отнюдь не пуста. Очень скоро я понял, что в соседней комнате — комнате дочери — кто-то есть. И почти тотчас же раздался стук в стену. Одновременно я увидел в слабом свете лунных· лучей, падавших в окно, что портрет качается. Честно сказать: это было довольно зловещее зрелище. Обмякший Денадье, неспособный пошевелить ни одним членом, бессильно лежал в кресле…
Очень осторожно, пробираясь на цыпочках вдоль стенки, чтобы не оказаться в положении вывихнувшего ногу детектива, я пробрался к двери и вышел в коридор. Затем я подошел к соседней двери в комнату дочери и постучал в нее. Стук в стенку комнаты Денадье сразу прекратился. Очень настойчиво я постучал снова и, сильно нажав плечом, открыл дверь. Сорванная задвижка, звякнув, упала на пол, в комнате на кровати лежала молодая женщина. Она делала вид, что только что проснулась.
— Вы же в театре, мадемуазель, — сказал я. — Как вы очутились здесь?..
Я следил за лихорадочной путаницей ее мыслей, читая их. Через несколько мгновений мне стал ясен весь тайный механизм преступления.
Дочь и мачеха, оказывается, давно уже нашли общий язык. Обеих не устраивал тот скромный образ жизни, который вел сам Денадье и который вынуждены были вести и они. Обе молодые женщины мечтали овладеть миллионами банкира и избрали показавшийся им наиболее легким и безопасным способ: довести старого, больного человека до сумасшествия. Для этого был сконструирован тайный механизм, приводивший в движение висевший в комнате Денадье портрет. Я испытал истинное наслаждение, когда префект в эту же ночь по моему телефонному вызову прислал полицейских и обе преступницы были арестованы (В. Мессинг. О самом себе. — М., Изд-во политической литературы, 1991, с. 30-32).
Лучше всего, по словам самого Мессинга, он чувствовал судьбу человека, которого встречал первый раз в жизни, или даже не видел совсем, только держал какой-либо принадлежавший этому человеку предмет, в то время как рядом думал о нем родственник или близкий человек.
Однажды, в тридцатые годы, в Польше, к Мессингу пришла на прием молодая женщина. Пришла как к человеку, умеющему читать мысли, узнавать то, что скрыто от других.
Она достала фотографию мужчины, несколько моложе ее по возрасту, имеющего явное родственное сходство с ней.
— Мой брат, — объяснила она Мессингу. — два года назад уехал в Америку. За счастьем. И с тех пор — ни единого слова. Жив ли он? Можете вы узнать?
Мессинг посмотрел на карточку брата женщины. И вдруг увидел его словно сошедшего с этой карточки, живого, в хорошем костюме. Мессинг сказал:
— Не волнуйтесь, пани. Ваш брат жив. У него были трудные дни, сейчас стало легче. Вы получите от него письмо на тринадцатый день, считая сегодняшний…
Женщина ушла и, как водится, рассказала обо всем соседям. Пошла молва, дошла она и до газетчиков. В печати начался спор: ошибся Мессинг или нет? На тринадцатый, предсказанный им, день в этом местечке собрались корреспонденты чуть ли не всех польских газет. Письмо из далекой Филадельфии пришло с вечерним поездом…
Об этом факте писали многие польские газеты. Это была одна из сенсаций.
Был в практике Мессинга и один ошибочный случай предсказания судьбы человека. Впрочем, не совсем ошибочный. Вот как он сам вспоминает об этом:
«Дело было опять-таки в Польше. Ко мне пришла совсем немолодая женщина. Седые волосы. Усталое доброе лицо. Села передо мной и заплакала…
— Сын… Два месяца ни слуху ни духу… Что с ним?
— Дайте мне его фото, какой-нибудь предмет его… Может быть у вас есть его письма?
Женщина достала синий казенный конверт, протянула мне. Я извлек из него написанный листок бумаги с пятнами расплывшихся чернил. Видно, много слез пролила за последние два месяца мать над этим листком линованной бумаги.
Мне вовсе не обязательно в таких случаях читать, но все же я прочитал обращение. «Дорогая мама!..» и конец «твой сын Владик». Сосредоточился. И вижу, убежденно вижу, что человек, написавший эти страницы мертв…
Оборачиваюсь к женщине:
— Пани, будьте тверды… Будьте мужественны… У вас много еще дела в жизни… Вспомните о своей дочери. Она ждет ребенка — вашего внука. Ведь она без вас не сумеет вырастить его…
Всеми силами постарался отвлечь ее от заданного вопроса о сыне. Но разве обманешь материнское сердце? В общем наконец я сказал:
— Умер Владик…
Женщина поверила сразу… Только через полчаса ушла она от меня, сжимая в руке мокрый от слез платок…
Я было забыл уже об этом случае: в день со мной разговаривали, просили моей помощи, советовались три-четыре человека. И в этом калейдоскопе лиц затерялось усталое доброе лицо, тоскующие глаза матери, потерявшей сына… И, конечно же, сейчас я не смог вспомнить о ней, если бы не продолжение этой истории…
Месяца через полтора получаю телеграмму: «Срочно приезжайте». Меня вызывают в тот город, где я был совсем недавно.
Приезжаю с первым поездом. Выхожу из вагона — на вокзале толпа. Только ни приветствий, ни цветов, ни улыбок — серьезные, неприветливые лица.
— Вы и есть Мессинг?
— Да, Мессинг это я…
— Шарлатан Мессинг, думаю, не ожидает от нас доброго приема?..
— Почему я шарлатан? Я никогда никого не обманул, не обидел…
— Но вы похоронили живого!..
