преиму¬ществ…». Итак как с малых детских лет / Я ранен женской долей… — ср.: «Из <...> общения с нищими и странницами, по соседству с миром отверженных и их историй и истерик на близких бульварах, я прежде¬временно рано на всю жизнь вынес пугающую до замирания жалость к женщине» («Люди и положения», 1956). Но их дурманил лоботряс/И раз¬вивал мерзавец. — Тема эксплуатации женщины в откинутом конце сти¬хотворения, по словам 3. Н. Пастернак, была снята из-за того, что Г. Г. Нейгауз принял эти строки на свой счет. В действительности здесь отразился роман 3. Н. Еремеевой (будущей — Пастернак) с Н. Мили-тинским, впоследствии легший в основу отношений Лары и Комаров-ского в романе «Доктор Живаго» (кн. первая, ч. 2, гл. 14). Ср.: «Девочке льстило, что годящийся ей в отцы красивый, седеющий мужчина <...> тратит деньги и время на нее, <...> возит в театры и на концерты и, что называется, «умственно развивает» ее».

НА РАННИХ ПОЕЗДАХ. 1936-1944 (С. 89)

Книга под этим названием вышла летом 1943 г. в издательстве «Со¬ветский писатель». Она состояла из четырех циклов: «Военные месяцы (Конец 1941 г.)», «Художник (Зима 1936 г.)», «Путевые записки (Лето 1936 г.)», «Переделкино (Начало 1941 г.)». Но все циклы были представ¬лены в ней в урезанном виде. «Это книжка никчемная и конфузная по за-поздалости, малости размеров и случайности содержания, — характери¬зовал ее автор в письме Д. С. Данину (3 янв.1944). — Лучшее из военных

(«Русскому гению») и лучшее из переделкинских (единственныхживых страниц книги) «Вальс с чертовщиной» выкинуты».

В следующей книге «Земной простор» 1945 (первоначальное назва¬ние «Свободный кругозор») были представлены только два цикла: «Сти¬хотворения о войне», дополненные написанными в 1943-1944 гг., и «На ранних поездах» («Переделкино»). Публикации стихотворений в газе¬тах и журналах подвергались посторонней редактуре, частично снятой автором при составлении сборников, частично исправленной нами в посмертных изданиях по автографам. В «Избранных стихах и поэмах» 1945 г. Пастернак вернулся к названию «На ранних поездах», при под¬готовке неизданного сб. 1956 г. в раздел предполагалось включить так¬же первую главу поэмы «Зарево», стихотворение «Памяти Марины Цве¬таевой». Сохранились беловые и черновые автографы стихотворений в разных редакциях, машинописи и газетные публикации со следами ре¬дакторской и авторской правки, документальные материалы, исполь¬зованные в стихах военных лет. Среди них наборная машинопись кни¬ги «На ранних поездах» с подзаголовком: «Новые стихотворения 1941 года» и припиской: «С добавлением части стихотворений, печатав¬шихся в 1936 г. в журналах» (РГАЛИ, ф. 379) и машинопись с авторской правкой, озаглавленная: «Борис Пастернак. Новые стихи. Москва. 1944» и авторским объяснением: «Наиболее поздняя полная подборка воен¬ных стихов (без «Ожившей фрески»)».

Отсутствие подготовленной автором и композиционно оформлен¬ной книги стихотворений этого времени объясняет то, что при состав¬лении раздела в посмертных изданиях приходилось руководствоваться авторскими намерениями, выраженными в письмах, примечаниях и исправлениях в рукописях, желанием освободить текст от чужого вме¬шательства.

