глаз сомкнуть не суждено.

Пастух в поселке щелкнет плетью на рассвете.

Потянет холодом в окно,

Которое во двор обращено.

А я один.

Неправда, ты

Всей белизны своей сквозной волной

Со мной.

1953

ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ

Вытянись вся в длину,

Во весь рост

На полевом стану

В обществе звезд.

Незыблем их порядок.

Извечен ход времен.

Да будет так же сладок

И нерушим твой сон.

Мирами правит жалость,

Любовью внушена

Вселенной небывалость

И жизни новизна.

У женщины в ладони,

У девушки в горсти

Рождений и агоний

Начала и пути.

1953

* * *

В разгаре хлебная уборка,

А урожай — как никогда.

Гласит недаром поговорка:

Берут навалом города.

Как в океане небывалом,

В загаре и пыли до лба,

Штурвальщица крутым увалом

Уходит на версты в хлеба.

Людей и при царе Горохе,

Когда владычествовал цеп,

Везде, всегда, во все эпохи

К авралу звал поспевший хлеб.

Толпились в поле и соломе,

Тонули в гаме голоса.

Локомобили экономии

Плевались дымом в небеса.

Без слов, без шуток, без ухмылок,

Батрачкам наперегонки,

Снопы к отверстьям молотилок

Подбрасывали батраки.

Всех вместе сталкивала спешка,

Но и в разгаре молотьбы

Мужчина оставался пешкой,

А женщина — рабой судьбы.

Теперь такая же горячка —

Цена ее не такова,

И та, что встарь была батрачкой,

Себе и делу голова.

Не может скрыть сердечной тайны

Душа штурвальщицы такой.

Ее мечтанья стук комбайна

Выбалтывают за рекой.

И суть не в красноречьи чисел,

А в том, что человек окреп.

Тот, кто от хлеба так зависел,

Стал сам царем своих судеб.

Везде, повсюду, в Брянске, в Канске,

В степях, в копях, в домах, в умах, —

Какой во всем простор гигантский!

Какая ширь! Какой размах!

<1956-1957>

* * *

Друзья, родные, милый хлам,

Вы времени пришлись по вкусу!

О, как я вас еще предам,

Глупцы, ничтожества и трусы.

Быть может, в этом Божий перст,

Что в жизни нет для вас дороги,

Как у преддверья министерств

Покорно обивать пороги.

<1957>

АНАСТАСИИ ПЛАТОНОВНЕ ЗУЕВОЙ

Прошу простить. Я сожалею.

Я не смогу. Я не приду.

Но мысленно — на юбилее,

В оставленном седьмом ряду.

Стою и радуюсь, и плачу,

И подходящих слов ищу,

Кричу любые наудачу,

И без конца рукоплещу.

Смягчается времен суровость,

Теряют новизну слова.

Талант — единственная новость,

Которая всегда нова.

Меняются репертуары,

Стареет жизни ералаш.

Нельзя привыкнуть только к дару,

Когда он так велик, как Ваш.

Он опрокинул все расчеты

И молодеет с каждым днем,

Есть сверхъестественное что-то

И что-то колдовское в нем.

Для Вас в мечтах писал Островский

И Вас предвосхищал в ролях,

Для Вас воздвиг свой мир московский

Доносчиц, приживалок, свах.

Движеньем кисти и предплечья,

Ужимкой, речью нараспев

Воскрешено Замоскворечье

Святых и грешниц, старых дев.

Вы — подлинность, Вы — обаянье,

Вы вдохновение само.

Об этом всём на расстояньи

Пусть скажет Вам мое письмо.

22 февраля 1957

* * *

Перед красой земли в апреле

Опять как вкопанный стою.

Но север держит в черном теле

Тебя, родимую мою.

Зачем отмерены так куцо

Дерзанья наши и мечты,

И не дано нам развернуться

От сил и сердца полноты.

Мне мир открыт, я миру ведом,

Зачем мне даром пропадать

И за общественным обедом

Из хлеба шарики катать.

Зачем отмалчиваться робко,

Свое заветное тая,

Зачем расхлебывать похлебку,

Которую варил не я.

Столом с посудой лучше грохну,

Пускай и отобью кулак,

Нос общим стадом не заглохну

В толпе ничтожеств и кривляк.

В компании личин и кукол

Комедии я не ломал,

И в тон начальству не сюсюкал

В толпе льстецов и прихлебал.

