в более старые произведения» или «компиляции, в которых обработаны более старые произведения». На той же странице вы выражаетесь студенческим оборотом: «Дидактическая поэма, которая помещена некстати, в конце концов, много теряет, а затем угрожает быть опровергнутой, даже с колкостями, посредством которых стараются смягчить ее грубость».
Я попал в неприятное положение, не имея возможности отдать себе отчета, что такое это нечто жестокое, что смягчается колкостями; Штраус даже говорит об остротах, смягчаемых колотушками.
Стр. 35: «В противоположность Вольтеру там, здесь был Самуил Герман Реймарус, безусловно типичный для обеих наций». Человек может быть типичным только для одной нации и не может быть типичным для двух, представляя из себя противоположность другому человеку.
Сто.46 «Nunstand es aber nur wenige Jahre an nach Schleiermacher’s Tode, das…» Для подобного пачкуна расположение слов не представляет никакого затруднения, так как здесь слова: «nach Schleiermacher’s Tode» стоят неправильно, именно после «an», тогда как они должны стоять перед «an». Это также звучит для их грубых ушей, как если бы вместо «пока» сказать там, где это нужно, «что». Стр. 13: «Из всех оттенков, которыми отливает современное христианство, мы можем толковать лишь о внешнем, самом ярком, о том, можем ли мы исповедовать его». На вопрос, о чем толкуют, может быть, во-первых, один ответ — о том-то и о том-то, или во-вторых, можем ли мы и т.д. Употребление сразу обеих конструкций показывает только негодного подмастерья. Он хотел сказать больше, именно, «принимая в соображение одну внешнюю сторону, мы можем толковать о том, можем ли мы его исповедовать». Но очевидно предлоги в немецком языке ставятся только там, где их нельзя избежать. На стр. 358, например, наш классик смешивает обороты, чтобы убедить нас в этой необходимости. Эти обороты: «Книга толкует о чем-либо» и «Речь идет о…» и поэтому поводу мы должны выслушать следующее предложение: «При этом нам неясно, идет ли речь о внутреннем или наружном геройстве, борьбе в открытом поле или в глубине души». Стр. 343: «В наш нервный век, когда становится очевидной эта болезнь музыкальных отрицаний…». Ужасное смешение понятий — «быть очевидным» и «высказать». Подобных исправителей языка, без всякого различия, следует сечь, как школьников.
Стр. 111: «Существенная принадлежность личного божества падает». Подумайте же вы, бумагомаратель, прежде чем пачкать бумагу. Я думаю, что чернила должны покраснеть, если ими намарать о молитве, что она должна быть «принадлежностью» и кроме того еще «принадлежностью падения». А что находится на стр. 134: «Некоторые из волевых импульсов, которые древний человек прописывал своим божествам — я хочу привести, как пример, возможность самого быстрого измерения объема — он принял на себя, следуя рациональному владычеству над природой».
Кто затягивает на нас этот узел? Хорошо, древний человек приписывает богам волевые импульсы; над этими волевыми импульсами следует хорошенько подумать! Штраус думает приблизительно так: человек принял за основание, что боги действительно обладают всем тем, чем желал бы обладать и от. Итак, боги имеют свойства, которые недоступны людям, следовательно, почти волевые импульсы.
Затем человек принимает на себя согласно учению Штрауса некоторые из этих побуждений. Это уже совершенно темное происшествие, такое же темное, как изображенное на стр. 135: «Желание должно стремиться дать людям возможность с выгодой увернуться от этой зависимости самым кратчайшим путем». — «Зависимость», — «возможность увернуться», «кратчайший путь», «желание, которое стремится!». Горе тому, кто действительно пожелал бы увидеть такой акт! Это просто картинка из книги для слепых. Ее нужно ощупать… Новый пример (стр. 222): «Поднимающееся и, со своим подъемом, выступающее над отдельными случаями упадка направления этого движения»… Или еще более сильный (стр. 120): «Последнее направление Канта увидело, как нам кажется, что оно дошло до цели стремления, принужденное направиться одним вершком дальше за пределами поля будущей жизни».
Кто не осел, тот не найдет дороги в подобном тумане.
«Направление, выступающее над упадком!»; «Возможность выгодно увернуться на кратчайшем пути!»; «Возможность, которая должна направиться одним вершком за пределами поля!». Какого поля?! — «Поля будущей жизни!» Черт возьми всю топографию! Свету! Свету! Где же нить Ариадны в этом лабиринте? Нет, никто не должен позволять себе писать так, будь это самый знаменитый прозаик, а тем не менее человек, «с вполне зрелым религиозным и нравственным образом мыслей». (Стр. 50). Я думаю, что старику следовало бы знать, что язык это наследие, получаемое от предков и оставляемое потомками наследие, к которому нужно относиться со страхом и уважением, как к чему-то священному, неоценимому и недоступному для оскорбления. Перестали ли слышать ваши уши, так переспросите, загляните в словарь, употребляйте хорошую грамматику, но не смейте так грешить среди белого дня. Как должно затрагивать нас, когда подобное толстокожее животное употребляет новоизобретенные или бесформенные старые слова, когда говорит «о сравнивающем уме социал-демократии»; как будто бы это был Себастиан Франко, или когда он в одном обороте подражает Ивану Заксу: «Народы угодны Богу, т.е. они суть натуральной формы, в которых человечество передает себя бытию и от которых всякий разумный не должен отворачиваться, и которых ни один храбрый не должен отрицать»
Стр. 252: «Человеческий род различается по расам, сообразно с известными законами». «Препятствие к проезду!»
