По воскресеньям на ферме не работали. Завтрак в этот день переносили на час позже, а по окончании его установилась раз и навсегда заведенная церемония. Прежде всего поднимали флаг. Снежок нашел в кладовой старую зеленую скатерть миссис Джонс и белой краской нарисовал на ней копыто и рог. Эту скатерть и поднимали каждое воскресное утро на флагштоке, установленном в саду фермерского дома. Зеленый цвет нашего стяга, объяснил Снежок, олицетворяет зеленые поля Англии, а копыто и рог — символы будущей Республики Животных, которая возникнет, когда повсеместно будет покончено с людьми. Потом, после поднятия флага, животные строем шли в большой амбар на общее собрание, которое называли митингом. Здесь планировалась работа на следующую неделю, выдвигались и обсуждались различные резолюции. Их всегда предлагали свиньи. Другие же научились голосовать, но придумывать резолюций не умели. В дебатах самыми активными были Снежок и Наполеон, никто не мог равняться с ними. Однако скоро было замечено, что эти двое никогда не сходятся во мнениях: что бы ни предлагал один из них, другой, можно было не сомневаться, непременно оспаривал. Даже когда решили выделить небольшой выгон за садом для животных, отработавших свое, против чего, кажется, никто не мог возразить, между этими двумя разгорелись бурные дебаты уже относительно правильного пенсионного возраста для каждого вида животных. Впрочем, митинги всегда завершались пением песни «Скоты Англии», а после обеда все, как правило, отдыхали.
В кладовой амбара свиньи устроили свой штаб. Здесь по вечерам они изучали кузнечное, плотницкое дело и кой-какие другие ремесла по книгам, которые были обнаружены в господском доме. Снежок, помимо этого, занялся созданием всевозможных организаций, которые называл «Комитеты Животных». Тут он был неутомим. Он сформировал для кур Комитет Производителей Яиц, Лигу Чистых Хвостов — для коров, Комитет по Перевоспитанию Диких Товарищей (целью его было приручить крыс и кроликов), Движение за Белизну Шерсти для овец и некоторые другие. Кроме того, он организовал классы по обучению чтению и письму. В целом все эти проекты провалились. Скажем, попытка приручить диких животных лопнула сразу же. Те вели себя так же, как и раньше, а когда по отношению к ним проявляли великодушие, они, напротив, старались извлечь из этого выгоду только для себя. Записалась в этот Комитет по Перевоспитанию и кошка, которая первое время проявляла довольно большую активность. В частности, животные видели, как однажды, забравшись на крышу, она беседовала с воробьями, до которых не могла дотянуться. Она объясняла им, что все животные теперь — товарищи и любой воробей, если захочет, может подлететь поближе и отдохнуть на ее лапках. Но воробьи держались на расстоянии.
Зато классы по обучению чтению и письму имели колоссальный успех. Уже к осени почти все животные на ферме в той или иной степени имели представление о грамоте.
А что до свиней, то они теперь в совершенстве умели читать и писать. Довольно бегло научились читать собаки, но их, кроме Семи Заповедей, ничего не интересовало. Коза Мюриэль читала даже лучше собак и порой по вечерам устраивала читки вслух другим животным обрывков газет, попадавшихся в мусорной куче. Бенджамин умел читать не хуже свиней, но никогда не занимался этим делом. «Насколько мне известно, — говорил он, — нет ничего такого, что стоило бы прочесть». Травка выучила алфавит, но не умела читать слова. А Боксер дошел лишь до буквы Г. Своим большим копытом он чертил порой в пыли: А, Б, В, Г — и, уставившись на буквы, прижимая уши, тряся головой, изо всех сил старался вспомнить, что же дальше, но это ему никогда не удавалось. Правда, раз или два он смог запомнить Д, Е, Ж, 3, но стоило ему выучить эти буквы, как он тут же забывал А, Б, В и Г. В конце концов он решил удовлетвориться первыми четырьмя буквами и писал их каждый день раз или два, чтобы освежить память. А Молли, затвердив пять букв, составляющих ее имя, наотрез отказалась учить что-либо еще. Она аккуратно выкладывала эти буквы из веточек, украшала их цветочками и ходила вокруг, любуясь и восхищаясь.
Все остальные животные фермы не смогли продвинуться дальше буквы А. Обнаружилось также, что самые глупые животные, вроде овец, кур и уток, не в силах выучить наизусть и Семь Заповедей. Крепко подумав, Снежок объявил, что Семь Заповедей можно запросто свести к единому правилу, а именно: «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо».
— В общем-то, это правило, — сказал он, — заключает в себе самый существенный принцип Анимализма. И те, кто его хорошо уяснит себе, не смогут подпасть под влияние человека.
Правда, с протестом выступили птицы, поскольку им показалось, что и у них лишь две ноги, но Снежок доказал им, что это не так.
— Товарищи, крыло птицы, — разъяснил он, — это орган движения, а не орган совершения каких-либо действий. Значит, его следует считать ногой. Рука же — отличительная черта Человека, именно руками он творит все зло.
Птицы не поняли пространных рассуждений Снежка, но поверили ему, и все рядовые животные фермы принялись заучивать наизусть новое правило. Для них на торцовой стене амбара, над текстом Семи Заповедей, специально вывели еще более крупным шрифтом: ЧЕТЫРЕ НОГИ — ХОРОШО, ДВЕ НОГИ — ПЛОХО. Овцы, заучив это новое правило наизусть, просто сердцем восприняли его. Теперь, валяясь где-нибудь на лугу, они принимались вдруг хором блеять: «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо! Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо!» — и делали это часами, ничуть не ощущая усталости.