<1957>

О БОГЕ И ГОРОДЕ

Мы Бога знаем только в переводе,

А подлинник немногим достижим.

Зимою городское полугодье

На улицах нас сталкивает с ним.

Нас леденит ноябрь, и только дымы

Одушевляют небо по утрам.

И крыши постепенно вводит в зиму

Наставшее Введение во храм.

Действительность наполовину сказка

И служит нам закваскою всего.

Нередко на снегу бывает Пасха,

А и подавно снежно Рождество.

От века святы летние просторы,

Но город требует его надзора.

Деревья, только ради вас,

И ваших глаз прекрасных ради,

Живу я в мире в первый раз,

На вас и вашу прелесть глядя.

Мне часто думается, — Бог

Свою живую краску кистью

Из сердца моего извлек

И перенес на ваши листья.

И если мне близка, как вы,

Какая-то на свете личность,

В ней тоже простота травы,

Листвы и выси непривычность.

<1957>

ЧУВСТВО жизни

Существовать не тяжело.

Жить — самое простое дело.

Зарделось солнце и взошло

И теплотой пошло по телу.

Со мной сегодня вечность вся,

Вся даль веков без покрывала.

Мир Божий только начался.

Его в помине не бывало.

Жизнь и бессмертие одно.

Будь благодарен высшим силам

За приворотное вино,

Бегущее огнем по жилам.

Когда я с честью пронесу

Несчастий бремя,

Означится, как свет в лесу,

Иное время.

Я вспомню, как когда-то встарь

Здесь путь был начат

К той цели, где теперь фонарь

Вдали маячит.

И я по множеству примет

Свой дом узнаю.

Вот верх и дверь в мой кабинет

Вторая с краю.

Вот спуск, вот лестничный настил,

Подъем, перила,

Где я так много мыслей скрыл

В тот век бескрылый.

<1958>

Как ко всему на свете глухо

Одно крыльцо.

Сломай черемуху и нюхай,

Скрыв в ней лицо.

Не надо следовать заветам

Ничьих эпох.

Вся жизнь со всем ее секретом —

Как этот вздох.

Сама земля дает анализ

Своих…

Мы в этом запахе рождались

И с ним умрем.

Чтобы подслушать эту душу

И клад унесть,

Я не один закон нарушу,

А все как есть.

Воды журчащей переливы,

Теченья речь

Ночами буду терпеливо

Ходить стеречь.

Хотя б вы стали целым светом

На берегу,

Я с вами и любым запретом

Пренебрегу.

<1958>

ЭКСПРОМТЫ. СТИХИ НА СЛУЧАЙ

А. Л. ШТИХУ

Как видишь, уезжает викинг,

Живи счастливо, пей кумыс,

Пей молоко и с ним грызи Кинг1

И постулируй. Твой Борис.

1910

<ГАРТМАННУ>

Гляди — он доктор философии,

А быть ему — ее ветеринаром.

Растет от Гегеля и кофея

Титан пред каждым новым семинаром.

Мне милы все, кто духом нищие,

А с чем сравнится жеваный картофель?

Но отчего б хотелось этой пищею

Немецкий перемазать профиль?

<1912>

1А Кинг — это такие черные Альбертики у Эйнема.

(Прим. Б. Пастернака.)

С. П. БОБРОВУ

(Надпись на книге «Близнец в тучах»)

Когда в руке твоей, фантаст,

Бледнеет солнце вспышкой трута,

Само предназначенье сдаст

Тебе тогда свои редуты…

20 декабря 1913

Ю. П. АНИСИМОВУ

(Надпись на книге «Близнец в тучах»)

Когда ж лиловой двери

Не стали в ночь захлопывать,

В ненастье шло поверье,

Глушила осень проповедь.

<Декабрь 1913>

КАЧКА В ДОМЕ

(Буриме)

Последствий шаткости не чая,

Шалить ударилось стекло.

Плеща с клеенки и качая,

Приличье с блюдечек стекло.

Плывет газета. Мокнет «Роста».

Крещенный кипятком Талмуд

Глядит на это дело просто.

Он знал, что буриме доймут.

Талмуд в догадках, пол ли в доме

Вскочил в пролетку к лихачу,

т

Иной ли пол какой, а кроме

Кому еще — и хохочу.

А июнь грустит, что ветер — случай.

Что высь садов водораздел,

Где тополь ночь рукой колючей

Разденет, если не раздел.

