедию, не выразив живейшей благодарности просвещенному и благожелательному лицу, которое ее приняло, и талантливым артистам, которые снискали ей аплодисменты.
Без г-на Балланда, так великодушно открывающего свой театр безвестным и отвергаемым в других местах авторам, – она, может быть, никогда не была бы сыграна. Без г-жи Додуар, столь тонкой артистки, трогательной и очаровательной в роли старой маркизы, и без г-на Лелуара, исполненного такого достоинства в роли седовласого графа, – никто, без сомнения, не сумел бы ее заметить.
Благодаря их участию успех превзошел мои надежды, – и поэтому я хочу написать их имена на первой странице, в знак уверения в моей глубокой признательности.
Ги де Мопассан
Париж, 23 февраля 1879 г.
Комната в стиле Людовика XV. Жарко пылает камин. Зима. Старая маркиза сидит в кресле с книгой на коленях; она, видимо, скучает.
Слуга (докладывает)
Его сиятельство!
Входите же скорей!
Как мило, что своих вы помните друзей.
Почти с тревогой вас я нынче поджидала:
Вас видеть каждый день уже привычкой стало;
К тому ж какая-то печаль томит меня.
Идите ж посидеть со мною у огня;
Поговорим.
Граф (поцеловав ей руку, садится)
И мне, маркиза, грустно что-то,
А ведь под старость грусть больнее, чем забота.
В сердцах у молодых бьет радость, как родник;
В их небе облачко бывает лишь на миг.
У них везде – любовь, дела, исканья, цели,
А мы, без радости, едва бы жить сумели.
Грусть убивает нас, она всегда к нам льнет,
Как плющ безжалостный к сухим стволам. И вот –
От зла подобного нам защищаться надо.
Был у меня д’Армон и – горькая отрада! –
Мы пепел прежних дней разворошили вновь,
Друзей припомнили, прошедшую любовь…
И с этих пор, как тень, что не дает покою,
Былая молодость все реет предо мною.
В тоске, измученный, пришел я к вам, – вдвоем
Мы посидим, мой друг, и вспомним о былом.
А мне – все холодно; от стужи сердце ноет.
Я вижу – снег валит, я слышу – ветер воет.
Как в нашем возрасте терзает нас зима;
С ней кажется, что ты вот-вот умрешь сама.
Ну что ж, поговорим; пусть хоть воспоминанья
Былым теплом пахнут на холод увяданья.
В них солнце чувствуешь…
А для меня зимой
И солнца бледен луч, и небо скрыто тьмой.
Ну, вспомним о каком-нибудь безумном деле…
Вы, как я слышала, легко клинком владели:
Беспечный юноша, красивый и живой,
Богатый светский лев, с надменной головой,
Резвились вволю вы; всегда у вас дуэли
С мужьями, а у дам сердца рвались и млели –
Как многие о том шептали мне не раз, –
Лишь только шум шагов им возвещал о вас.
Коль не солгали мне – вы были забиякой,
Повесой записным, буяном и гулякой;
Вам на три месяца пришлось попасть в тюрьму
За мужа, что в своем повесился дому,
Жену смазливую, как говорят, имея…
Жена крестьянина, – о граф, что за идея!
Из-за нее – в тюрьму! Будь дамою она,
Будь обаятельна, красива и знатна –
Тогда пожалуй… Ну, не вспомните ль интрижки
Со светской дамою – изящной страсти вспышки
И шкаф классический, где застигает вдруг.
Под ворохом тряпья, любовника супруг?
Но почему всегда, всегда лишь дама света?
Мы любим и других. Знатны иль нет – ведь это
Пустое! Женщины пленять нас рождены.
Где прелесть, красота – там предки не нужны!
И слушать не хочу о приключенье пошлом!
Иные есть у вас: поройтесь лучше в прошлом.
Ну, не упрямьтесь, граф, начните же рассказ.
Когда вы просите, возможен ли отказ?
Пословица, клянусь, недаром утверждает:
«Что хочет женщина – того и бог желает»…
Представлен ко двору, доверчивый юнец, –
Я быстро жизнь узнал; мечтам пришел конец!