Оправданием книги были для Пастернака стихи, написанные вес¬ной 1941 г., «несколько здоровых страниц, написанных по-настоящему,— признавался он в письме О. Фрейденберг 5 нояб. 1943 г. — Это образец того, как стал бы я теперь писать вообще…». Не имея возможности вклю¬чить в книгу стихотворения, посвященные репрессированным друзьям, грузинским поэтам Т. Табидзе и П. Яшвили, Пастернак исключил из нее вторую часть стихотворения «Мне по душе строптивый норов…», посвя¬щенную Сталину, снял строфы о новизне пробудившегося в Грузии чув¬ства революции из стихотворения «Он встает. Века. Гелаты…». «Вас огор¬чат страшные, ранящие пробелы в моей маленькой и ничтожной книж-ке, — писал он вдове расстрелянного поэта Нине Табидзе, посылая ей книгу «На ранних поездах». — Но Вы увидите, раз нельзя называть тех, кто был наряду с Зиной единственной новой моей жизнью в революции, пусть не будет и ни о ком в ней упоминания» (июнь 1943).

Новая творческая манера, проявившаяся в цикле «Переделкино» и основанная на «не облеченной уподоблениями, прямой и прозрачной речи в поэзии», на мысли, «отлеживавшейся, определившей свой смысл и только совершенствующей свое выражение в неметафорическом ут¬верждении» (письмо С. Чиковани 6 окт. 1957), стала осуществлением той простоты и естественности, которые были заявлены еще во «Втором рождении», и объясняла позднейшее категорическое утверждение авто¬ра: «Я не люблю своего стиля до 1940 года» («Люди и положения», 1956).

Стихи, написанные в начале войны и включенные в книгу 1943 г., были пополнены стихами конца 1943 г., основой которым послужила поездка Пастернака на фронт, в места боев за Орел. Композиционно они были ориентированы на поэму «Зарево», но после оборвавшейся работы над ней оформлены в отдельные стихотворения.

В оставшейся ненапечатанной рецензии С. Н. Дурылин писал: «Ка¬жется, в военных стихах словарь Пастернака еще народнее, чем в предво¬енных; речь его еще проще, еще целомудренней сторонится она всячес¬ких приукрашений, малейшей риторики. Пастернак еще строже к себе в этих стихах о суровой године войны, когда строгость и суровость стали условием жизни, условием победы. <...> Поточности рисунка, по простоте передачи, по суровой безыскусности это почти проза, причем самая стро¬гая проза, признающая законы пушкинской простоты и толстовской су¬ровости, но в этой «почти прозе» и заключена свежесть и сила стихов Пастернака» («Литературная учеба», 1988, № 6. С. 112-113).

ХУДОЖНИК (С 90)

Четыре стих, цикла были опубликованы вжурн. «Знамя», 1936, № 4, под назв. «Несколько стихотворений», объединившим также стих. «Я по¬нял: все живо…» и «Все наклоненья и залоги…» («Стихотворения, не вклю¬ченные в основное собрание»). В книге «На ранних поездах» 1943 г. цикл имел подзаголовок «Зима 1936», без стих. «Безвременно умершему». В ма¬шин, книги (РГАЛИ, ф. 379) имеется авт. примеч.: «Из более обширного цикла, напечатанного зимой 36 г. в «Знамени»». В верстке сб. 1956 — только стих. «Мне по душе строптивый норов…» и «Безвременно умершему».

1. «Мне по душе строптивый норов…» — «Известия» 1 янв. 1936; ва¬рианты:

ст. 14: Стяжал он лавры, бросясь в бой? ст. 18: Он создан весь сквозным теплом, ст. 21-24: Он этого не домогался,

Он жил как все. Случилось так,

Что годы плыли тем же галсом,

Как век стоял его верстак, после ст. 24: А в те же дни на расстояньи

За древней каменной стеной

Живет не человек — деянье:

Поступок ростом в шар земной.

Судьба дала ему уделом Предшествующего пробел, Он — то, что снилось самым смелым, Но до него никто не смел.

За этим баснословным делом Уклад вещей остался цел. Он не взвился небесным телом, Не исказился, не истлел.

В собраньи сказок и реликвий, Кремлем плывущих над Москвой, Столетья так к нему привыкли, Как к бою башни часовой.

Но он остался человеком, И, если зайцу вперерез Пальнет зимой по лесосекам, Ему, как всем, ответит лес.

И этим гением поступка Так поглощен другой, поэт, Что тяжелеет, словно губка, Любою из его примет.