<1919>

Л. Ю. БРИК

(Надпись на рукописи книги «Сестра моя, жизнь»)

Пусть ритм безделицы октябрьской

Послужит ритмом

Полета из головотяпской

В страну, где Уитман.

И в час, как здесь заблещут каски

Цветногвардейцев,

Желаю Вам зарей чикагской

Зардеться.

<1919>

С. С. АДЕЛЬСОН

Есть странности, и смысл одних

Жесток, других неясен;

Есть странность в том, что этот стих

Без повода прекрасен;

Что, взявшийся невесть когда,

Неведомо откуда,

Он отгорает без вреда,

Зажженный не без чуда;

Что под карандашом отца,

Ночами на портрете,

Вы той же странностью лица

Горите на две трети.

Ноябрь 1921

Москва

А. Е. КРУЧЕНЫХ

Пока мне рифмы были в первоучину,

Я бил крюшон из них и пек драчёны.

Былой мучитель их и ныне мученик,

Скорблю о них: спина к спине прикрученных,

И не затем тащу их из рекрутчины,

Чтоб в рекруты сдавать тебе, Крученых!

Да и к чему? Негибкое и ломкое

Всему сибирское прозванье помхою1.

Допустим, я с десяток «чёнков» скомкаю,

Пущу «барчёнка», приплету «девчёнок»…

Нет, тут (а каковы-то были бронхии!)

Задохся б сам бессмертный «арапчёнок».

Притом не хитрость, мир зверей затронувши

Ручных, равно как и неприрученных,

Пройтись с тобой по линии детенышей.

Тогда, исчерпав скотники до донышек,

На «конюхе» ль сошлись бы мы, Крученых?

1 Помхою — помехою (диалект.). (Прим. Б. Пастернака.)

274

5 января 192

8Я. 3. ЧЕРНЯКУ

«Поверх барьеров», склок и сплетен,

Грозящих дружбу разорвать,

Дарю тебе цветы и ветер,

Стихи и первую тетрадь.

1929

Б. И. КОРНЕЕВУ

Пока Вы бились с Эриванью,

Мне изменяло дарованье.

И я, попав при всех впросак,

Потел над этим, как дурак.

20 августа 1931

В ЧУКОККАЛУ

Юлил вокруг да около,

Теперь не отвертеться,

И вот мой вклад в Чукоккалу,

Родительский и детский.

Их, верно, надо б выделить,

А впрочем, все едино,

Отца ли восхитителю

Или любимцу сына.

Питомице невянущей

Финляндских побережий,

Звезде Корней Иваныча

От встречного невежи.

Задору речи, ритменной,

Невыдуманно-свежей,

За Колю и за Whitman’a

Мой комплимент медвежий.

25 февраля 1932, 12 ч. ночи

ТАТЬЯНЕ ВЛАДИМИРОВНЕ ТОЛСТОЙ

(Надпись на книге «Воздушные пути»)

Чем незаслуженнее честь,

Тем знак ее для нас священней.

Всё это в преизбытке есть

И в Вашем лестном посвященьи.

Благодарю. Горжусь и рад

Попасть под Ваш протекторат.

6 июня 1933

<В АЛЬБОМ НИТЫ ТАБИДЗЕ>

Пускай мне служат красной нитью

Среди закрытых мглою дней

Живые пожеланья Ните:

Ее родителям и ей.

24 ноября 1933

Тбилиси

А. И. ВЬЮРКОВУ

Пришел за пачкой облигаций,

А ты мне вместо них — альбом.

Изволь-ка рифмами лягаться,

Упершися в страницу лбом.

5 июня 1936

* * *

Мы пили чай из красных чашек,

И всех я матерно ругал,

А мой запасный карандашик

Строчил лениво — мадригал.

И вспомнил я — ушедших — Колю

С женой. Ночник мигал.

А в уголке — наевшись вволю —

Сельвинский тихо хохотал.

22 августа 1942

А. Е. КРУЧЕНЫХ

Вместе с Алешей

В обществе муз

Жизнью хорошей

Не нахвалюсь.

И под руку с Морозовым —

Вергилием в аду —

Все вижу в свете розовом

И воскресенья жду.

8 августа 1943

АЛЕКСЕЮ КРУЧЕНЫХ

Вместо поздравления

Я превращаюсь в старика,

А ты день ото дня всё краше.

О Боже, как мне далека

Наигранная бодрость ваша!

