ним остановился около клумбы бледных анютиных глазок: на личике каждого цветка было темное пятно вроде кляксы усов, и, по довольно глупому моему наущению, он с райским смехом узнал в них толпу беснующихся на ветру маленьких Гитлеров. Это было на Фербеллинерплац. Могу также назвать тот цветущий сад в Париже, где я заметил тихую, хилую девочку, без всякого выражения в глазах, одетую в темное убогое нелетнее платье, словно она бежала из сиротского приюта (действительно, немного позже я увидел, как ее увлекали две плавных монахини), которая ловкими пальчиками привязала живую бабочку к ниточке и с пасмурным лицом прогуливала слабо порхающее, слегка подбитое насекомое на этом поводке (верно, приходилось заниматься кропотливой вышивкой в том приюте). Ты часто обвиняла меня в жестокосердии при моих энтомологических исследованиях в Пиренеях и Альпах; и в самом деле, если я отвлек внимание нашего ребенка от этой хмурой Титании, я это сделал не потому, что проникся жалостью к ее ванессе, а потому, что вдруг вспомнил, как И. И. Фондаминский рассказывал мне об очень простом старомодном способе, употребляемом французским полицейским, когда он ведет в часть бунтаря или пьяного, которого он превращает в покорного сателлита тем, что держит беднягу при помощи небольшого крючочка, вроде рыбачьего, всаженного в его нехоленую, но очень отзывчивую плоть. Стоокой нежностью мы с тобой старались оградить доверчивую нежность нашего мальчика. Но про себя знали, что какая-нибудь гнусная дрянь, нарочно оставленная хулиганом на детской площадке, была еще малейшим из зол, и что ужасы, которые прошлые поколения мысленно отстраняли, как анахронизмы или как нечто, случавшееся только очень далеко, в получеловеческих ханствах и мандаринствах, на самом деле происходили вокруг нас.
Когда же тень, бросаемая дурой-историей, стала наконец показываться даже на солнечных часах и мы начали беспокойно странствовать по Европе, было такое чувство, точно эти сады и парки путешествуют вместе с нами. Расходящиеся аллеи Ленотра и его цветники остались позади, как поезда, переведенные на запасной путь. В Праге, куда мы заехали показать нашего сына моей матери, он играл в Стромовке, где за боскетами пленяла взгляд необыкновенно свободная даль. Ты вспомни и те сады со скалами и альпийскими растениями, которые как бы проводили нас в Савойские Альпы. Деревянные руки в манжетах, пригвожденные к древесным стволам в старых парках курортов, указывали в ту сторону, откуда доносились приглушенные звуки духового оркестра. Умная тропка сопутствовала аллее-улице: не всюду идя параллельно с нею, но всегда признавая ее водительство и, как дитя, вприпрыжку возвращаясь к ней от пруда с утками или бассейна с водяными лилиями, чтобы опять присоединиться к процессии платанов в том пункте, где отцы города разразились статуей. Корни, корни чего-то зеленого в памяти, корни пахучих растений, корни воспоминаний, способны проходить большие расстояния, преодолевая некоторые препятствия, проникая сквозь другие, пользуясь каждой трещиной. Так эти сады и парки шли с нами через Европу: гравистые дорожки собирались в кружок, чтобы смотреть, как ты нагибалась за мячом, ушедшим под бирючину, но там, на темной сырой земле, ничего не было кроме пробитого, лиловатого автобусного билетика. Круглое сидение пускалось в путь по периферии толстого ствола дуба и находило на другой стороне грустного старика, читающего газету на языке небольшого народа. Лаковые лавры замыкали лужок, где наш мальчик нашел первую свою живую лягушку, и ты сказала, что будет дождь. Дальше, под менее свинцовыми небесами, пошел трельяж роз, обращаясь чуть ли не в перголы, опутанные виноградом, и привел к кокетливой публичной уборной сомнительной чистоты, где на пороге прислужница в черном вязала черный чулок. Вниз по склону, плоскими камнями отделанная тропинка, ставя вперед все ту же ногу, пробралась через заросль ирисов и влилась в дорогу, где мягкая земля была вся в отпечатках подков. Сады и парки стали двигаться быстрее по мере