Как в этой двухголосой фуге

Он сам ни бесконечно мал,

Он верит в знанье друг о друге

Предельно крайних двух начал. — «Знамя», 1936, № 4; вариант ст. 18 — как в «Известиях», без стро¬фы: «За этим баснословным делом…». — «На ранних поездах» 1943.

Авт. примеч. 17 февр. 1956 г. к снятым строфам: «…разумел Ста¬лина и себя. Было напечатано в таком виде в «Известиях». Бухарину хотелось, чтобы такая вещь была написана, стихотворение было ра¬достью для него. <...> Искренняя, одна из сильнейших (последняя в тот период) попытка жить думами времени и ему в тон» (Ивинская. В плену времени. С. 95). Вдова Бухарина А. М. Ларина вспоминала, что Бухарин боялся ревности Сталина и после посвящения ему поэмы «Волны» («Второе рождение» 1934) просил Пастернака написать о Ста¬лине. Л. В. Горнунг 3 окт. 1936 г. записал в дневнике разговор с Пас¬тернаком о том, что «намеками ему было предложено взять на себя эту роль (Маяковского как придворного поэта. — Е. Я.), но он пришел от этого в такой ужас и умолял не рассчитывать на него» (Воспоминания. С. 80). Поводом для стих, явилось ходатайство Пастернака за аресто¬ванных Н. Н. Пунина и Л. Н. Гумилева и письмо Сталину с благодар¬ностью «за чудесное молниеносное освобождение родных Ахматовой» (дек. 1935).

…он отвык/ От фраз, и прячется от взоров… — в том же письме Сталину Пастернак благодарил его также за то, что, «поставив Мая¬ковского на первое место», он тем самым давал Пастернаку возмож¬ность «жить и работать по-прежнему, в скромной тишине, с неожи¬данностями и таинственностями», без которых он не представлял себе жизни. На какой арене/Стяжал он поздний опыт свой?— О поэте как римском гладиаторе в связи со стих. «О, знал бы я, что так бывает…» Пастернак писал 11 февр. 1932 г. Ж. Пастернак: «Он как бы попадает перед ней (Россией. — Е. П.) на римскую арену, обязанный ей зрели¬щем за ее любовь». Он жаждал воли и покоя… — реминисценция из стих. Пушкина «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…» (1834): «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Тема была подхвачена А. Бло¬ком в Пушкинской речи «О назначении поэта» (1921): «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают».

В снятых строфах: Живет не человек — деянье: / Поступок ростом в шар земной. — Странные, на первый взгляд, характеристики героя были выражением существенного для Пастернака противопоставления чело¬века творческой складки и человека действия, гения поступка. Концеп¬ция предельно крайних двух начал впервые проявилась в статье «Черный бокал» (1916) и получила завершение в романе «Доктор Живаго»: «Как он любил всегда этих людей убеждения и дела, фанатиков революции и религии! И как никогда, никогда не задавался целью уподобиться им и последовать за ними» («Ранние редакции»). На другом полюсе, полюсе притяжения, у Пастернака всегда стояла впитывающая, словно губка, фигура поэта как творческой личности. …зайцу вперерез / Пальнет зи¬мой по лесосекам… — в герое стих, выделены также некоторые черты Бухарина, бывшего страстным охотником.

2. «Как-то в сумерки Тифлиса…» — «Знамя», 1936, № 4; варианты: ст. 3: Воплощенную теплицу

вместо ст. 21-28:

Я люблю лицо немое

Помешавшихся небес,

День, глядящий неумоей,

Сажи с жемчугом замес.

Обновленный до кровинок, Как по спаде вод в бору Первый сорванный барвинок, Вдох и выдох на ветру.

Я люблю каким-то чудом

Звезд плывущих звон, и век

Буду стужи самогудам

Верен, грешный человек, ст. 30: За порханием пурги ст. 46: Эта стана крутизна ст. 48: И осанке полусна.

— «На ранних поездах» 1943. — Черновой набросок двух первых строф (Уитни); варианты:

ст. 5-8: Посередке тротуара

Ветер стаскивал с чинар

Заревые шаровары

И рычал, как сенбернар.

— Автограф двух циклов «Путевые записки» и «Художник», пода¬ренный