к которому затруднена ей так чрезвычайно, как любовь Германии к Heine. <...> Я назвал тебе не мотивы свои, а мою действительность, мое без мотивов движущееся существованье. И я тебе назвал мой долг перед судьбой». И тут кончается искусство,/И дышат почва и судьба. — Пастернак счи¬тал, что подлинный творческий гений поклоняется не искусству, а жиз¬ни, в нем выраженной. «Как всякий большой художник, — писал он о Верлене в статье «Поль-Мари Верлен» (1944), — он требовал «не слов, а де/ш»даже и от искусства слова, то есть хотел, чтобы поэзия содержала действительно пережитое или свидетельскую правду наблюдателя».
«Когда я устаю от пустозвонства…» — «Новый мир», 1932, № 2. — В «Стихотворения в одном томе» 1933 не включалось. — Наборная ма¬шин, книги с авт. правкой (РГАЛИ, ф. 613); вариант ст. 17: Когда от следствий не спасет таблетка, Четвертый год — пятилетнего плана, начатого в 1929 г. Две жен¬щины — Е. В. Пастернак вернулась из Германии в конце декабря 1931 г., и обе героини книги, она и 3. Н. Нейгауз, переживали душевно мучи-тельное время неустроенности и разлада. Лампы Светлана — лампы, называвшиеся по электроламповому заводу в Ленинграде, где они из¬готовлялись.
«Стихи мои, бегом, бегом…» — «Новый мир», 1932, № 2; вариант
ст. 22: До нас похолодевших лож,
— «Второе рождение» 1932. — Машин, сб. 1956; вариант
ст. 13: Вы светлой вестью: я вас шлю,
С бульвара за угол есть дом… — дом 14 по Волхонке, где жила вер¬нувшаяся из Германии Е. В. Пастернак. Фетиши — обожествляемые предметы у первобытных народов, изображения идолов, часто вешав¬шиеся на шею. …образ Синей Бороды… — герой сказки Ш. Перро, уби¬вавший своих жен. Е. В. Пастернак писала 6 авг. 1926 г. Пастернаку о мучительных тайнах ее ревнивого чувства к М. Цветаевой: «Я не хочу, чтоб существовали ключи «Синей Бороды», — этим можно… а этим маленьким золотым… и что за этой дверью. Найти тут границу — запер¬того, отпертого, враждебного и нет, пустяков и серьезного трудно. Я хочу с легкой душой все двери открывать (в данном случае и Марине, и тебе, и мне должно казаться естественным твое желание читать мне пись¬ма)» (Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак. Переписка с Евгенией Пастернак. М., 1998. С. 171). Вий — страшный властитель под¬земного царства из одноименной повести Гоголя. Обидный призрак не-любви… — ср.: «Из одного страха перед тем, какое унизительное, унич-тожающее наказание нелюбовь, я бессознательно остереглась бы понять, что не люблю тебя. <...> Мое собственное сердце скрыло бы это от меня, потому что нелюбовь почти как убийство, и я никому не в силах была бы нанести этого удара» («Доктор Живаго»). О, как она была смела,/Ког¬да едва из-под крыла /Любимой матери… — в периоды грустно склады-вавшихся обстоятельств жизни со своей первой женой Пастернак часто искал опоры в воспоминаниях о времени их первых встреч. «В разлу¬ке, — писал он Цветаевой 11 июля 1926 г., — я ее постоянно вижу такой, какою она была, пока нас не оформило браком <...>. Тогда то, чем был полон до того воздух, и для чего мне не приходилось слушать себя и запрашивать, потому что это признанье двигалось и жило рядом со мной в ней, как в изображены!…».
«Еще не умолкнул упрек…» — «Новый мир», 1932, № 2; варианты: ст. 1-4: Упрек не успел потускнеть —
С рассвета опять потрясенье:
Вослед за содеянным смерть
Той ночью вошла в твои сени, ст. 49: Магнето прошло темнотой, ст. 53: Оттуда дул ветер, и снег,
— «Второе рождение» 1932 — текст «Нового мира». — Избр.-1948.
