«Советский писатель», 1965. Стих, и поэмы-1990 — Борис Пастернак. Стихотворения и поэмы в двух
томах. М.-Л., «Советский писатель», 1990. Уитни — Неизвестный Борис Пастернак в собрании Томаса П. Уитни //
Новый журнал (Нью-Йорк). 1984, № 156.
СПЕКТОРСКИЙ
(С 5)
Роман в стихах «Спекторский» был объединен с поэмами в изда¬нии «Поэмы», М., 1933 г., отрывки из него входили в раздел поэм при подготовке сб. 1956 г. Время растянувшейся на годы работы над рома¬ном охватывало период писания революционных поэм (1925-1930). В замысел романа входило «вернуть истории поколенье, видимо отпав¬шее от нее», — как писал Пастернак 20 апр. 1926 г. М. Цветаевой. Но в отличие от исторических поэм, здесь надо было «провести материал» через атмосферу революции 1917 г., «зафиксировать для себя и собрать воедино расплывчатую неуловимость» последнего десятилетия. «Но не в объективно эпическом построеньи, как это было с » 1905-м», а в изоб¬ражены! личном, «субъективном», то есть придется рассказывать о том, как мы все это видели и переживали», — объяснял Пастернак свои на¬мерения (письмо к О. М. Фрейденберг 10 мая 1928). Если даже при из¬дании «Лейтенанта Шмидта» возникли определенные цензурные затруд¬нения и изъятия, тем серьезнее были претензии к «Спекторскому», кото¬рый вышел в 1931 г., лишившись не только строф, посвященных рево¬люции, но и потеряв существенную для замысла тему нераскрывшегося в своих обещаниях поколения, гибели биографий, разобщенности близ¬ких и отношения к эмиграции в советском обществе. Эти вопросы ока-зались только слегка затронутыми или убранными в подтекст.
Первые обращения к образу Сергея Спекторского были в прозе и относятся к началу 1920-х гг. Они публиковались как «Три главы из по¬вести» (1922). Работа над стихотворным романом была начата в январе 1925 г. «Это возвращенье на старые поэтические рельсы поезда, сошед¬шего с рельс и шесть лет валявшегося под откосом», — писал Пастернак О. Мандельштаму 31 янв. 1925 г. Трудности и перерывы в работе сопро¬вождали «Спекторского» на протяжении всех шести лет. Первые набро¬ски романа были опубликованы под назв. «Двадцать строф с предисло¬вием» как отдельное стихотворение, — чтобы представить творческий характер героя, в лирическом ключе писались «Записки Спекторского» (1925; «Другие редакции и варианты». С. 306). «Когда пять лет назад я принялся за нее (за книжку. — Е. П.), я назвал ее романом в стихах. Я глядел не только назад, но и вперед. Я ждал каких-то бытовых и обще¬ственных превращений, в результате которых была бы восстановлена воз¬можность индивидуальной повести, то есть фабулы об отдельных лицах, репрезентативно примерной и всякому понятной в ее личной узости, а не прикладной широте» (письмо П. Н. Медведеву 6 нояб. 1929).
Написанные в 1925 г. главы заполнили живой краской простран¬ство исторического фона, встреча героев была намечена только в 5-й гла¬ве, оконченной в конце 1927 г. Пастернак признавался, что отличитель¬ная его черта как поэта «состоит во втягивании широт и множеств и от-влеченностей в свой личный, глухой круг; в интимизации, — когда-то: мира и теперь: истории; в ассимиляции собирательной сыпучей беско¬нечности — себе» (письмо родителям 7 июня 1926). В «Спекторском» легко вычленяются автобиографические эпизоды: преподавание пред¬метов в частных домах, музыкальные импровизации, первые встречи с М. Цветаевой, ставшей прототипом главной героини романа поэтессы Марии Ильиной, поиски ее стихов в заграничных журналах. Эта сторо¬на была сразу отмечена критикой: «Лиричность, углубленность в себя Спекторского, ощущение им «наново» всего мира заставляет невольно чувствовать в герое романа автора «Сестры моей жизни»» (В. Красиль-ников // «Печать и революция», 1927, N° 8. С. 89).