К примеру: я любил, как водится, безмерно
Графиню де Поле. Она казалась верной;
И все ж ее с другим застиг я как-то раз.
Два месяца подряд, не осушая глаз,
Преглупо я рыдал! Но при дворе и в свете
Смеялись досыта: ведь рады люди эти
Свистать несчастию и выхвалять успех!
Коль я обманут был – я возбуждал лишь смех;
Подругой вскоре был утешен я другою…
Но нежность получал я не один, не скрою:
Стихи ей посвящал поэт, соперник мой, –
Он звал ее цветком, небесною звездой
И как-то там еще. Ему послал я вызов.
Он, мирный щелкопер, таких был чужд капризов,
И, шпаги убоясь, плохой скропал сонет.
Тут надо мной, глупцом, вновь посмеялся свет.
Урок на этот раз пресек мои сомненья:
С тех пор я начал всех любить – без исключенья.
Девизом я себе пословицу избрал:
«Кто верит – тот глупец». И с ним я счастлив стал.
Да, но в былые дни вы, в пламенном томленье,
У ног красавицы вздыхая в упоенье,
Любовь, и преданность, и нежность ей отдав, –
Так вы сказать могли б?
О нет! И все ж я прав:
Ведь женщина – дитя, ее избаловали,
Ей льстили без конца, без меры восхваляли;
Присяжные льстецы и рифмачей рои
Как бы из крана ей хвалебные струи
Точили – весь настой поэзии туманной, –
И стала женщина надутой и жеманной.
А может ли она любить? Да никогда!
Не робкий юноша ей нужен, чьи года
Страдают лишь одним: уменьем вдохновенно
Любить; ей по сердцу развратник, что мгновенно
Умеет вызвать дрожь, в кровь холод влить и зной:
Он, видите ли, сей прославленный герой
(Заслуга редкая, хоть тип довольно старый) –
Первейший ловелас всей Франции с Наваррой.
Ни ум, ни красота, ни доблести ему
Совсем не надобны. Ведь мил он потому,
Что пожил всласть. Пред ним – вот странное явленье! –
Сам ангел чистоты падет без промедленья.
Но если кто другой попросит только взгляд
Как милостыню дать – насмешкой заклеймят!
Потребуют луну с небес достать в награду!
И это не одна, – поймите же досаду! –
Но многие!
Ах, так? Ну что ж, благодарю!
Сейчас и я в ответ вам басню подарю.
Однажды старый лис, до мяса очень жадный,
Голодный и хромой, брел ночью непроглядной
И вспоминал с тоской о пиршествах былых:
О жирных кроликах, что в зарослях лесных
В те дни он лавливал; о курах на насесте.
Но лакомств тех родник иссяк с годами вместе,
Проворство потеряв, поститься должен он.
Вдруг дичи дух к нему был ветром донесен.
Он замер, молнии в его зрачках блеснули:
Заметил он цыплят, что на стене заснули,
Под крылья головы стараясь подвернуть.
Но лис отяжелел, да и опасен путь, –
И слицемерил он, хоть есть хотел до дрожи:
«Худы… и хороши для тех, кто помоложе!»
Маркиза, это зло! Но вам я принужден
Напомнить кое-что: Далила и Самсон,
Омфала и Геракл, Антоний – Клеопатра…
Печальна же мораль любовного театра!
Нет! Человек есть плод, разъятый пополам.
Чтобы счастливым стать, он в мире – здесь иль там –
Все дольку отыскать старается вторую,
А случай, сам слепец, – ведет его вслепую.
И никогда почти на жизненном пути
Единую, свою, не суждено найти.
Но кто ее найдет – любовь находит с нею…
Я верю – были вы той долькою моею,
Вас бог назначил мне, лишь вас искал я, но…
Не мог найти. Любить мне не было дано!
И вот, когда прошли всю жизнь мы с вами розно, –
Судьба свела пути… свела, но слишком поздно!
Вот это лучше… Все ж, коль вы верны грехам,
Столь малою ценой не откупиться вам.