Но я неправ со всех сторон.

Упрек тебе необоснован:

Как я, ты роком пощажен

Тем, что судьбой не избалован.

И, близкий правилам моим,

Как всё, что есть на самом деле,

Давай-ка орден учредим

Правдивой жизни в черном теле!

Позволь поздравить от души

Тебя и пожелать в награду

И впредь цвести. Мечтай, пиши

И нас своим примером радуй.

21 февраля 1946

ЕВГЕНИИ КАЗИМИРОВНЕ ЛИВАНОВОЙ.

ИМЕНИННИЦЕ

Еще я не знаю,

Что я сочиню.

Прости мне, родная,

Мою болтовню.

Будь счастлива, Женечка!

Когда твой Борис

Под мухой маленечко,

Прости, не сердись.

Ведь ты — самый крепкий

Его перепой.

Он стал бы как щепка,

Но полон тобой.

Кто без недостатка,

Безгрешен и чист?

Борис твой — загадка,

Мятежный артист.

И после банкета

И тяжкого сна

Ты — небо рассвета,

Покой, тишина.

Как самый завзятый

Простой семьянин

Я чествую дату

Твоих именин.

Она мне внушила

«Звезду Рождества»

И всех нас скрепила

Печатью родства.

6 января 1951

ПЕТРУ ИВАНОВИЧУ

И МАРИИ АНТОНОВНЕ ЧАГИНЫМ

(Надпись на книге «Фауст» Гёте)

Сколько было пауз-то

С переводом Фауста,

Но явилась книжица —

Все на свете движется.

Благодетельные сдвиги

В толках средь очередей.

Чаще выпускают книги,

Выпускают и людей.

6 января 1954

* # *

Культ личности забрызган грязью,

Но на сороковом году

Культ зла и культ однообразья

Еще по-прежнему в ходу.

И каждый день приносит тупо,

Так что и вправду невтерпеж,

Фотографические группы

Одних свиноподобных рож.

И культ злоречья и мещанства

Еще по-прежнему в чести,

Так что стреляются от пьянства,

Не в силах этого снести.

1956

А. П. ЗУЕВОЙ

Великой истинной артистке

Поклон мой низкий поясной

И в телефонном этом списке,

И в этой книжке записной.

У нас на даче въезд в листве,

Но, как у схимников Афона,

Нет собственного телефона.

Домашний телефон в Москве,

Где никогда нас на застать.

На всякий случай: буква В,

Один, семь, семь, четыре, пять.

ПЕРВЫЕ ОПЫТЫ

1910-1913

* * *

* * *

Гримасничающий закат

Глумится над землей голодной.

О как хохочет вешний чад

Над участью моей безродной.

Рванувшейся земли педаль,

Твоей лишившаяся тайны,

Как мельниц машущая даль

В зловещий год неурожайный

[Как этих мельниц взлет бесцельный,

И смысл предания забыт

О крысолове из Гамёльна.]

<1910>

Опять весна в висках стучится,

Снега землею прожжены,

Пустынный вечер, стертый птицей,

Затишьем каплет с вышины.

Опять ОДНОЮ ПОЛОЙ, ПЛОСКОЙ,

Пустою каплей звонят пост,

Опять березовые слезки

Над далью озимых борозд.

Всё тишь! Пока лишь чье-то сердце

Безлюдия не полоснет,

Пока заплакавшие дверцы

Не свергнут запустении гнет.

<1910>

БЕТХОВЕН МОСТОВЫХ

Какой речистою зарей

В проталинах пылает камень!

Но кто-то в улице — второй

Каменьев задувает пламень.

Так движет иногда полы

Сосед, донесшись из-под бревен,

И вдруг… сонаты кандалы

Повлек по площади Бетховен.

Окно закрыли. Смыт побег.

Одна весна лишь над висками.

Кресты и клики пересек

Филармонический экзамен.

<1910>

Безумный, жадный от бессонниц,

Как пересохшая гортань,

Зрачок приник к земле оконниц,

В порыве изломав герань.

Холодным городом оконце

Забило: захлебнулся зев.

Нет ночи: жгла она, как солнце,

Наведанное на посев.

<1910>

По вечерам случаться грудью

В весне и цепенеет дух.

Как сеть, состегано безлюдье

Из жизней, проступивших вслух.

Как капли из моих артерий.

<1910>

# # *

Пощады! Горестным курьезом

За детством наш приправлен роздых,

И мы как