— Я не могильщик…
— И чуть-чуть не загнали в гроб вот эту женщину… Мою бедную мать…
Смутно припоминаю ее лицо, виденное мной. Спрашиваю: ·
— Все-таки кого же я заживо похоронил?
— Меня! — отвечает молодой мужчина.
Пошли разбираться, как это всегда в таких случаях было в еврейских местечках, в дом к раввину. Там вспомнил всю историю.
— Дайте мне, — прошу женщину, — то письмо, что вы мне тогда показывали.
Раскрывает сумочку, достает. В том же синем конверте, только пятен от слез прибавилось. По моей вине лились эти бесценные слезы! Смотрю я на страницы с расплывшимися чернилами — и еще раз прихожу к убеждению: умер человек, написавший это письмо, умер человек, подписавшийся «твой сын Владик»… Но тогда кто же этот молодой мужчина?
— Вас зовут Владик?
— Да, Владислав…
— Вы собственноручно написали это письмо?
— Нет…
Для меня это «нет», как вспышка молнии, озаряющая мир.
— А кто написал?
— Мой друг. Под мою диктовку… У меня болели руки… Мы с ним вместе лежали в больнице.
— Ясно… Ваш друг умер?..
— Да. Умер. Совершенно неожиданно.
Обращаюсь к женщине:
— Пани, простите мне те слезы, что вы пролили после нашей встречи… Но ведь нельзя знать все сразу… Вы мне дали это письмо и сказали, что его написал ваш сын. Я вижу, что рука, написавшая эти слова, — мертва… Вот почему я и сказал, что сын ваш умер…» (В. Мессинг. О самом себе. — М., Изд-во политической литературы, 1991, с. 96—98).
1 сентября 1939 г. бронированная немецкая армия перекатилась через границы Польши. Началась вторая мировая война. Мессинг понимал, что ему нельзя оставаться на оккупированной немцами польской территории, так как его голова в это время была оценена немецким правительством в 200 ООО марок. Это было следствием того, что еще в 1937 г., выступая в одном из театров Варшавы в присутствии тысяч людей, он предсказал гибель Гитлера в том случае, если тот повернет на восток. Об этом предсказании Гитлер знал, так как оно было напечатано во многих польских газетах на первой полосе.
В это время Мессинг жил в родном местечке, у отца. Вскоре это местечко было оккупировано немецкой армией, и в нем немцы организовали гетто. Вольфу Мессингу удалось бежать в Варшаву, а все его родные, оставшиеся дома, в дальнейшем погибли в Майданеке, в варшавском гетто.
В Варшаве Мессинг некоторое время скрывался в подвале у одного торговца мясом. Однажды вечером, когда он вышел на улицу, его схватили. Офицер долго всматривался в его лицо, потом вынул из кармана обрывок бумаги с портретом.
— Ты кто? — спросил офицер.
— Я художник — ответил Мессинг.
— Врешь! Ты — Вольф Мессинг! Это ты предсказывал смерть фюрера…
Он отступил назад, а потом нанес Мессингу страшной силы удар по челюсти. Тот выплюнул вместе с кровью шесть зубов… Затем его отвели в полицейский участок и заперли в карцере. В этой критической ситуации дар Мессинга не подвел его. Он напряг всё свои силы и заставил собраться у себя в камере тех полицейских, которые в это время были в помещении участка. Всех, включая начальника и кончая тем, который должен был стоять на часах у выхода. Когда они все, повинуясь воле Мессинга, собрались у него в камере, Мессинг, лежавший до этого неподвижно, как мертвый, быстро встал и вышел в коридор, задвинул засов окованной железом двери и был таков…
Мессинг решил, что единственным выходом для него было проникнуть на территорию Советского Союза. Пробираясь тайком, он, наконец, достиг Западного Буга и, перебравшись на другой берег, оказался на советской территории.
Здесь на первых порах ему пришлось очень трудно. Он никого не знал, плохо говорил на русском языке. К тому же, в этой стране в то время не жаловали ни гадалок, ни волшебников, ни хиромантов, ни телепатов, к числу которых Мессинг и относился.
Все же нашелся один человек, который его поддержал. Это был заведующий отделом искусств П. А. Абрасимов.
На свой страх и риск он включил Мессинга в бригаду артистов, обслуживающих Брестский район. Жизнь постепенно начала налаживаться… В мае 1940 г. Мессинга направили в Минск, он стал гастролировать по всей Беларуси.
Однажды, находясь на гастролях в Гомеле, к нему подошли два человека в форменных фуражках. Прервав опыт, они извинились перед залом и увели Мессинга с собой. Как впоследствии оказалось, для того, чтобы отвезти к Сталину. Вот как описывает сам Мессинг свою первую встречу с «отцом народов»:
«Приехали — куда не знаю. Позже выяснилось, что это гостиница. И оставили одного. Через некоторое время снова повезли куда-то. И опять незнакомая комната.
Входит какой-то человек с усами. Здоровается. Я его узнал сразу. Отвечаю:
— Здравствуйте. А я вас на руках носил…
— Как это на руках? — удивился Сталин.
— Первого мая… На демонстрации..
Сталина интересовало положение в Польше, мои встречи с Пилсудским и другими руководителями Речи Посполитой. Индуктором моим он не был.
После довольно продолжительного разговора, отпуская меня, Сталин сказал:
— Ох и хитрец вы, Мессинг.
— Это не я хитрец, — ответил я. — Вот вы так действительно хитрец!..
Со Сталиным я встречался и позже. Вероятно, по его поручению были всесторонне проверены мои способности. Помню такие проверки:
Мне было дано задание получить 100 000 рублей в Госбанке по чистой бумажке. Опыт этот чуть не кончился трагически.
Я подошел к кассиру, сунул ему вырванный из школьной тетради листок. Раскрыл чемодан, поставил у окошечка на барьер.
