сочиняется история. Любой институт, будь то политический, мо-
ральный или религиозный, преподносится так, словно он имеют в каче-
стве единственной причины действие «буржуазии» по «эксплуатации
Глава пятая. ПСЕВДОНАУЧНЫЕ ТЕОРИИ 135 пролетариата» и сопротивление «пролетариата» в ответ на эксплуатацию.
Если бы факты соответствовали подобным выводам, то мы имели бы нау-
ку, которая была бы совершеннее любой другой гуманитарной науки. Но,
к сожалению, эта теория идет одним путем, а факты — совершенно другим
(см. § 718).

Здесь стоит упомянуть еще об одной теории. Это теория Спенсера и его
последователей, которую можно будет назвать теорией пределов <разви- тия>, если из их работ удалить многие метафизические части. В качестве
принципа a она принимает то, что все социальные институты прибли-
жаются к пределу, и в этом они подобны кривой, имеющей асимптоту.
Если известна кривая, то можно определить асимптоту; когда известно
историческое развитие института, то по нему можно установить предел.
Делается это даже гораздо легче, чем при намного более простой задаче
математического нахождения асимптот. Поскольку в математике для
этого недостаточно знать несколько точек кривой, то необходимо иметь
ее уравнение, т. е. знать ее действительный характер; тогда как при зна-
нии нескольких точек характеризующей институт кривой можно (а точ-
нее, считают, что можно) в силу одного этого определить предел.

Этот принцип a, допускающий научные дедукции b, следовательно, со-
ставляет существенную часть доктрины. Его можно обнаружить в социо-
логии Спенсера и в других аналогичных трудах. Благодаря таким доктри-
нам мы значительно приближаемся к экспериментальному методу, если
отвлечься от присутствующих в них метафизических частей, поскольку,
в конце концов, выводы в них получают, исходя именно из фактов. К со-
жалению, помимо фактов, в них еще содержатся принцип, согласно ко-
торому институты имеют предел, и принцип, согласно которому этот
предел можно определить, если известны несколько последовательных
стадий развития институтов.
Более того, предел, который, по мнению автора, определен им на осно-
ве фактов, оказывается (случайным образом) идентичным пределу, соот-
ветствующему его личным чувствам. Если этот автор пацифист вроде
Спенсера, то подходящие факты продемонстрируют ему, что человечест-
во приближается в пределе ко всеобщему миру; если он демократ, то пре-
делом окажется полный триумф демократии; если он коллективист,
то это будет победа коллективизма, и т. д. Это, естественно, порождает
и усиливает подозрение — что факты в таких доктринах выступают в ка-
честве прикрытия более действенных мотивов и средства убеждения.
Во всяком случае, доводы, к которым прибегают эти позитивисты,
не соответствуют реальности, что обесценивает все получаемые при этом
выводы. Имеется и другой серьезный недостаток, который со временем,
возможно, удастся устранить, но пока мы еще далеки от обладания
136 КОМПЕНДИУМ ПО ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ историческими сведениями, совершенно необходимыми для использо- вания названного метода.

Совсем иной характер по сравнению с рассмотренными выше теориями
оказывается у тех теорий, в которых принимается принцип a, лишенный
какой бы ни было определенности, неясный, расплывчатый; выводы по-
лучаются с соблюдением лишь внешней видимости следования логике,
а в рассуждениях нет почти ничего, кроме проявлений чувств этого тео-
ретика, и нет никакой доказательной силы, которая подкреплялась
бы рассуждением, связывающим их с a. В самом деле, очень часто случа-
ется так, что исходя из общего принципа a одни люди приходят к одним
выводам, а другие — к другим, диаметрально противоположным. Об этих
рассуждениях можно сказать только одно: когда принцип непригоден
как посылка, от него может выводиться все, что угодно.