того, как удлинялись ноги нашего мальчика; ему было уже три года, когда шествие цветущих кустов решительно повернуло к морю. Как видишь скучного начальника небольшой станции, стоящего в одиночестве на платформе, мимо которого промахивает твой поезд, так тот или другой серый парковый сторож удалялся, стоя на месте, пока ехали наши сады, увлекая нас к югу, к апельсиновым рощам, к цыплячьему пуху мимоз и pâte tendre[73] безоблачного неба. Чередой террас, ступенями, с каждой из которых прыскал яркий кузнечик, сады сошли к морю, причем оливы и олеандры чуть не сбивали друг друга с ног в своем нетерпении увидеть пляж. Там он стоял на коленках, держа вафельный букет мороженого, и так снят на мерцающем фоне: море превратилось на снимке в бельмо, но в действительности оно было серебристо-голубое, с фиалковыми темнотами там и сям. Были похожие на леденцы, зеленые, розовые, синие стеклышки, вылизанные волной, и черные камешки с белой перевязью, и раковинки, распадающиеся на две створки, и кусочки глиняной посуды, еще сохранившие цвет и глазурь: эти осколки он приносил нам для оценки, и, если на них были синие шевроны, или клеверный крап, или любые другие блестящие эмблемы, они с легким звоном опускались в игрушечное ведро. Не сомневаюсь, что между этими слегка вогнутыми ивернями майолики был и такой кусочек, на котором узорный бордюр как раз продолжал, как в вырезной картинке, узор кусочка, который я нашел в 1903 году на том же берегу, и эти два осколка продолжали узор третьего, который на том же самом ментонском пляже моя мать нашла в 1885 году, и четвертого, найденного ее матерью сто лет тому назад, – и так далее, так что если б можно было собрать всю эту серию глиняных осколков, сложилась бы из них целиком чаша, разбитая итальянским ребенком Бог весть где и когда, но теперь починенная при помощи этих бронзовых скрепок.
Кстати, чтоб не забыть: решение шахматной задачи в предыдущей главе – слон идет на с2.
В мае 1940 года мы опять увидели море, но уже не на Ривьере, а в Сен-Назере. Там один последний маленький сквер окружил тебя и меня и шестилетнего сына, идущего между нами, когда мы направлялись к пристани, где еще скрытый домами нас ждал «Шамплен», чтобы унести нас в Америку. Этот последний садик остался у меня в уме как бесцветный геометрический рисунок или крестословица, которую я мог бы легко заполнить красками и словами, мог бы легко придумать цветы для него, но это значило бы небрежно нарушить чистый ритм Мнемозины, которого я смиренно слушался с самого начала этих замет. Все, что помню об этом бесцветном сквере, – это его остроумный тематический союз с трансатлантическими садами и парками; ибо вдруг, в ту минуту, когда мы дошли до конца дорожки, ты и я увидели нечто такое, на что мы не тотчас обратили внимание сына, не желая испортить ему изумленной радости самому открыть впереди огромный прототип всех пароходиков, которые он, бывало, подталкивал, сидя в ванне. Там, перед нами, где прерывчатый ряд домов отделял нас от гавани и где взгляд встречали всякие сорта камуфляжа, как, например, голубые и розовые сорочки, пляшущие на веревке, или дамский велосипед, почему-то делящий с полосатою кошкой чугунный балкончик, – можно было разглядеть среди хаоса косых и прямых углов выраставшие из-за белья великолепные трубы парохода, несомненные и неотъемлемые, вроде того как на загадочных картинках, где все нарочно спутано («Найдите, что спрятал матрос»), однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда.
Примечания переводчика к фотографиям
Подписи В. Набокова к фотографиям и рисункам приводятся по последнему иллюстрированному англоязычному изданию (Speak, Memory, 1966), которое было весьма расширено и исправлено по сравнению как с первым англоязычным (Conclusive Evidence, 1951), так и со вторым, русским изданием («Другие берега», 1954), которое здесь воспроизводится. Таким образом, в случаях несовпадения сведений в тексте книги с подписями к фотографиям (например, в датах) последние нужно считать более достоверными.