Наполеон не проявил ни малейшего интереса ко всем этим комитетам Снежка. Он заявил, что обучение молодежи важнее, чем что-либо, что можно сделать для взрослых. Джесси и Колокольчик сразу после сенокоса ощенились, и у них родилось девять здоровых щенят. Наполеон, как только матери перестали кормить их своим молоком, забрал щенят, заявив, что берет на себя заботы по обучению и воспитанию. Он утащил их на чердак, куда можно было добраться лишь по лестнице из кладовой, и так заботился об их уединении, что остальные животные вскоре вообще позабыли о существовании щенков.
Прояснилось вскоре и загадочное исчезновение молока. Его ежедневно подмешивали в корм свиньям. То же произошло и с ранними яблоками-падалицей, которой вскоре была усыпана трава в саду. Животные полагали, что само собой их поделят поровну. Но поступил неожиданный приказ: всю падалицу собрать и доставить в кладовую для свиней. Кое-кто начал ворчать, но это не помогло. В этом вопросе свиньи оказались единодушны. Даже Снежок и Наполеон. А объяснить ситуацию поручили Крикуну.
— Товарищи! — прокричал он. — Надеюсь, вы не подумали, что мы, свиньи, сделали это из любви к себе и из желания, так сказать, привилегий. Нет, многие свиньи, прямо говоря, вообще терпеть не могут молока и яблок. Я, к примеру, не переношу их. И единственная цель, которую мы преследуем, забирая все это себе, — это сохранение нашего здоровья. Молоко и яблоки — это доказано Наукой, товарищи,— содержат компоненты, совершенно необходимые для хорошего самочувствия свиней. Мы ведь работники умственного труда. Все управление, вся организация жизни фермы лежат на нас, и только на нас. День и ночь мы печемся о вашем же благе. И если мы пьем это молоко и едим эти яблоки, то ради вас. А представьте, что произойдет, если мы, свиньи, не справимся со своими обязанностями! Вернется Джонс! Да, вернется Джонс! Неужели, товарищи, — убеждал Крикун, прыгая из стороны в сторону и помахивая хвостиком, — неужели среди вас есть такие, кто хотел бы, чтобы вернулся Джонс?
Разумеется, если животные и были в чем-то уверены, то в том, что возвращения Джонса они не хотят. И раз дело было представлено в таком свете, им сказать было нечего. В этом случае поддержание у свиней хорошего здоровья было и очевидным, и важным делом. Вот почему без лишних слов было решено: все молоко и падалицу (а позднее и весь урожай яблок, когда они созреют) надо сохранять лишь для свиней.
Глава IV
К концу лета едва ли не половина страны знала уже, что произошло на Скотном Дворе. День за днем Снежок и Наполеон отправляли во все концы стаи голубей, которым предписывалось вступать в контакт с животными соседних ферм, рассказывать им о Восстании и учить песне «Скоты Англии».
Почти все это время мистер Джонс просидел в пивной «Красный Лев» в Уиллингдоне, жалуясь всем, кто его слушал, на чудовищную несправедливость, свалившуюся на него, на то, как банда обнаглевших скотов выгнала его из усадьбы, принадлежащей ему. Соседи в принципе сочувствовали, но помогать особенно не торопились. В глубине души каждый прикидывал: нельзя ли из беды, постигшей Джонса, извлечь для себя какую выгоду? Обитателям Скотного Двора еще крупно повезло, что хозяева двух ближайших ферм вечно враждовали друг с другом. Одна из ферм, которая называлась Фоксвуд, представляла собой большое, заброшенное, в чем-то старомодное хозяйство, сильно заросшее лесом; все пастбища этой фермы были истощены, а изгороди — в плачевном состоянии. Владелец ее, мистер Пилкингтон, довольно беспечный джентльмен, большую часть времени посвящал охоте или рыбной ловле, в зависимости от времени года. Другая ферма была поменьше, и хозяйство здесь велось лучше. Она называлась Пинчфилд. Эта ферма принадлежала мистеру Фредерику, человеку упрямому и ловкому. Он бесконечно судился с соседями и, как рассказывали в округе, умел сорвать крупный куш. Словом, оба так ненавидели друг друга, что даже угроза собственным интересам вряд ли заставила бы их о чем-либо договориться.
Их обоих, конечно же, сильно напугало Восстание на ферме Джонса, и они опасались, как бы их скотина не узнала об этом слишком много. Поначалу они делали вид, что их смешит сама мысль о том, что животные могут управлять фермой. Две недели, утверждали они, и все будет кончено. Они распространяли слухи о том, что животные на Господском Дворе (фермеры упорно говорили «Господский Двор», они не желали даже слышать название «Скотный Двор») бесконечно дерутся друг с другом и одновременно умирают от голода. Но время шло, и, поскольку никто из обитателей Скотного Двора не сдох от голода, Фредерик и Пилкингтон, что называется, сменили пластинку и начали разглагольствовать о полном моральном разложении скотов. Уверяли всех, что на ферме животные поедают друг друга, пытают собратьев раскаленными подковами и бессовестно обобществили самок.