Теории c не могут даже обрести вид, приближенный к научной форме, ес-
ли их принципы a не отличаются хотя бы некоторой определенностью.
В связи с этим искусственное уточнение — это все же лучше, чем полное
отсутствие дефиниции. В области права этот изъян можно подправить
с помощью неких «фикций»44*; также и в других науках данный метод
можно эффективно использовать для достижения простоты в формули-
ровке теоремы. Например, в математике теорема о том, что «всякое ал-
гебраическое уравнение имеет общее число корней, равное его степени»,
полезно и удобно именно в такой форме; однако оно оказывается верным
только благодаря использованию «фикции», если учитывается количест-
во не только реальных, но и мнимых его корней. 44Этот термин использовал Г. С. Мэн [Maine H. S. Ancient law: Its connection with
early history of society, and its relation to modern ideas. L.: John Murray, 1861.
P. 25–26]. Он может, однако, применяться более широко и относиться к явно не-
верному суждению, принятому ради того, чтобы сохранить в неизменности ка-
кую-нибудь норму, доктрину, теорему, подправив полученные от нее следствия.

• Г. С. Мэн использует данное понятие в широком смысле, понимая под ним «лю-
  бое допущение, которое скрывает или стремится скрыть, что какое-то положение
  закона подвергалось изменению — его буква осталась прежней, а действие видо-
  изменилось»: см. Мэн Г. С. Древнее право. Его связь с историей общества и его
  отношение к новейшим идеям. СПб., 1903. С. 21.
   ОСТАТКИ

Мы уже видели (см. § 325), что в теориях, относящихся к логико-экспе-
риментальной науке, встречаются элементы A и B, отчасти сходные с эле-
ментами a и b в теориях, не в полной мере логико-экспериментальных
и отчасти противостоящих им.
В социальных науках в том виде, как они развивались до настоящего
времени, встречаются элементы, более близкие к a, чем к A, поскольку
не удается избежать вмешательства чувств, предвзятых мнений, догматов
веры и иных подобных влечений, постулатов, принципов, уводящих
за пределы логико-экспериментальной области.

В социальных науках в том виде, как они развивались до настоящего вре-
мени, дедуктивная часть порой значительно приближается к B, и нет не-
достатка в примерах того, что использование строгой логики позволило
бы ее полностью совместить с B, если бы не слабая определенность ис-
ходных положений a, снижающая строгость суждений. Но чаще эта часть
в социальных науках оказывается гораздо ближе к b, так как она включает
массу нелогических и неэкспериментальных принципов из-за наличия
в них сильного влияния влечений, предрассудков и т. д.

Теперь мы перейдем к изучению элементов a и b. Элемент a соответству-
ет, пожалуй, некоторым инстинктам человека или, лучше сказать, лю-
дей, поскольку он не существует объективно и различен у разных людей.
Вероятно, потому что он соответствует их инстинктам, он почти неизме-
нен в различных социальных проявлениях. Элемент b соответствует ра-
боте сознания человека, направленной на осмысление элемента a,
он значительно более изменчив, поскольку отражает творения фантазии.
Мы уже видели в предыдущей главе (см. § 324), что часть b, в свою оче-
редь, должна быть разделена и простираться от одного экстремума, где
имеется только логика, до другого, где имеются только инстинкты и фан-
тазии. Этим мы займемся в главе 7.

Но поскольку часть a соответствует инстинктам, то их полного понима-
ния достичь очень нелегко, судя по тому, как эта часть была обнаружена.
Мы анализировали суждения и искали в них неизменную часть; следова-
тельно, мы могли находить только инстинкты, которые дают начало суж-
дениям. Вне поля зрения остались все элементарные аппетиты, вкусы,
138 КОМПЕНДИУМ ПО ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ склонности; а среди социальных фактов — тот весьма существенный
их класс, который именуют интересами.

Кроме того, возможно, мы нашли только часть из тех вещей, которые
входят в a; осталась другая их часть — это элементарные аппетиты. На-
пример, если бы сексуальный инстинкт приводил только к половой бли-
зости, то он не фигурировал бы в наших исследованиях. Но он часто
скрывается под одеяниями аскетизма: имеются люди, исповедующие це-
ломудрие, чтобы иметь возможность сдерживать мысли о сексе. Итак,
изучив их рассуждения, мы обнаружим часть a, которая соответствует
сексуальному инстинкту, и часть b, которую образует суждение, каким
он прикрыт. Впрочем, при внимательном изучении мы нашли бы анало-
гичные части также для острой потребности в еде и питье, только в этом
случае часть, составляющая чистый инстинкт, в любом случае окажется
намного значительнее, чем остальная.