Штраус не замечает, зачем являются лохмотья в его покрытых плесенью произведениях. Всякий, правда, замечает, что подобные обороты и лохмотья украдены. Не наш портной, ставящий латки то там, то здесь, является в виде творца и сочиняет по-своему новые слова. На стр. 221 он говорит о «разворачивающейся и выжимающейся вперед жизни»; это выражение «выжимать» употребляется прачками или героем, который, окончив битву, умирает.
«Выжимать» в значении «разворачиваться», это немецкий язык Штрауса, так же как и: «Ступени и стадии развертывания и свертывания». Это детский немецкий лепет: «В заключительности — вместо в заключение». Стр. 137: «В ежедневных страданиях средневекового Христа, религиозный элемент более энергично и непрерывисто дошел до просьбы». «Непрерывистые» — это образцовая сравнительная степень, как и сам Штраус образцовый прозаик. Он даже употребляет невозможное «совершеннее».
А это «до просьбы»! Откуда это, отчаянный вы художник языка? Я лично не могу понять, что здесь может помочь. Мне не представляется никакой аналогии. Если бы спросили самих братьев Гримм об этом, то и они бы молчали, как могила. Вы, конечно, думаете только вот что: «Религиозный элемент высказывается деятельнее», — т.е вы опять путаете предлоги так, что волосы становятся дыбом от невежества; смешивать понятия: «высказывать» и «просить» — носит отпечаток простолюдина. Не конфузит ли вас то, что я открыто делаю вам выговор.
(Стр. 220): «Так как я за моим субъективным понятием слышал еще и объективное, которое доносилось из бесконечной дали».
С вашим слухом происходит что-то редкое и дурное. Вы слышите как «звучит понятие» и звучит даже «за» другим понятием, и такое «ощущаемое слухом понятие» должно звучать «из бесконечной дали». Это бессмыслица или простонародное «канонирское сравнение».
(Стр.183): «Эти внешние очертания теории даны уже здесь, также вставлены некоторые пружины, которые устанавливают внутреннее движение ее». Это или бессмыслица, или неподходящее сравнение позументщика! На что годился бы тюфяк, который состоит из очертаний и вставленных пружин, которые устанавливают его внутреннее движение. Мы сомневаемся в теории Штрауса, раскрываемой перед нами, и должны бы сказать о ней то, что уже однажды сказал сам Штраус. (Стр.175): «Для правильной жизненности недостает ей еще многих существенных средних членов». Итак, пожалуйте еще и члены!.. Очертания и пружины уже там, кожа и мускулы уже препарированы, но все еще недостает многого для правильной жизненности или, выражаясь по Штраусу, «не так предупредительно», — мы скажем: «Если непосредственно сталкиваются два таких разнообразных по своей оценке явления, причем не принимаются во внимание ни средние грации, ни средние расстояния». (Стр. 174): «Но можно и не иметь места, а все-таки не лежать на полу». Мы отлично понимаем вас, господин легко вооруженный магистр. Действительно, тот, кто не стоит и не лежит, тот летает, может быть парит, или поражает. Если вы предполагали высказать нечто иное, чем порхание, как позволяет предположить общий смысл, то я на вашем месте, выбрал бы иное сравнение, а это выражает нечто иное. (Стр. 5): «Ветви старого дерева, которые сделались общеизвестно сухими». Какой общеизвестно сухой стиль! (Стр. 6):
«Нельзя отказать непогрешимому папе в уважении, требуемом необходимостью». Ни за какие деньги не следует смешивать падежа дательного и винительного; даже для мальчика это ошибка, а для образцового прозаика преступление. На стр. 8 мы находим: «Новое изображение новой организации в идеальных элементах жизни народа». А предположим, что такая бессмысленная тавтология вылилась из чернильницы на бумагу, но тогда ее не следует позволять печатать. Разве можно не заметить подобного в корректуре, и еще в корректуре 6-ти изданий. Далее (стр. 9), если цитируют слова Шиллера, то по возможности точно, а не приблизительно. Этого требует должное уважение. Итак, оно должно звучать: «Не страшась ничьей зависти» (Стр. 16): «Потому что тогда она сейчас же будет заперта на замок, окружена преграждающими стенами, против которых направлено со страстным неудовольствием все стремление прогрессирующего разума и всех таранов критики». «Здесь мы должны кое о чем подумать. Во-первых, об этом «замке», а, во-вторых, о «стенах», к которым стремятся тараны со страстным нежеланием, или даже «направляется стремление со страстным нежеланием». Да говорите же вы по-человечески, раз вы живете с людьми!.. Тараны направляются кем-либо, а не сами собой, и только тот, кто их направляет, может иметь страстное нежелание, хотя едва ли кто-либо будет иметь такое нежелание против стены. (Стр. 226): «Почему подобный слог образовал арену для демократической тупости». Это неясно! Слог не может образовать арены, но только выезжать на подобной арене, Штраус, может быть, желал сказать: «Почему эти исторические моменты всех эпох сделались излюбленной ареной демократических речей и глупости». (Стр. 320): «Внутренний смысл щедро и богато одаренного струнами поэтического призвания, для которого возвращение к милому домашнему очагу честной любви было постоянной потребностью, при широкой деятельности, требованиях поэзии и стремлении к природе, при его общении с государственными интересами». Я затрудняюсь вообразить призвание, которое, подобно арфе, снабжено струнами и при этом имеет «широкую деятельность». Это какое-то несущееся во всю прыть призвание, которое мчится, как вороной сказочный конь, и потом возвращается к мирному очагу. Ведь я прав, если считаю это несущееся во всю прыть и возвращающееся к домашнему очагу призвание, призвание, занимающееся политикой, оригинальным и настолько же оригинальным и вышедшим из употребления, насколько невозможно «поэтическое призвание, снабженное струнами». По таким одухотворенным изображениям или абсурдам можно познать классического прозаика». (Стр. 74): «Если мы откроем глаза и пожелаем честно признаться в находке этого