Фото 1
…там размещалась датская миссия, а потом архитектурная школа. – Вернее, Датская телеграфная компания (с 1922 по 1935 г.) и Ленинградский филиал Академии архитектуры (с 1948 по 1959 г.). В дальнейшем помещения первого этажа отошли Управлению по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Второй и третий этажи заняло Управление бытового обслуживания.
Теперь там в нескольких комнатах ютится Мемориальный музей Набокова. Сведениями этими я обязан героической заведующей музеем Татьяне Олеговне Пономаревой.
Фото 14
Голотип — экземпляр, по которому описан весь вид.
Паратип — экземпляр, принадлежащий к изначальной серии данного вида, т. е. взятый в той же местности.
…голотип самца слева… и паратип самца справа… – В англоязычном издании 1966 года голотип и паратип переставлены местами, но это, должно быть, ошибка: в указанной Набоковым статье 1941 года сначала был пойман голотип (хотя так не всегда бывает).
…она тем не менее является большой и восхитительной редкостью. – Эта бабочка впоследствии оказалась гибридом, и ее наименование (тоже помесь – coridon и теleager) не имеет официального статуса. Книга мемуаров оканчивается в Европе, но в Америке Набоков открыл, назвал и описал двадцать один новый вид бабочек, и еще пятнадцать названы в его честь другими энтомологами.
Геннадий Барабтарло
Примечания
1
«Убедительное доказательство» (англ.).
2
«Истинная жизнь Себастьяна Найта» (англ.).
3
«Под знаком незаконнорожденных» (англ.).
4
Экспресс (фр.).
5
«Когда-нибудь они его уронят» (фр.).
6
Перелетающие мухи (лат.).
7
8
«Ах, какая красота!» (фр.)
9
Безногий (фр.).
10
Нет, нет, нет, это ужасно (фр.).
11
«Благородная дама, которую Россия одолжила на эту зиму Франции» (фр.).
12
Набережная в Ницце.
13
«Кто эта женщина? Прогоните ее!» (фр.)
14
Вас ждут (фр.).
15
Мне больше нечего вам сказать (фр.).
16
«Моему племяннику – самая прекрасная вещь в мире – зеленый листок» (фр.).
17
«Он рыдал» (фр.).
18
Я как (фр.).
19
«Часовня из огнецветных листьев» (фр.).
20
Прозрачный воздух доносит с равнины…(фр.)
21
Голубиная стая штрихует нежное небо,
Хризантемы наряжаются к празднику Всех Святых… (фр.)
22
«Соня не была хороша собой…» (фр.)
23
Усадебная жизнь (фр.).
24
Мадам де Сегюр, рожд. Растопчина (фр.).
25
«Сонины проказы», «Примерные девочки», «Каникулы» (фр.).
26
«Кто такой Бен?», «Это – Дэн», «Сэм в постели», «В постели ли Нэд?» (англ.)
27
В расцвете сил (фр.).
28
«И вот я стояла, всеми брошенная, совсем как графиня Каренина» (фр.).
29
Юная сибирячка (фр.).
30
Славная прогулка (фр.).
31
«Ах, как мы любили друг друга!» (фр.)
32
Скорбящая Мать (лат.).
33
Ездили кататься в коляске – в экипаже (фр.).
34
«Я сильфида по сравнению с этим чудовищем» (фр.).
35
«Простите, я улыбалась своим грустным мыслям» (фр.).
36
Болтовни (фр.).
37
Хозяйку светского салона (фр.).
38
Переходит все границы (фр.).
39
«Годы – мое единственное сокровище» (фр.).
40
«В Швейцарии всегда идет дождь» (фр.).
41
«Да нет же, погода там такая хорошая» (фр.).
42
Право, Володя (фр.).
43
«К Боденлаубе» (нем.).
44
Горная вершина в Колорадо.
45
«Международное Общество спальных вагонов и европейских экспрессов дальнего следования» (фр.).
46
Участки для продажи (фр.).
47
«Я из Парижа, а вы – вы англичанин?» (фр., англ.)
48
«Они парижские буржуа» (фр.).
49
50
«Ах ты, обезьянка» (англ.).
51