Политикан стремится быть сторонником теории солидарности, следуя
желанию получить деньги, власть, почет. При изучении данной теории
это его стремление, свойственное почти всем политиканам независимо
от того, отстаивают ли они черное или белое, будет просматриваться
только мимолетно. Напротив, они в первую очередь выдвинут принци-
пы a, которые подойдут для убеждения других людей. Очевидно, что если
бы политикан заявил: «Верьте данной теории, поскольку это мне полез-
но», то он бы всех рассмешил и никого не убедил. Следовательно, он дол-
жен выступить с такими принципами, которые принимались бы теми,
кто его слушают.
Останавливаясь на этом наблюдении, можно было бы прийти к мне-
нию, что в рассматриваемом случае в части a окажутся не те принципы,
посредством которых обеспечивается защита теории, но те, благодаря
которым она оказывается принятой. В ходе дальнейшего рассмотрения
выяснится, что такое разделение непригодно, поскольку тот, кто желает
убедить других, вначале убедил себя самого. Даже если он исходит глав-
ным образом из соблюдения собственной выгоды, то, в конце концов,
начинает верить, что им движет стремление действовать на благо других
людей. Редко и плохо убеждает людей неверующий проповедник; обыч-
но намного успешнее убеждает верующий, и его убедительность тем вы-
ше, чем сильнее он верит. Поэтому части a теории обнаруживаются как
у тех, кто эту теорию принимает, так и у тех, кто ее выдвигает, и к этому
следует добавить полезность этой теории для тех и других.

Когда мы анализируем теорию c, следует четко отделять исследование
в объективном аспекте от исследования в субъективном аспекте, что бы-
ло показано в § 12. Напротив, эти аспекты очень часто смешивают, что
Глава шестая. ОСТАТКИ 139 приводит к двум фундаментальным ошибкам. Во-первых, как мы уже
не раз отмечали, логико-экспериментальную ценность теории путают
с ее убеждающей силой и ее социальной полезностью. Во-вторых, и эта
ошибка стала особенно распространенной в наше время, объективное
исследование подменяется субъективным, предметом которого являют-
ся вопросы — как и почему теория была создана ее автором. Этому часто
способствует авторитет создателя теории, поскольку движимые чувства-
ми люди априорно полагают, что все то, что думал и во что верил автор
созданной теории, обязательно должно быть «истинным». Поэтому ис-
следование хода его мыслей для многих оказывается равнозначным вы-
яснению «истинности» того, что он хотел высказать, т. е. эквивалентным
установлению соответствия опыту в случае логико-экспериментальных
наук.

Изучение части b в теории — это как раз и есть изучение ее субъективной
части; но ее можно разделить еще на две части: иными словами, отграни-
чить общие причины от специальных причин, благодаря которым теория
была создана и получила признание. Общими являются те причины, ко-
торые действовали в течение не слишком короткого времени и по отно-
шению к значительному числу индивидов; специальными или частными
оказываются причины, которые действовали только временно и нерегу-
лярно. Теория, когда она создавалась ради содействия некоторому соци-
альному классу, имеет общую причину; но если она создавалась потому,
что ее автору были уплачены деньги, или потому, что в ее творце возник-
ло чувство возмущения по отношению к сопернику, то она имеет част-
ную, специальную причину.
В исследовании, которое будем проводить относительно теорий b,
мы коснемся только общих причин; исследование других причин являет-
ся второстепенным и может быть проведено впоследствии.

Те реалии, которые оказывают достаточно сильное воздействие на соци-
альную организацию, создают основание для формирования теорий, и,
следовательно, мы найдем их при исследовании a. К этому, как уже бы-
ло сказано, необходимо добавить аппетиты (потребности) и интересы;
в результате мы будем иметь совокупность реалий, оказывающих доста-
точно заметное воздействие на формирование социального устройства
(см. § 345).