Чтобы перейти к последним главам, относящимся ко времени «во¬енного коммунизма», Пастернак задумал написать «прозаическое звено», «потому что характеристики и формулировки, в этой части всего более обязательные и разумеющиеся, стиху не под силу» («Писатели о себе», 1929). Но «Повесть», сюжетно относящаяся к замыслу «Спекторского», стала описанием лишь «последнего лета» перед Первой мировой войной.
«Спекторский» по главам печатался в журналах, окончательный текст был переработан и дописан летом 1930 г.; в 1931 г. вышел отдель¬ной книгой с эпиграфом: «»Были здесь ворота…». Пушкин. «Медный всадник»». Цитата соотносится со словами Пастернака из письма к О. Фрейденберг по поводу «Спекторского»: «Написал я своего Медно¬го всадника, Оля, — скромного, серого, но цельного и, кажется, насто¬ящего» (20 окт. 1930). Выход «Спекторского» был встречен резким не¬приятием критики, увидевшей в нем изображение «кризиса и краха прежнего мирка тонких мыслей, чувств и переживаний» и «оскудения и обесцвечивания жизни» (А. Селивановский. «Поэзия опасна?» //Лите¬ратурная газета, 15 авг. 1931).
Вступленье. — «Новый мир», 1930, № 12; варианты: < ст. 52: И стало правдой сроков без отсрочек, ст. 53: Все как один и за десятерых ст. 60: Себе пути дальнейшие отрезав. ст. 64: Дружившим с вышеназванной москвичкой. ст. 80: Известье о нечитанном шедевре. ст. 81: Как темной ночью от норы к норе, ст. 102: По пням и шляпам шлепающий дождик, ст. 104: Седой, как мельник пушкинский, художник. — Спекторский. М., ГИХЛ, 1931. — Поэмы. 1933; вариант ст. 11: Меня без замедленья привлекли — Машин. 1930 г., текст «Нового мира»; варианты: ст. 93: Свинцовый глет. Рассвет. Дворы в воде, ст. 102: По пням и шляпам шляющийся дождик, — Наборная машин. ГИХЛ, 1931 (РГАЛИ, ф. 613); вариант ст. 102: И шляп и дрожек прыгающий дождик. Свой возраст взглядом смеривши косим / Я первую на нем заметил проседь. — Ср. письмо к Л. Л. Пастернак 25 янв. 1925 г.: «Какой ни на есть хлам, на который бы ты даже в другом месте не взглянула, в архи¬ве величается материалом, хранится под ключом и описывается в реест¬ре. Таков уже и мой возраст <...> Вот в чем его отличие. Что все ста-новится матерьялом. Что начинаешь видеть свои чувства, которые да¬ют на себя глядеть <...>. Ты открываешь, что они подвержены перспек¬тиве». Меня без отлагательств привлекли / К подбору иностранной лениньяны. — Осенью 1924 г. Я. 3. Черняк, друг отзывчивый и рьяный, пригласил Пастернака к участию в составлении библиографии по Ле¬нину. «По роду моей работы (я участвую в составлении библиографии по Ленину и взял на себя библиографию иностранную) мне приходится читать целыми комплектами лучшие из журналов, выходящие на 3-х языках. <...> Там подчас попадаются любопытные вещи» (письмо Ж. Л. Пастернак 31 окт. 1924). Чужой, как мельник пушкинский, худож¬ник. — Отсылка к образу сумасшедшего старика мельника в «Русалке» Пушкина.