И знаете ли, граф, с чем ваше сердце схоже?
С берлогой старого скупца: в пугливой дрожи
Он озирается, когда хоть кто-нибудь
К нему придет, – зачем? ограбить? обмануть? –
И отвести глаза он хочет грудой хлама.
К чему увертки нам? Поговоримте прямо!
У скряги – сундучок, монеты полный, скрыт,
И сердце каждое всегда свой клад таит.
Что скрыли вы? Портрет девчонки, чуть созрелой,
Так – лет шестнадцати; идиллии несмелой
Воспоминание, что, чуть стыдясь, хранят…
Не правда ль? Но порой как жаждешь кинуть взгляд
На эти образы, померкшие с годами,
Романы юности, пережитые нами…
Пускай нахлынет грусть – отрада в грусти той!
Как в одиночестве ночном влечет порой
В глубь сердца заглянуть и в книжечке заветной
Найти сухой цветок, хранящий чуть заметный,:
Чуть слышный аромат далекой той весны!
Прислушались… еще – и вдруг воскрешены
Слова возлюбленной, и вы самозабвенно
Целуете цветок, чьи лепестки нетленно
В страничках сердца спят, как бы в страницах книг.
Пусть старость скорбь несет – вы счастливы на миг:
В тоску последних дней и в горечь увяданья
Далекой юности влилось благоуханье!..
Вы правы: только что со дна души моей
Всплыло забытое, – в теченье стольких дней!
Я расскажу его, но будьте откровенны
И вы со мной, мой друг! Условья неизменны:
Капризом – за каприз, и за рассказ – рассказ.
Начните первая.
Ну что ж, начну… сейчас…
Моя история – ребячество простое.
Но чувство, в юности душой пережитое,
Все крепнет, уходя во глубь минувших дней,
Подобное вину: чем старше, тем пьяней.
Историек таких вы, верно, тьму слыхали:
Романы детские у всех девиц бывали;
Их два иль три найдешь у женщины любой,
А у меня – один; таков уж жребий мой!
Должно быть, потому он сердце мне и ранил
И места в жизни всей чрезмерно много занял.
Мне восемнадцать лет исполнилось. Читать
Романы ветхие любила я, мечтать,
По парку старому бродя в густой аллее,
И на луну глядеть, что, призрака бледнее,
Светила между ив, и слушать ветерок,
Что о любви шептал, слетая на листок.
Я, как все девушки, ждала и призывала
«Его», кого судьба лишь для меня избрала!
И вот сбылись мечты: явился мой герой!
Он молод был и храбр, к тому ж красив собой…
И сердце девичье мучительно заныло:
Я полюбила вдруг; меня нашел он милой…
Назавтра уезжал мой рыцарь… Что еще?
Один лишь поцелуй, скользнувший горячо,
Да всё сказавший взор, им – лишь прошла минутка –
Забытый… Он шепнул: «Она мила, малютка».
То голос сердца был. Но пусть накажет бог
Того, кто детскою шутить любовью мог!
Ах! Женщина у вас – безлюба? Лишь желанья
Играют ею?.. Что ж! То ваших рук созданье!
Она могла б любить, – но рады обмануть
Вы первую ж любовь, что ей согрела грудь.
Бедняжка, я была глупа и легковерна, –
Конечно, кажется вам все смешным безмерно –
Раз вам любовь смешна… – я так его ждала!..
Он не вернулся, нет… Я к алтарю пошла
С маркизом. Но, клянусь, я предпочла того бы!
Вот все, что в сердце есть, – груз горечи, не злобы.
Откройте мне свое…
Граф (улыбаясь)
Вам исповедь нужна?
Как! Насмехаться вновь? Хоть с вами я дружна,
Не отпущу грехов, смотрите, будет плохо!
Итак – Бретань. Была та страшная эпоха,
Что Террором зовут. Дрались по всей земле.
Я средь вандейцев был, в отряде у Стоффле.
Тут начинается рассказ мой. За Луару
Переправлялся враг. Препятствуя удару,
Мой маленький