— Машин, сб. 1956, записка составителю Н. В. Банникову: «Пере¬несена правка по новому варианту. Тот лучше»; варианты:
ст. 1—4: Раскаянья срок не истек И слезы звенели в укоре, Как ночью к тебе на порог Нагрянуло новое горе.
— По верстке сб. 1956 выправлены ст. 49 и 53.
Скончался большой музыкант, / Твой идол и родич… — дядя Г. Нейга-уза, пианист Ф. М. Блуменфельд. Стих, обращено к 3. Н. Нейгауз, уче¬нице Блуменфельда по Петербургской консерватории. «Блюмен-фельд, — объяснял Пастернак переводчику А.-М. Рипеллино 17 авг. 1956 г., — петербургский пианист, композитор, профессор Консервато¬рии и дирижер Императорской оперы, о котором упоминает И. Стра¬винский в Chronique de ma vie (Denoel et Steel на стр. 26)» …выходил, как Самсон, / Из кладки, где был замурован. — Библейский герой Самсон, захваченный в плен филистимлянами, обрушил опоры дома и погиб вместе с врагами под обломками (Книга Судей. 16, 25-30). О нашем с тобой обрученьи. — День смерти Блуменфельда 22 января 1931 г. Пастер¬нак считал днем своего обручения с 3. Н. Нейгауз. Совпадение этих со¬бытий легло в основание символического значения «Второго рождения» как книги о любви и смерти, о вседневном бессмертии искусства. Ритур¬нель — инструментальное вступление к музыкальному произведению.
«Весенний день тридцатого апреля…» — Двухнедельный журнал «Темпы». Тифлис, 1931, № 10, в подборке под назв. «Три стихотворе¬ния. Тифлис» («Другие редакции и варианты»: «Начало дня тридцатого апреля…». С. 314). — «Новый мир», 1932, № 5. — В «Стихотворения в одном томе» 1933 не включалось. — Автограф — текст «Нового мира», посланный 6 авг. 1931 г. В. П. Полонскому вместе со стих. «Столетье с лишним — не вчера…» и «Будущее! Облака встрепанный бок!..» («Сти¬хотворения, не включенные в основное собрание»), под общим назв. «Гражданская триада» (собр. Е. В. Лидиной); варианты:
ст. 7: Текут шеренги малорослых карлиц
ст. 12: И воздух пахнет маслом ремесла.
— Автограф (РГАЛИ) — текст публикации в «Темпах». — Набор¬ная машин, книги с авт. правкой (РГАЛИ, ф. 613); вариант
ст. 32: В луга колхозов и на промысла.
Пастернак писал 30 апр. 1931 г. 3. Н. Нейгауз: «Сегодня тридцатое, сейчас утро. Мне хочется все это запомнить <...> Вчера были гости, ут¬ром стол стоял, еще раздвинутый на обе доски под длинной белой ска¬тертью, весь солнечный, заставленный серебром и зеленым стеклом, с двумя горшками левкоев, и дверь на балкон была открыта, там тоже было солнце, стекло и зелень». Через несколько дней он уже читал ей свое «пер¬вомайское» стих., но работа над ним затянулась. Одна редакция была послана в Москву из Грузии в августе, другая в октябре передана для пуб¬ликации в Тбилиси, третья опубликована в мае 1932 г. Но гражданские стихи никогда не удовлетворяли Пастернака и три таких стих, не были включены им в изд. 1933 г., готовившееся как первый том Собрания со¬чинений. Как были до него березы Троицы… (в ранней редакции было: Как дни Страстей и как березы Троицы…). — Всенародное празднование пер¬вого мая должно было заменить церковные события Страстной недели и Пасхи, приходясь на время между Пасхой и Троицей или совпадая с ними. Панатенеи — ежегодные праздники в честь богини Афины, включавшие в себя ночные факельные бега. Центифолия — махровая роза.