Главы 1—3. — альм. «Круг», 1925, № 5; варианты:
— 1-й главы:
ст. 27: Порыв разгула раскрывает двери ст. 40: Проволоклось раздолья помело, ст. 61: Пока во мгле пустуют писсуары,
— 2-й главы:
ст. 1-2: Трещал мороз, деревья вязли, хрушки,
В пунцовой стуже, пьяной, как крюшон, ст. 13: Причин за этой сладкой лихорадкой ст. 19-22: Как Ольгой бьют его души истоки, Как Ольга им, что небом ночь, нема. И чем она немее и громадней, И чем он ею жестче и зычней,
вместо ст. 45—46:
Все затевалось Ольгой для Сережи,
Но так, что муж о нем напомнил сам.
И потому в постели с нею лежа
Что мог сказать он по ее глазам?
Он верил ей, которую он выжег
Из сердца, как безвредной головне, ст. 66: Прочистив грудь, разъезд очистил путь, ст. 68: Рядить возниц и валенки обуть, междуст. 168 и 169:
Когда рубашка врезалась подпругой
В углы локтей и без участья рук,
Она зарыла на плече у друга
Лица и плеч сведенных перепуг.
То был не стыд, не страсть, не страх устоев, Но жажда тотчас и любой ценой Побыть с своею зябкой красотою, Как в зеркале, хотя б на миг одной.
Когда ж потом трепещущую самку Раздел горячий ветер двух кистей, И сердца два качнулись ямка в ямку, И в перекрестный стук грудных костей.
Вмешались два осатанелых вала, И задыхаясь, собственная грудь Ей голову едва не оторвала В стремленьи шеи любящим свернуть.
И страсть устала гривою бросаться, И обожанья бурное русло Измученную всадницу матраца Уже по стрежню выпрямив несло.
По-прежнему ее, как и в начале, Уже почти остывшую как труп, Движенья губ каких-то восхищали, К стыду Прегорько прикушенных губ. — При подготовке сб. 1956 был найден этот отрывок, на полях ма¬шинописи с этим текстом Пастернак написал: «Этот кусок, содержав¬шийся между строфами
«И все стихает. Точно топот, рухнув, За кухнею попал в провал, в Мальстрем,
В века… Рассвет. Ни звука. Лампа тухнет
И елка иглы осыпает в крем» и следующей строфой:
«До лыж ли тут? Что сделалось с погодой» (стр. 342 Ленинградского однотомника 1933 г. и стр. 352 Московского 1936 г.) появился, кажется, только один раз в первоначальной редакции поэмы, напечатанной в альманахе «Стык» (не помню года, альманах выпускали Антоновская и Б. Черный). Выпущено, как слишком нату¬ралистическое». Факсимиле записки дано в каталоге Кристи. С. 42. ст. 181: На третий день, при всех, Спекторский бойко, После ст. 188:
Метель тех дней! Ночных запойных туч,
Встав поутру, ничем не опохмелишь.
И жалко сна, а состраданье — ключ
К загадке самых величавых зрелищ.
Леса с полями строятся в каре, И дышит даль нехолостою грудью, Как дышат дула полевых орудий, И сумерки — как маски батарей.
Как горизонт чудовищно вынослив! Стоит средь поля, всюду видный всем. Стоим и мы, да валимся, а после Спасаемся под груду хризантем.
«Нет, я рехнусь! Он знает все, скотина, Так эти монологи лишний труд? Молчать, кричать? Дышать зимы картиной? Так, уши, отморозив, снегом трут.
Послушайте! Мне вас на пару слов. Я Ольгу полюбил. Мой долг…» — «Так что же? Мы не мещане, дача общий кров. Напрасно вы волнуетесь, Сережа».
— 3-й главы:
ст. 4: Шурфуя снег, бушует левый подрез.
ст. 26: Чего ты смотришь?» — «Пыли, пыли, пыли!
ст. 50: Скрепит ваш храп с минувшим мировую.
— альм. «Ковш», кн. 2. Л., 1925, глава 1-я (без строф 13-15), текст — как в «Круге» (ст. 20: Торцы грозятся в лужах искупать); 2-я (строфы