«Столетье с лишним — не вчера…» — «Новый мир», 1932, № 5, без ст. 13-16.—«Второе рождение» 1932. — В «Стихотворения в одном томе» 1933 не включалось. — Автограф, посланный 6 авг. 1931 г. В. П. Полонскому в составе цикла «Гражданская триада» (собр. Е. В. Лидиной); варианты:
ст. 5: И жить в отличьи от хлыща
ст. 7: Желаньем дела сообща
ст. 9: Но тот же тотчас же тупик
ст. 11: И выписки из тех же книг,
ст. 13-14: Однако лишь теперь пора,
Сказать, сравненье сходством разня:
Столетье с лишним… — время, отделяющее это стих, от «Стансов» Пушкина (1826), которые Пастернак использовал в качестве компози¬ционной и текстуальной основы своего стих. Ср.: «В надежде славы и добра / Гляжу вперед я без боязни: / Начало славных дней Петра / Мра¬чили мятежи и казни». Пушкинская параллель между Николаем и Пет¬ром заменена у Пастернака распространенным сопоставлением, нача¬ло которому положил сам Сталин, — «революции сверху» и петровских реформ. Впечатления от «огромных сооружений» в Челябинске, куда Пастернак был послан с писательской бригадой весной 1931 г., неволь¬но наводили на «сравненье с Петровой стройкой», хотя, как он писал 3. Н. Нейгауз, «это говорилось сто раз» (1 июня 1931). Но главной мыс¬лью Пастернака в этом стих., как и у Пушкина век назад, было обраще¬ние к правителю с призывом отказаться от насилия и террора.
«Весеннею порою льда…» — «Новый мир», 1932, № 3, под назв. «Сти¬хи», между ст. 31 и 32:
Струитесь, черные ручьи. Родимые, струитесь. Примите в заводи свои Околицы строительств.
Их марева — как облака Зарей неторопливой. Как август жаркие века Скопили их наплывы.
после ст. 64:
О том ведь и веков рассказ, Как, с красотой не справясь, Пошли топтать не осмотрясь Ее живую завязь. А в жизни красоты как раз И крылась жизнь красавиц. Но их дурманил лоботряс И развивал мерзавец. Венец творенья не потряс Участвующих и погряз Во тьме утаек и прикрас. Отсюда наша ревность в нас И наша месть и зависть. — «Второе рождение» 1934, между ст. 31 и 32, как в «Новом мире», — «Стихотворения в одном томе» 1933. — Оттиск публикации в «Новом
мире», сокращения строк между 31 и 32 и после ст. 64 сделаны рукой автора поверх текста стих. (РГАЛИ, ф. 1334).
Уходит с Запада душа /Ей нечего там делать. — Пастернак, всеце¬ло принадлежавший неразделенному миру начала XX века, болезненно воспринимал первые годы 1930-х как отрыв от Европы, рано почувст¬вовав тень надвигающегося фашизма. «И одно и то же <...> угнетает меня и у нас, и в вашем порядке, — писал он родителям в Германию. — То, что это движенье не христианское, а националистическое <...>, тот же отрыв от вековой и милостивой традиции, дышавшей превращеньями и предвосхищеньями, а не одними констатациями слепого аффекта. <...> Это правое и левое крылья одной матерьялистической ночи» (5 марта 1933). Пред нею край, где… — возвращение к теме идеального социализ¬ма, понимаемого как равноправие женщины, освобожденной от обще¬ственных ограничений и самой распоряжающейся своей судьбой, ко¬торая была затронута в «Волнах». Ср.: «Ты — край, где женщины в Пу-тивле / Зегзицами не плачут впредь». См. также олицетворение револю¬ции в «Спекторском» (1931): «И та, что в фартук зарывала, мучась, / Дремучий стыд, теперь, осатанев, / Летит в пролом открытых
